— А я к виноделам прислушаюсь, — Рамир постучал по бутылю изящным пальцем, — Вот пригубил траминер — его и буду дальше пить. А то еще глупостей наделаю. Правда, Сонечка?

— Ой, да какие могут быть глупости, — захмелевшая Соня чмокнула губами воздух в сторону Рамира, — Мы же культурные люди с высшим образованием. И не может быть никаких глупостей… короче, наливай, Семеныч.

Семеныч украдкой глянул на Рамира, тот мигнул одним глазом и Семеныч налил. Кадарка переливалась кровавым шелком, струилась атласной лентой и жила в тонком стекле своей жизнью. В котельной витал тонкий аромат виноградной лозы и начинала кружиться голова.

— За безрассудную любовь! — Детский голос завхоза выдал удивительно емкий по содержанию тост.

Этот тост опять понравился, все звонко чокнулись и поцеловались. Причем от поцелуя Рамира завхоз Семеныч неожиданно получил массу удовольствия. Он бы, возможно и сопротивлялся, но кадарка медленно делала свое дело: ноги у завхоза отказали и язык уже слегка заплетался. Белоснежная шея Галины Рудольфовны вдруг смазалась и уплыла в сторону водонапорных вентилей. На душе стало легко и грустно, как бывает ранней осенью в городском парке. Внутри чиновника сладко защемило от тоски. Прозрачная меланхолия властно заключила Семеныча в свои обьятия и глаза у него увлажнились. Вдруг он увидел себя, маленького мальчика в коротких штанишках, идущего с мамой в цирк. Вокруг много людей и в руке он держит сахарного петушка на деревянной палочке. Они заходят в цирк, садятся в первом ряду у манежа и хлопают дрессированому медведю Рамиру, а тот кланяется, кланяется, кланяется… Но вдруг сахарный петушок падает из детской руки прямо в грязные опилки и сосать его становится невозможно. Маленький мальчик горько плачет, заливается слезами, пускает носом пузыри и успокаивается лишь получив теплую материнскую грудь…

В то время, пока заведующий хозяйственной частью Иван Семеныч стремительно проваливался в детство, секретарша Соня вдруг почувствовала коварное действие смешения вин: с виду безобидный купаж произвел в ее неокрепшем организме резкие изменения. В животе, покрытом сексуальным загаром, у Сонечки звонко заурчало и через нижний проход, да-да, секретарши тоже какают, наружу попросился свекольный борщ. Добраться до туалета абсолютно не представлялось возможным — красивые смуглые ноги парализовало напрочь. Соня из последних сил заелозила в кресле и попробовала прикрывать нижнее отверствие ладошкой, но процесс дефекации был необратим как вращение светил во вселенной. Поняв, что с девичьим достоинством придется распрощаться, секретарша попробовала хотя бы сохранить самое дорогое: стала снимать с себя бельгийские трусы из кружевного шелка, которые недавно ей презентовал министр здравоохранения. Таких трусов у нас, на Украине, днем с огнем не сыщешь…

Опытный Рамир сразу уловил сигнал к действию и бросился ей на помощь. Его красивые пальцы, при виде которых у всех работниц Минтранса твердели соски, ловко сдернули кружевной шелк. Следует отметить, что начальник охраны являлся тайным любимцем женской половины транспортного министерства и в сдергивании женского белья был весьма проворен. К тому же он не смешивал вина и пил только траминер. Тот самый розовый траминер, который отшибает мозги напрочь. А если мозги не больше чем у страуса, то и вина много не надо… Вначале мир охранника наполнился цветными пятнами и яркими красками, в голове зазвенел веселый колокольчик. В сознании закрутился пестрый калейдоскоп дерзких поступков и баловства. Хотелось безудержного веселья и глупых проказ. Сняв с секретарши импортные трусы он подхватил ее на руки и понес в свой кабинет. Сопротивляться Сонечка не имела сил и только шептала какие то слова, прижимая к заднице ладошку. Рамир прислушался.

— Какать, какать хочу, — лопотала нетрезвая нимфа, — сейчас укакаюсь… Обосрусь сейчас…

Вступление в половую связь с обкаканой девицей вдруг показалось Рамиру веселой забавой, но мозг, размером с куриное яйцо вовремя подал сигнал тревоги и кровь отхлынула из пещеристого тела. Отмывать кабинет от женского навоза Рамир Эльбрусович не желал и потому быстро посеменил к туалетам. Открыв дверь он еще успел пристроить Сонечку на унитаз и вовремя убрал руки: из под секретарши хлынул мощный напор вчерашнего борща. Веселый Рамир вложил ей в руки рулон туалетных полотенец, хихикнул и отправился вниз, в котельную. Ему было радостно, хорошо и хотелось дурачиться. В голове шумела кровь и вспыхивали гирлянды. Перед глазами плыли бронзовые буквы, поручни, ступени, разноцветные вентили и блестящие трубы. Красные краны легко крутились, желтые рычаги плавно поворачивались и гудели насосы. Страстно тянуло петь и танцевать…

Обнаружив в котельной неподвижные тела Семеныча и Галины Рудольфовны, начальник охраны посчитал их позы довольно унылыми и лишенными озорства. Тогда он взвалил на плечо кадровичку и, насвистывая веселый мотив, отнес ее в кабинет завхоза. Там он посадил ее на диван из зеленой кожи и надел на голову железнодорожную каску. Ее подарили Семенычу в честь открытия новой ветки Жмеринка-Урюпинск. Затем Рамир Эльбрусович принес снизу плачущего завхоза и уложил его на колени Галины Рудольфовны. Композиция была монументальна, однако лишена логического смысла. Тогда охранник обнажил роскошную белую грудь начальницы отдела кадров и бережно вложил горячий сосок в мокрый рот завхоза. Семеныч сладко зачмокал губами, слезы высохли и упавший в опилки сахарный петушок сменился другими, более приятными образами. Картина обрела глубочайший смысл и наполнилась величием. Вечная тема самоотверженного материнства и беззаботного детства была раскрыта полностью и окончательно. Сидевшая в каске Галина Рудольфовна блаженно улыбалась и видела чудный сон: ей снился первый муж-красавец и грезилось, что она беременна от него, и что родила маленького мальчика и груди ее полны молока. И вот, она кормит этого желанного ребенка сладким молоком, а он урчит, сосет ее грудь и царапается коготками словно котенок.

Удовлетворенный своим творчеством Рамир резко развернулся на одном каблуке в сторону двери и встретился вдруг лицом к лицу с Татьяной, любимой женой Семеныча. Она была нема от гнева и, открыв багровый рот, указывала пальцем на свежесозданную композицию из двух тел. Какое то время она пыталась воспроизвести некий звук, но безуспешно: внутри клокотало и в гортани шипел воздух. Рамир поднес к лицу разгневаной женщины бокал красного вина, зажатый в изящных пальцах. Пунцовая Татьяна Олеговна залпом выпила содержимое, облизала губы и случайно взглянула на руки Рамира.

«Боже, какие великолепные пальцы! — у Татьяны Олеговны впервые за последние тридцать лет напухли соски и стало влажно внизу живота, — И какие ловкие!»

«Интересно, а зубы у нее настоящие или протезы? — промелькнула шальная мысль у начальника охраны. — Минет с деснами — это так забавно и необычно! К тому же эта бородавка под ухом наверняка в молодости была симпатичной родинкой…»

— У меня в кабинете, — загадочно шепнул Рамир в ухо разомлевшей женщины, — большая коллекция огнестрельного оружия. И, если хотите, я Вам продемонстрирую свой любимый пистолет. Вы таких пистолетов, мадам, в руках еще не держали. Огромный пистолет.

— А почему бы и нет! — выдохнула опьяневшая Татьяна и пала в руки галантного кавалера…

Ревизионная комиссия, нагрянувшая поутру с проверкой была несколько удивлена: во первых ремонтные работы, вопреки ожиданиям начались и шли полным ходом. Во вторых — ревизоров никто не встречал. Ни начальника охраны, ни завхоза не было на месте. Лишь три перепачканных гастарбайтера ползали со шлифмашинкой по мокрым ступеням фойе. Причем, на одном из них были туфли за четыреста долларов… Беспрепятственно проникнув через задний проход в министерство, комиссия сразу же направилась в кабинет завхоза. Там, за закрытой дверью их ждала не менее грандиозная картина: на диване из зеленой кожи спала красивая женщина с обнаженной пышной грудью. Ее голова, согласно технике безопасности, находилась в пластмассовой каске и приоткрытый рот растянут в улыбке. При этом на руках ее возлежал завхоз Иван Семеныч и блаженно сосал роскошную грудь. Штаны его были мокры, а в правой ноздре в такт дыханию надувался и лопался зеленый пузырек. Слегка охреневшие ревизоры бросились вызывать охрану, но сцена, представшая перед их взором в кабинете начальника охраны, отняла остатки разума даже у председателя комиссии.