— Что ж Вы, петушки мои ненаглядные, мерзнете? — вкрадчиво произнесла баба Саша и стала медленно, как во сне, разматывать простынь. — Сейчас я Вам кровушку разгоню, птенчики мои зеленоглазые.

Мы с Йончиком настороженно переглянулись и в его глазах я прочитал испуганный вопрос: "Шеф, а это обязательно? Или попробуем договориться?" Мысленно он со мной уже попрощался… Я оценил расстояние до входной двери. Тем временем баба Саша окончательно сбросила простынь и, держа стаканы в руке, подошла ко мне поближе. Я, превозмогая отвращение, навел резкость и с удивлением обнаружил у нашей "старушки" между ног приличных размеров мужской детородный орган. Там же находились и довольно крупные человеческие тестикулы. Грудь же, напротив, отсутствовала… Напрочь. Точнее, грудь была, но острая, как у индюка, и густо покрыта седыми волосками. Я с облегчением вздохнул. Такая быстрая смена пола сразу объяснила наличие усов у "бабы Саши"… Вернее, дяди Саши. Правда, появились вопросы насчет синей косынки.

— А-а-а, это? — дядя Саша понимающе ткнул пальцем в голову. — Уши у меня болят, пацаны. Застудил. Голову обвязываю платочком, что бы ватки не повыпадали. Так что, ребятки, париться будем или мой хрен разглядывать?

Йончик, не долго думая, выбрал первый вариант и с веником наперевес направился к парилке. Но дверь открыть он не успел: из дома, со стороны кухни раздался дикий крик. Это кричал подсобник Витя. Он орал ужасней и страшней раненого слона. Такой звериный рык мог издать первобытный монгол, пронзенный стрелой китайца или трезвый токарь-фрезеровщик, уронивший литровую бутылку водки на ступени гастронома в пятницу вечером.

— Рожает! — воскликнул Йончик и бросился к двери. — Схватки начались!!

— Может его угорь за аппендицит укусил?!?! — я кинулся вслед за ним.

— Ребята, а банька? — засеменил за нами дядя Саша со стаканами в пальцах.

Мы распахнули дверь кухни. Картина, отразившаяся на сетчатке глаз, могла бы послужить непревзойденным сюжетом для психоделического блокбастера: обезумевший Витя в одной майке скакал по деревянному полу сумрачной кухни, орал диким зверем и бил голыми пятками блестящих извивающихся змей… "Забористые растения баба…, тьфу ты, дядя Саша накрошил в самогонку. — я онемевшими руками потрогал себе лицо, — От обычной водки такой херомантии в мозгу не происходит". В углу комнаты, под лавкой, извивался угорь с раздавленной головой. Жерло печи было открыто и в тесте виднелись пустые дыры. Это живучие рыбы выползли наружу и скользили вдоль стен… Мы зажгли свечи. Витя сидел на лавке и тяжело дышал. Ступни ног у него были перепачканы тестом.

— Выпей лекарство, брателло, — Йонас протянул ему полстакана огненной воды. — Убей в себе угря.

Витя молча отвел руку брата. Положил руки на живот. Там что то задергалось.

— Тертые яблоки есть? — спросил печально Витя.

— Надо у Ролика спросить. Он тут знаменитый повар… — Я оглянулся по сторонам. — А где он, кстати? В парилке остался!

Мы бросились в баню.

Багровый Ролик лежал в парилке на спине и крепко спал. Впрочем, мы надеялись, что спал. Потому что ни дыхания, ни пульса у него не наблюдалось. Голова его свесилась набок и была так горяча, что я не мог дотронуться. С носа вытекли зеленые сопли.

— В воду его, в воду давай! — Йончик рванул Роланда за ноги и потащил к озеру.

Я подхватил немецкого куллинара подмышки и поспешил следом.

— А если не всплывет? — озабоченно спросил я. — Че Витьке скажем?

— Ну… скажем, что утонул… Да они, шеф, не очень то и дружили.

С размаху мы швырнули неживое тело в ледяную воду. Нас окатило фонтаном брызг и через секунду на поверхности показался Ролик… Теперь, когда мне говорят, что Иисус умел ходить по водам, я безоговорочно верю. Потому что сам видел, как Ролик шел по глади озера… вернее, он не шел, бежал, еле касаясь ногами поверхности. Вылетев на берег, он согнулся пополам и из горла у него выплеснулось что то жидкое.

— Выздоровел. — сказал я и набросил на Роланда простынь. Со ступеней дома за нами наблюдал печальный Витя. Руки он держал на вспухшем животе.

Домой мы добрались почти без происшествий. У Роланда пропал насморк и аллергия. Думаю, глисты в нем тоже передохли. Витин рецепт помог. Йончик возвращался без добычи, а я привез крупного судака. Правда, Ролик хотел и его запечь каким то древним способом, но я воспротивился:

— Все, пацаны, достаточно экспериментов! С вами, петушки мои зеленоглазые, не отдых, а калейдоскоп огней какой то… Хоть один из нас пусть привезет домой рыбу. — Я потрогал витькино брюхо. — Как, Витя? Еще шевелится твой молчаливый скользкий друг?

Витя уныло грыз морковку.

— А, так это тот Витек, что угря живьем проглотил? — Глеб Егорыч поколыхал пальцем в вине. — Или брешут люди?

— Ну чего сразу брешут… я сам видел. Хотя нет, я не видел, щупал — так вот этот угорь толкался в животе у Витьки — просто фантастически. Как маленький ребеночек.

— И что, выкакал твой подсобник назад рыбеночка?

— Ага, — я глотнул вина, — выкакал… через ротовое отверствие в голове. Эх, вкусное вино, Егорыч, накапай еще… Короче, поплавали мы на Шацких Озерах, рыбы набили, в баню сходили, но домой то ехать надо. А кроме пупканутого Витьки за руль и сесть некому: Йончик всю жизнь на велике передвигался, Ролик только на автоматике ездит… немец, йопта, … а я, как сел за баранку, так сразу и слез оттуда — та ну нах, Егорыч, у меня столько силы в руках нету, чтобы руль этой "буханки" без гидравлики поворачивать. Короче, пристегнули Витюху к катафалку, а он, подлец, крутится, вертится — угорь видно в животе возбудился. Хорошо что мы Витю тертыми яблоками с морковкой накормили, создали подходящюю микрофлору для угря, так сказать.

— Это зачем? — удивился Егорыч.

— Ну, старый способ транспортировки рыбы… Вон еще Сабанеев писал, что если рыбе под жабры сунуть яблочные дольки, то она неделю может жить без воды. Раньше, при царе, так живых карпов в Москву доставляли. Целыми корзинами… так вот, накрошили мы в Виктора яблочек, морковки натерли, сахаром присыпали и лимонную клизму через ректальную вену ввели — хоть бери да запекай на огне, мерзавца. Угорь крутится в брюхе, но не так сильно как раньше, видать, сахарин ему понравился. Поехали, одним словом… Катит Витя по шоссе, как хер в стакане болтается — носит его от обочины к обочине. Едет криво, но медленно — боится по тормозам жать, чтобы угорь на руль не выплюхнулся. И, как назло, сразу за поселком нашу похоронную колдыбайку патруль тормозит. Че то там эпидемически-экологическое на машине у них написано. Баба в белом халате с приборчиком суетится и два мента ее охраняют. Один постарше, с белым нарывом на носу, к Витьке подходит, посмотрел так ему внимательно прямо в глаза:

— А ну дыхни, — говорит. — Что то у тебя глаза красные.

"Ну, — думаю, — тут тебе и смерть пришла, милиционер ты мой бесценный… Если ж Витька щас дыхнет, то эта грымза в халате с тобой до вечера будет возиться."

— А может не надо? — говорю я вежливо. — У него дыхание совсем несвежее… не ментоловое ни хрена. Зубы последний раз в пионерлагере чистил. Кстати, он с того времени и не пьет — шибанутый аскет. Бродячий оракул-целитель… хотите, Вам прыщ на носу вылечит?

— Дыши давай, прыщеватель!

— Да трезвый, я, командир, как овца! Три дня, йома-йо, ни капли спирта во рту! — Говорит бледный Витька и дышит рыбьей отрыжкой прямо в нос менту. — Жру сырую морковь вторые сутки, йопта!