А нас на Буковели уже ждал Геннадий. У него были желтые зубы с черной канвой и толстые пальцы на правой руке. Левая находилась в гипсе. Геннадий был у Патефона одновременно и бухгалтер, и истопник, и сторож-менеджер. Параллельно он работал в местном пожарном депо инспектором по охране труда, но теперь был на больничном — Гена упал и сломал руку когда укреплял на стене инструкцию по технике безопасности. Свалился с табурета на огнетушитель.
Мы сбросили вещи в фойе и направились кушать. Стол в колыбе был уже заказан, оставалось выбрать блюда и Эльза на голубом поводке направилась с нами.
— Шо за порцкани крумпли, — поинтересовался Витек, листая твердое меню, — вкусно али нет?
— Это толченая картошка, — пояснил я Вите, — по французски "пюре" называется.
— Неси три порции, — оживился Витек, — мне, собакофилу этому и шефу — на меня показывает.
— Не-не, я не буду, — морщусь, — слишком экзотичное блюдо для меня. — Вон, мою порцию пусть Эльза кушает.
Принесли три тарелки, действительно, пюре, только с комками небольшими и прозрачная пенка по краю тарелки. Витька с Роландом принялись уплетать за обе щеки — проголодались с дороги. А я стал подкармливать хлебом Эльзу, которая расхаживала по колыбе, как у себя дома. Хлеб я макал в красное закарпатское вино.
— А что, Геннадий, — Роланд достал блокнотик и приготовился записывать новый рецепт, — нельзя было ваши <порцкани крумпли> нормально "пюре" назвать? Или это для полноты фольклора?
— Фольклор — это одно, а у нас еще и аутентичность процесса соблюдена, — Геннадий хвастается, — раньше ведь как в селах было, на свадьбу или на поминки вся деревня сходилась, кто столы застилал, кто тарелки мыл, а беззубые старухи вареную картошку во рту переминали и в деревянную чашу порцкали сквозь десны. Древняя традиция, йоптеть. Так и у нас… Во-о-он видите, в окошке за баром старушка сидит? Это мама моя, она вам эти три тарелки и напорцкала, кушайте, пока теплое…
Эльза так заслушалась этим древним рецептом, даже хлеб перестала жевать, а Роланд с лавки вскочил, рот зажал руками и к выходу побежал, спотыкается. Чуть свою чиху-хую не раздавил.
Геннадий ржет как конь, лишь Витюше хоть бы хны: хавает и красные уши шевелятся, — Очень вкусное блюдо, — Витя губы хлебом вытирает, — мне такое мамка в детстве делала.
Подождали пока Ролик со свежего воздуха вернулся, Геннадий ему стаканчик вина красного нацедил:
— Хлебни, Роланд, оно кислотно-щелочной баланс стабилизирует.
Я собачку хлебом с картошкой кормлю и размышляю вслух:
— В принципе, пацаны, очень даже полезное блюдо эти "порцкани крумпли". Микрофлору кишечника укрепляет. Вот твоя мама, Геннадий, к своим семидесяти, поди, всеми болячками переболела? Так что, Витюша, она тебе свой иммунитет привила — никакая хворь уже не возьмет.
— Да я и раньше не болел, — Витя картошку вином запивает, — только ушибы и переломы бывали.
— Ну да, — Ролик отдышался, — при шизофрении ничего не беспокоит, можно годами не лечить.
Так, не торопясь, за познавательной беседой незаметно бутыль красного вина и выпили…
С утра пораньше мы отправились кататься на лыжах. Вы ж не думали, что мастер такой высокой квалификации, как Витя сразу кинется в позу креветки заполнять клеем в бане каминные швы. Витя приехал отдохнуть. А отдыхать Витя умел. Сочно, с размахом. И всегда бесплатно. Еще Витя умел классно кататься на лыжах, хотя, кто тут не умеет. У нас, на Закарпатье даже будущие мамы на сороковой неделе беременности катаются. А все мукачевские пацаны либо офигенные профи по слалому, либо непревзойденные инструктора по скоростному спуску. Особо хорошо научились спускать жен олигархов, пока те пьют водку в колыбе…. Спускают бережно, придерживая теплыми ладонями за бедра.
Роланд, будучи давно не местным, лыжи не взял, а я с Витькой подобрал себе по отличной карвинговой паре. Витя выбрал слаломные палки и маску с двойным стеклом. Я надел шлем. Ролик тоже, на всякий случай, надел шлем и теперь аккуратно засовывал тепло одетую Эльзу в свой рюкзак. На лыжный подьемник собак не пускали. Засовывая, Роланд озабоченно ощупывал собачий живот, раздувшийся от вчерашней картошки. Собачонка поскуливала и отчаянно цеплялась маленькими черными коготками за борт рюкзака. Думала, видимо, что ее ждет какая то экзекуция.
— На хуа тебе эта чичи-хуа? — удивлялся Витька, ковыряясь в ухе лыжной палкой, — еще раздавишь случайно.
— Не раздавлю. — отвечал Ролик, затягивая шнуровку, — я ее спереди прицеплю.
Эльза высунула мокрый носик в узкую щель рюкзака и тихо покашливала. У нее была какая то импортная болячка в легких. Я тем временем заполнял свой новый гидропак фричем. Фрич, пацаны, это такой классный напиток, который пьют немцы. В гидропак заливается много сладкого темно-красного вина и чуть-чуть минеральной воды. В результате получается обалденный пузырчатый фрич. Пьется легко и медленно уносит сознание в сторону. А гидропак, кто не знает, это специальный рюкзак с вшитым полиэтиленовым баллоном. Из баллона торчит синяя трубочка с желтым краником. Такие гидропаки на спине америкосы в Афгане таскают, да и европейсие велосипедисты их любят. Я тоже люблю — хули, сунул трубку в рот и погнал вниз по лыжной трассе. Катись и соси вино на ходу. Балдежь… Можно иногда дать и друзьям пососать.
Мы приобрели электронные карточки и стали в очередь на подьемник. На креселку присели как я и хотел: Витька слева, Ролик справа, я посередине. Сближать Эльзу с Витькой я не рисковал…
Было хорошо. Нет, было не хорошо. Было сказочно хорошо. Снежные ели сверкали монументами под белым солнцем в синих небесах, потрескивал крепкий утренний мороз и мой "Таймекс" на руке показывал минус двадцать семь по Цельсию. Я сосал фрич. Потом дал пососать Витьке. Затем пососал Роланд. Эльза сосать не умела, зато умела лизать. Всем опять стало хорошо. А так как мы сосали не хуже европейских велосипедистов, хотя американский спецназ сосет намного лучше, то в кресла мы уже упали слегка поддатые …
— Кайфово то как, — закатывал глаза Роланд, — просто несказанно…
— А че, не хило, — подтвердил Витька отсасывая из моей трубочки, — Погнали на шестнадцатый лифт, шеф.
— Погнали, Витюха, там черный спуск, как раз наш уровень, — я впал в легкую эйфорию, — А Ролик обратно на креселке спустится, да, Ролик?
— Ой, братаны, — Ролик опьянел от фрича, горного воздуха и лез ко мне целоваться, — я бы так целый день катался…. Красота то какая, правда? Уезжать не хочется… остался бы тут навеки…
— А ты монетку кинь и вернешся. Я всегда чего то вниз кидаю. Вот, в прошлом году мобилку уронил, теперь каждый год приезжаю.
— Че сразу кинь? Кинуть то нечего…, — стал щупать себя Витька. — Можно плюнуть просто. Я всегда плюну и все — тоже каждый год приезжаю.
Витька плюнул вниз.
Я тоже попробовал плюнуть, но плюнул себе на живот. Ролик отвернулся и молчал.
— Ролик, ты че, обиделся? — толкнул я его локтем, — У нас как то не принято среди пацанов лобзаться… мы не немцы… Витька, че он молчит? Скажи ему что то ласковое.
— Слышь, Роландо, бля, повороти хайло, когда тебе вещают, — Витька попытался в воздухе пнуть его синей лыжей. — Не красиво это — в гостях быковать, муфлон облезлый…
Роланд не поворачивался и что то мычал. Эльза кхекала в рюкзаке. Я подергал Ролика сильнее и он замычал громче. Башка его намертво прилипла к оцинкованой стойке кресла и тут я понял, что дела плохи. Похоже, он решил поцеловать кресельную стойку взасос и теперь крепко примерз мокрыми губами к железу. А возможно и языком.
— Бля, Витюха, тут западня такая — примерз твой слабоумный друг… не отрывается.
— Вот баран, че ему облизать некого было?… Лучше бы к своей Эльзе примерз, бля… Чего делать то… Отрывать надо… Интересно, шеф, если его резко за шлем дернуть — губы на железке останутся? Или только язык?…Я как то видел гаишника, к фонарю прилипшего. Ото был прикол… Ну че? Попробуем?
