Папа заметался по комнате, натыкаясь по очереди на шкаф, входную дверь и стулья.
— Зима без снега! Солнце без пятен! Обед без винегрета!
Все в доме знали, как папа обожает винегрет. И ещё простоквашу.
— В твоей жизни будет… — папа опять принялся пересчитывать собственные пальцы, — немало юбилеев. И на каждом из них… на каждом! …обязательно! …будут женщины!
— Папа, — робко подал голос Костик, — а можно хотя бы на первом… ну раз в жизни… без них?
— Нет!!! — папа резко рубанул рукой воздух, как каратист, напоролся на стол и чуть не сломал себе мизинец. — О-о-о!!! О, женщины! Вам имя — вероломство!
«Ладно, — мстительно подумал Костик, — вам же хуже». И вписал по алфавиту: смазливую Антонову, лопоухую Бубнову и весёлую Воробьёву с последней парты. Да ещё дылду Машку из соседнего подъезда. Эту не по алфавиту, он и фамилии её не знал, а просто так, до кучи. Пусть папа порадуется.
— Многовато получается, — почесал в голове папа. — Придётся Сократить.
Костик радостно занёс карандаш над Машкой…
— Нет! — закричал папа. — Прекрасный пол не трогай! Это лучшее, что есть в твоём списке.
Костик тяжело вздохнул… вычеркнул двух одноклассников… потом тех, которые из лагеря, — их вообще не жалко… потом — эх, была не была — Кольку, смехачёвского друга. Нечего портить своим Колькой нашу компанию!
— Компания у тебя не ахти. Плохая компания, — сказала мама, случайно заглянув в Костиков список. Это она так Костику сказала, что «случайно», а на самом деле она специально хотела проверить, кто будет сидеть на их стульях из гарнитура и пить из фарфоровых чашек. — Бубенцов нам перебьёт весь сервиз. Про Смехачёва с его пошлыми замашками…
Частушками!
…я вообще не говорю. Один приличный человек — Шишков. И тот зануда.
Спорить с мамой было бесполезно. Мама в доме главная. Особенно когда папа на гастролях. То есть практически всегда. Костик даже вздыхать не стал. Он безропотно склонился над своим листком. И вычёркивал. И вписывал. И вычёркивал.
Знал бы он тогда, что все его труды пойдут коту под хвост, — выбросил бы свои каракули сразу. Порвал бы на мелкие клочки. Сжёг бы. А пепел по ветру развеял…
Телефон кипел, подпрыгивал и заходился от негодования.
— Костик, ну подойди же! Не слышишь, что ли?! У меня руки в муке…
Уж лучше бы Костик оглох… или тоже в муку… с головой… по самые уши…
— Мам! Тебя!
Звонила тётя Лида из подмосковного Одинцова.
Мама прижимала ухом трубку, вытирала руки о фартук, ахала, охала, умилялась, сокрушалась. Осторожно, чтобы не выронить трубку, качала головой. Говорила «надо же» и «конечно-конечно», «обязательно», «будем ждать».
— Тётя Лида с дядей Сёмой тебе уже подарок купили, — виновато посмотрела на Костика мама, положив трубку. — Неудобно было не пригласить.
Это стало началом конца.
После тёти Лиды позвонила баба Надя. Потом тётя Александра. Дядя Лёня… Всё, как всегда.
— Мы обязаны их пригласить, — оправдывалась мама. — Родственники всё же… какие-никакие…
— Вот именно, что никакие, — заступился за Костика папа. — Зачем ребёнку этот антиквариат? Ребёнку друзья нужны…
— Будут друзья, не волнуйся, — отмахнулась мама. — Алька Севку притащит. И Мила придёт с Ирочкой…
— Мила?!
— Да, Мила! — подбоченилась мама. — Мне тоже друзья нужны! Кстати, твоя Вероника вчера звонила…
Вероника — папина сводная сестра. Папа ободряющее потрепал Костика по плечу и ретировался в свою филармонию.
Мама ещё несколько минут пересчитывала вилки и табуретки, загибала пальцы, закатывала глаза…
— Пожалуй, пару своих дружков ты можешь всё-таки оставить. Например, Витюшу. Спокойный мальчик. Хоть и дурачок. Ну и ещё…
— Спасибо, мама.
Костик закрылся в своей комнате. С остервенением, глотая слёзы, разодрал друзей на мелкие… очень мелкие… мельчайшие кусочки. Вышел на балкон. Дрожащими руками рассеял клочки по ветру. И долго смотрел, как они вместе с последними жёлтыми листьями парят, кружатся, оседают на траве, асфальте, крышах соседних домов.
В тот день город накрыло первым снегом…
Так всегда бывает: ждёшь чего-нибудь, ждёшь, дни, часы, минуты считаешь, а оно приходи!1 вдруг.
Неожиданно. Внезапно. И ты оказываешься совсем не готов. Как будто не хватило тебе этих томительных месяцев, и недель, и дней… и ты как будто чего-то не успел… недоделал… забыл…
— Поздр-р-равляем! Поздр-р-равляем! — бесновались за окном вороны.
— Поздр-р-равляю! — скакал на тумбочке будильник.
— Поздр-р-равляю! — заливался в коридоре телефон.
Солнце жарило сквозь окно и щекотало пятки. В приоткрытую форточку тянуло прохладой. Небо умопомрачительно синело. Будто и не было накануне тяжёлых мокрых туч, серой слякоти и липкого, промозглого тумана.
Костик открыл глаза с ощущением чего-то нового, щекотного внутри себя. Послушал приглушённый закрытой дверью звон посуды и грохот сковородок. Принюхался к пьянящим ароматам сдобы и жареного лука. Вскочил с кровати и выбежал в коридор.
— О! Юбиляр!!!
Папа топтался у входной двери, обвешанный сумками, авоськами и пакетами. Из пакетов торчали свёртки, букеты зелени, горлышки бутылок.
— А сыр купил? Забыл? — суетилась вокруг папы мама. — А помидоры? А вина хватит?
— Костик! Тебе хватит?! — подмигнул юбиляру папа.
— А ты чего ещё в пижаме? — заметила Костика мама. — Через три часа гости… а у нас конь не валялся…
— Го-го-го! — послышалось из кухни радостное ржание.
Костик напрягся. Неужели…
— Го-го-го! Куда тесто поставила! Додумалась! Ты б его ещё в холодильник… го-го-го… запихнула!
— Бабуля Зинуля! Привет! — Костик впечатался в бабушкин живот, прижался к её тёплому боку. — Ты давно?
— Да с самого ранья! И за пироги… го-го-го… куда полез?! — бабушка шлёпнула Костика по дотянувшейся до яично-луковой начинки руке. — Иди завтракай! Подарок в прихожей!
Велик! Новенький, блестящий, с кожаным сиденьем и со звонком.
Костик ткнулся носом в бабушкину щёку и бросился в прихожую.
В прихожей было сумрачно и тихо. На тумбочке, заняв собою всё пространство, уныло распласталась огромная картонная коробка.
— Зимние! Го-го-го! На меху! Уже померил?
— Это… да… спасибо…
— Костик! Дуй давай за хлебом! Отец мало купил. Потом в гастроном за докторской. Потом на рынок…
И Костик дул. Потом снова дул. Дул и думал, что, может, это какая-то ошибка. Может, ботинки и не подарок вовсе, а так… И сейчас он прибежит из магазина, а в прихожей его ждёт новенький, блестящий…
— Костик! Приберись в своей комнате. Скоро гости, а у нас ещё конь…
Костик прибирался. Прибирался и всё время выглядывал в прихожую: а вдруг он там… новенький, блестящий… вдруг он его просто не заметил…
Ведь бывает же такое, что сразу не заметишь, а потом увидишь и обрадуешься, и вспрыгнешь на седло, и засвистит в ушах ветер, и закрутятся, как сумасшедшие, спицы…
Потом он вместе с мамой встряхивал за углы скатерть. Скатерть взлетала к потолку, вздымалась парусом и накрывала собою сдвинутые в ряд столы.
Потом расставлял тарелки. Раскладывал ножи и вилки. Потом долго их перекладывал, потому что нож, оказывается, справа. Кто бы мог подумать? Вот чудеса!
— Чудеса! — озабоченно сказала мама, когда все табуретки и стулья заняли свою вахту вокруг стола. — Вроде всё рассчитали… придётся детям накрыть отдельно.
И постелила большое кухонное полотенце на журнальный столик.
— Костик! Тащи три тарелки! И стаканы для сока! Ой! Неужели гости?! У нас ещё конь…
Но это оказались не гости, а телеграмма от тёти Лены из Новосибирска.
Через час принесли телеграмму от дяди Толи из Карпогор. Ещё через полчаса пришла соседка Тихомирова за солью, сахаром и спичками.
— Ой, а что тут у вас?..
Дзын-н-н-н-н-нь! Дзынь-дзынь-дзынь-дзын-н-н-нь!!!
— Го-о-ости!!! — зашлась в истерике мама. — А у нас ещё…
