— М-м-м… не гости, а… как бы их назвать? …приглашённые? скучно… визитёры? официально…
Папа беспомощно щёлкает в воздухе пальцами. Его блуждающий взгляд утыкается в окно, стекленеет. Там, за окном, шумит вокзал, свистят электрички, из почек вырываются листья. А здесь юбилей. И гости. И бог весть что.
— Посетители? — бормочет папа, — чаепители? …подаркодарители?
… тортопоедатели? Боже мой!
— Боже мой! Я там кручусь на кухне, а они тут…
Мама влетает в комнату в фартуке, с полотенцем через плечо и горящими, как газовые конфорки, глазами.
— А мы тут вот!
Костик выставляет свой лист перед мамой, как щит.
— Список, — читает мама. — Список чего?
— То-то и оно, — в голосе папы слышится плохо скрываемое раздражение, — что мы не знаем!
— Не знаете?!
— Мы не знаем, — уточняет Костик, — как это называется!
— Что называется?
— Ну… эти… люди, которые приходят…
— Куда приходят?
— В гости.
— Так и называются — гости.
— Ха-ха! — папа снова превращается в Мефистофеля. — Гости приходят в гости!
— И глодают кости! — напоминает ему Костик.
— А кто ж тогда?
— Вот! — торжествует папа. — И мы не знаем!
— Господи! При чём тут гости… то есть люди, которые глодают… Куда они вообще приходят-то?
— К нашему мальчику, — кивает папа в сторону виновника предстоящего торжества. — На Ю! БИ!! ЛЕЙ!!!
— С ума сошли? У нашего мальчика юбилей через полгода. Осенью! А на дворе весна!
— Юбилей — дело ответственное, — обиженно вскидывает голову папа (в этом вопросе у него явное преимущество: у папы за плечами юбилеев целых четыре, а у мамы всего-навсего три). — К юбилею надо готовиться капитально.
Капитально? Вот те на! Значит, юбилей — это что-то вроде капитального ремонта.
— Ну и готовьтесь!
— Как?! Мы не можем озаглавить список!
— Буквоед! — говорит мама.
Она всегда так папу называет. Буквоедом. Хотя папа больше всего любит есть винегрет и простоквашу.
— Да какая разница… Ну, назовите «Друзья юбиляра», — мама перекидывает полотенце на другое плечо и спешит на кухню. Долго раздумывать ей некогда, у неё подгорают котлеты.
Всё-таки наша мама — гений. Хотя по ней и не очень заметно, — шепчет папа Костику в ухо. — Друзья юбиляра! Это ж надо! И почему не я это придумал?! Давай теперь определяйся. У тебя осталось мало времени. Жалкие полгода.
…Папа как в воду глядел. Полгода пронеслись как одно мгновение. Пыльное, жаркое лето сменило нежную, прозрачную весну. Три месяца каникул тянулись долго, а пролетели быстро. Лето устало от самого себя, позолотило листья берёз и принялось швырять их на землю. Пошли дожди. Началась осень, а вместе с ней — учебный год.
Всё это время Костик терпеливо выполнял папино указание. Определялся с друзьями. И когда ездил к дяде Толе в Карпогоры, определялся. И в лагере на Чёрном море. И в деревне у бабы Шуры. Как говорила мама — седьмой воды на киселе.
— Противный у тебя кисель, — говорил Костик бабе Шуре и взлетал от неё на чердак.
Баба Шура пыхтела папиросой, помешивала свой кисель и грозила ему снизу клюкой. А Костик зарывался в сено и тосковал, терзая и комкая свой список.
Весь август он просидел один в пустом городе. Скучал, зубрил правила по русскому и изредка выползал во двор глотнуть перегретого воздуха.
И определялся как сумасшедший. Вписывал, вычёркивал, вписывал, вычёркивал, вписывал…
Сейчас потрёпанный и затёртый листок с друзьями, как всегда, лежал перед Костиком. Два неровных столбика толкались и налезали друг на друга. Многие имена были нещадно вымараны, перечёркнуты, вписаны заново и снова вымараны… Сверху коряво выплясывали альтернативные кандидатуры. Некоторые из них в свою очередь были жирно замазаны фломастером.
Первым среди друзей значился Бубенцов.
— Про меня не забудь, понял? — предупредил Бубенцов, когда Костик проболтался во дворе про грядущий юбилей. — Знаешь, кто лучший друг всех юбиляров?
Массивный, ободранный на костяшках кулак стал весомым приложением к его словам.
— И учти: пироги я люблю с вареньем, а торт — хрустящий такой и с орехами.
Костик обещал учесть, хотя и не был уверен, что мама будет в восторге.
За Бубенцовым — очкарик Шишков. Вот бы Костику очки! Был бы такой же умный. Костик даже пробовал тайком носить папины. Глаза разболелись, а ума не прибавилось. Странная штука! Может, дело и не в очках вовсе? А в росте? Или выражении лица? Костик делал скорбную мину и вставал на цыпочки. Безрезультатно. Пришлось включить Шишкова в список. А то в среду контрольная по математике… а в четверг диктант… и в пятницу что-нибудь ещё.
После Шишкова — вычеркнутый Макс Каледин. С ним Костик поссорился до конца жизни в позапрошлый понедельник. Правда, в позапрошлый вторник помирился. И вписал снова. А в прошлый понедельник опять вычеркнул. И в прошлый вторник вписал. Сегодня опять был понедельник. Судьба Каледина висела на волоске.
Потом — Денис с говорящей фамилией. Смехачёв. Копилка анекдотов.
Особенно про этого… ха-ха-ха… как там его?.. Васеньку… Володеньку… нет… как его… Вообще-то, у Костика анекдоты в голове не задерживаются. Наверное, потому, что голова у Костика дырявая и без очков. Но дело, конечно, не в анекдотах. Анекдоты — пустяки. А вот частушки… особенно вот эта… как её… «Ты кака, а я какой, на каку нарвалсы…» — ну и так далее… На всё лето Смехачёва отправляют в деревню к прабабушке. Он И приобщается там к народной культуре. Пропитывается фольклором насквозь. Без такого человека любой юбилей не юбилей, а так… поминки.
Надо было бы поставить его на первое место. Потому что Смехачёв теперь Костику — лучший друг.
— А ты мне не лучший, — сообщил Смехачёв Костику пренеприятное известие. — Мой лучший друг вообще-то Колька. Я без Кольки никуда не пойду.
Пришлось вписать Кольку. А то обидится Смехачёв — и частушки петь не будет. А без частушек — кому он вообще на юбилее нужен?
Потом ещё шесть одноклассников, трое ребят из волейбольной секции, Митька со второго этажа и парочка новых приятелей из лагеря. И ещё… ещё… кого-то он забыл… кого-то важного… самого главного…
— Ф-ф-фи-и-у-у-пс-с!
Точно! Витюша! Человек, который помнит всего один анекдот — про чукчу и телевизор. А частушек не знает совсем. Знает только государственный гимн. И всё время его поёт. Особенно на Новый год. И ещё на Новый год этот человек задаривает Костика конфетами — теми, что не влезли в самого Витюшу. А живёт он в соседнем доме. И каждый вечер приходит свистеть под окно Костика. Хотя, кроме самого Витюши, никто не догадывается, что это свист. Все думают, что это драная кошка, которой зажало хвост несмазанной дверью.
— Ф-ф-фи-и-у-у-пс-с!
— Сейчас! — крикнул Костик в форточку. Поискал в своём списке свободное место. Вычеркнул Короткова — какая от жадины польза? И записал Витюшу.
Теперь уже точно всё! Костик вздохнул, потянулся. Свобода! Друзья есть, а всё остальное — пироги там, газировка, торт с орехами и розочками — дело техники. Раз, два — и готово…
— Готово? Ну-ка, ну-ка, покажи, — сказал папа и заглянул Костику через плечо.
— Вот, — Костик скромно потупился.
Сейчас папа хлопнет его по плечу и похвалит, что вот, мол, какой он немеркантильный и сколько у него отыскалось друзей. И может быть, даже сыграет на своём баяне туш… или как там это у них называется…
Но папа туш играть не стал. И хлопать не стал тоже. Он издал страдальческий стон, театральным жестом накрыл ладонью глаза и застыл с запрокинутой головой.
Ка-… ка-… ка-…
— Что? — испугался Костик.
— Ка-казарма какая-то, а не юбилей!
Костик растерялся вконец.
— Где женщины? Где?! Где прекрасный пол, который должен украсить твой праздник?!
— Какой пол, папа? Зачем?
— Ты спрашиваешь — зачем?! — папа сделал между пальцами щёлку и сквозь неё с удивлением посмотрел на Костика. — Юбилей без прекрасного пола — это… это…
