— Она очень близко к другим генокрадам, — проворчал Жак. — Она сосредотачивается на их формах тела, осязает их своими чувствами…
— Это не может всё объяснить!
— Ну… синтекожа помогает ускорить процесс. Она возбуждает её метаболизм, ускоряя жизненные процессы. Она сделана ведь не только для того, чтобы защитить её.
— Ты лжешь, Жак!
— Держи себя в руках. Есть еще одна причина… Но у тебя нет права её знать, ясно?
Гугол вздрогнул и вцепился зубами в согнутый большой палец, словно это способно заглушить душевную боль и панику. Но все же он упорно и взволнованно продолжал наседать:
— Я слышал, что убийцы способны вывихнуть себе конечности, сломать кости, чтобы, извиваясь как змеи, пролезать в узкие трубы…
— У тебя нет права на такие вопросы! Quieta esto, nefanda curiositas, esto quieta!
Звучные священные слова подействовали, как пощечина.
Всё верно, Жак знал тайную суть вопроса с тех самых пор, как его запрос в Официо Ассасинорум был выполнен — он просил убийцу с опытом работы на зараженном генокрадами мире и способного сыграть роль утонченной любовницы.
Ме’Линди ранее перенесла экспериментальную операцию по вживлению трансформирующейся, запоминающей форму пластиплоти, армированной углеволокном и эластичными хрящами, способной становится прочной, как роговое покрытие. Поэтому она может принять форму гибрида, вести себя как он, а затем втянуть имплантаты в себя, смягчить и уменьшить их.
Дополнительно ей были вживлены железы для хранения и скоростного синтеза соматотропина — гормона роста — который обычно способствует росту трубчатых костей и синтезу белка у детей… и железы, способные обратить этот процесс вспять. Искусственные имплантаты были её живой и органичной частью. Таким образом часть её тела из плоти, крови и костей была искусно искусственной.
Это в сочетании с полиморфином и её собственным талантом перевоплощения — возможно усиленным синтекожей, хотя Жак не был в этом уверен — позволяло ей переносить более жесткую и быструю трансформацию, чем её коллегам-ассасинам: радикально превращая свое тело в подобие тела генокрада.
Жак знал, что она была послушницей храма Каллидус по специальности «хитрость» — и экспериментом медлаборатории храма, вероятно, отметившим опасную и мучительную вершину перевоплощения. Ему разрешили знать только это, и он счел за лучшее не совать своего носа дальше, прислушавшись к доводам благоразумия.
Он догадывался, что предыдущее задание Ме’Линди было удачным и директор храма Каллидус был настроен испытать её снова… Хотя может быть и так, что миссия провалилась, но она выжила. Возможно, радикальный и довольно специфический эксперимент пришлось прекратить? Может быть, что Ме’Линди оказалась единственным уцелевшим его результатом. Жак знал, что не стоит влезать слишком глубоко в тайны Официо Ассасинорум, если только они не внесены в дело.
Жак знал… умом. И, тем не менее, быстрота и глубина её преобразования просто потрясли его.
— Она становится генокрадом! — пролепетал Гугол. — Не так ли? Разве это не так? Но она не сможет быть совершенной копией…
Действительно, не сможет. Ме’Линди не смогла вырастить ни нижнюю пару рук, ни костлявый извивающийся хвост. Было бы глупо ожидать новую пару рук из ребер, или хвост из удлинившегося копчика. Не мог представить себе Жак и того, что она сравнится по силе с чистокровным генокрадом — хотя её собственная сила была огромной даже без усилителей.
Но в темноте она казалась почти генокрадом. По крайней мере, у неё был вид генокрада, который получил повреждения в результате пожара или взрыва, потеряв при этом несколько конечностей; но был все также жив и смертоносен благодаря своим основным когтям. Синтекожа все ещё покрывала её, растянувшись под новую форму тела. И покрывала также зубастую пасть. В лабораториях Каллидуса Ме’Линди вживили имплантаты и для лица, и для челюстей…
Раненый генокрад… или гибрид. Одно или другое… Гибриды включали в себя целую гамму уродств. Если её примут за гибрида, сможет ли она на самом деле обманывать выводок генокрадов или даже патриарха достаточно долго?
«Может быть, — подумал Жак, — это и было то место, где эксперимент Каллидус провалился… если, конечно, он провалился».
— И с этой… женщиной мы делим кров? — голос Гугола был наполнен мрачным изумлением, испуганным восхищением, некоторым опустошением в сердце, и да, ужасом, который волной бежал по его нервам. Жак тоже почувствовал сильное беспокойство.
Казалось, собственная кожа Ме’Линди стала жесткой под этой второй черной кожей. Она превратилась в жесткий панцирь под действием клеток, изменяющих её природу.
— Какой-нибудь другой ассасин проделывал такой трюк раньше? — воскликнул навигатор. — Какую же муку испытывают её органы, искажаясь до такой степени? И как можно делать всё это в самый разгар боевых действий?
— Curiositas, esto quieta!
— Она говорила, что ей надо попрактиковаться, — если Гугол надеялся, что придаст голосу презрительное выражение, то он ошибался.
Черное существо, которое раньше было Ме’Линди, открыло дверь и бросилось в широкий коридор, наполненный дымом. Несколько вооруженных гибридов рассеяно бродили по нему. Думала ли сейчас Ме’Линди, как генокрад? Понимала ли как надо реагировать? Может быть, она даже излучала вокруг себя защищающую ауру эмпатии выводка? Она набросилась на гибридов и, прежде чем они что-нибудь сообразили, разорвала своими когтями.
Мужчина в плаще, сопровождавший их, в изумлении остановился. Он открыл было рот в немом протесте против столь извращенного изменения порядка вещей, но Ме’Линди оторвала ему голову.
Никто не заметил, пока она неслась по мрачным задымленным туннелям, отсутствующие руки и хвост, закрытое лицо и алый пояс. Ну, или, по крайней мере, не обратил на это внимания, пока не стало слишком поздно. Она старалась обходить оживленные дороги и лояльные войска.
Изображение-четверть… Гримм прошел, пыхтя, под узкой аркой, ведущей к куполообразной площади. Три широких проспекта, расходящихся от неё, были наполнены сражением и сильным запахом дыма. Внутри клубов пыли вспыхивали взрывы, подобные сверхновым. Взрывные волны катились вниз с более высоких уровней города, где грохотало разрушение. Стены и поддерживаемый колоннами потолок стонали. В барабаны архитектуры колотили так, что они готовы были лопнуть.
Клубы дыма заволокли люминосферы, окрасив окрестности в красные тона, словно наступил мрачный закат в сердце города перед тем, как ночь окончательно поглотит и уничтожит его. Мощный взрыв потряс пластальные высоты. Может быть, это взорвались склады боеприпасов военного завода? Потолок над проспектами просел, колонны прогнулись. И тут купол рухнул, ломаясь, как яичная скорлупа. Здания, оборудование и машины посыпались сверху, охваченные огнем.
Гримм бежал наверх по мосткам, спасаясь от обломков и тучи пыли.
Изображение-половина… Обиспал заметил одинокую фигуру чистокровного генокрада, незаметно спускающуюся по темной галерее разбитых магазинов одежды. Генокрад медленно ковылял прочь, словно раненный, перескакивая от одной стальной колонны к другой.
Размахивая силовым мечом и крикнув гвардейцам, инквизитор направился вслед убегающему чужаку. Было ли бравадой со стороны Обиспала то, что ему показалось ниже своего достоинства использовать разрывные болты против существа, которое само не могло использовать огнестрельное оружие? Или это была жажда крови? Он намеревался самолично разрубить его своим силовым мечом — меч против когтей — и сделать это напоказ всем.
Галерея оказалась тупиком. Перекрученная сталь заблокировала дальний её конец. Увидев это, инквизитор широко улыбнулся. Но всего на мгновение.
Словно приведенная в действие чьей-то невидимой рукой, аварийная заслонка из плетеной стали рухнула позади него, отрезая от гвардейцев.
Обиспал развернулся и проревел:
— Рубите её силовым топором и быстро!
Генокрад больше не убегал — он мчался на инквизитора, раскинув когтистые руки. Обиспал поспешно оказал сопротивление: на этот раз его вороненый, ручной работы болтган выплюнул заряды в чужака. Многие из них прошли мимо твари, некоторые отскочили от твердого панциря. Но один из них взорвался, мгновенно превратив в кашу бронированную башку.
