— Мои, как правило, довольно краткие, — сказал Виталий. — Стихи должны быть похожи на драгоценность, а не на пустую породу.

— Ха! Послушай-ка меня…

Были ли скват и навигатор на грани поэтического поединка, началом которому послужили слова Ме’Линди? Возможно, но она прервала его.

— Вся прежняя жизнь человека становится поэмой, когда он сочиняет предсмертную оду.

Жак не мог больше слушать:

— Гримм, я хочу, чтобы ты проник глубоко в недра Василарева в поисках еще одной гидры. Я уверен, что ты найдешь её внизу, там, где собираются подонки и отбросы общества.

— Если найду — мне её нарезать помельче?

— Нет, конечно! Просто доложить мне.

— Пойти должна я, — печально сказала Ме’Линди. — Мне надо искупить вину.

— Роль убийцы, — напомнил ей Жак, — состоит не в том, чтобы чувствовать угрызения совести из-за чего-либо. Я предпочитаю, чтобы ты осталась тут. Мне надо подумать.

— Её присутствие помогает вам думать? — спросил Гугол. Ирония начала возвращаться к нему — следовательно, он оправился от своего небольшого потрясения.

Думать.

«Найди другую гидру» — вот что сказал он Гримму.

Когда Жак снова расспрашивал Ме’Линди, чтобы сравнить свои впечатления и её, до него вдруг дошло тошнотворное понимание о вероятной природе гидры.

«Рассеките её, возьмите трофей». Получается, Карнелиан подстрекал Жака, вынуждая его делать то, что нужно арлекину, размахивать топором в стиле Обиспала.

Мало того, что существо регенерирует оторванные конечности в новые, мало того, что эти куски дают начало новым тварям, но в некотором смысле — не без помощи варпа — вся эта субстанция может быть связана, всё еще функционировать как единое целое, даже и порубленное на куски.

И поэтому, поэтому, гидра, что скрывалась под Кефаловым и любая гидра, угнездившаяся в подвалах Василарева или других городов планеты, была одним и тем же существом.

А плазменный выстрел Жака действительно навредил зверю — или же помог ему, распылив повсюду его частички?

Все эти миллионы смертей во время восстания генокрадов — мощный психический рев ярости, боли и гибели — послужил толчком к росту этого существа.

Восстание было спровоцировано намеренно и в первую очередь ради создания этой твари. Для того, чтобы породить эту странную смесь протоплазмы и флюидов варпа — или вернее, ускорить процесс, поскольку место её рождения, безусловно, находится в другом месте, некоем ужасном биологическом горниле.

Но почему Сталинваст, а не какой-нибудь другой мир? Жак представил себе тайные астроматические расчеты и извращенные гадания таро — совершенные Карнелианом, этим таро-пронырой? — перед тем, как эта планета была избранна местом первого появления этой сущности.

Первого. Где-то же она должна была появиться в первый раз. И этот мир был достаточно наводнен генокрадами, чтобы вызвать столь мощное сгорание жизней — рассчитанное количество непомерных жертв — и в тоже время не вызвать действительно крупного опустошения.

И всё для чего? Если ей будет управлять опытный специалист, гидра может проникнуть в такие глубины разума людей, где расположено самое базовое управление поведением, центр удовольствия и центр боли…

Кажется, демоны тут совсем не причем. Кто-то — человек или ксенос — создал мощный и зловещий живой инструмент неизвестного назначения. А на роль дурачка выбрали Жака.

Обнаружив подобную сущность, любой инквизитор, который не зря ест свой хлеб, призовет на помощь любых находящихся поблизости космодесантников — Кровавых Ангелов, Космических Волков и любых других — для искоренения злобной формы жизни.

Результатом такой очевидной стратегии было бы то, что гидра распространилась бы еще дальше, так как разрасталась бы из всё многих и многих отсеченных частей. Это тоже самое, что рассекать воду мечом или рубить море.

Жака ослепили — его глаз-экран был украден агентами Корнелиана — так что он увидит меньше, чем мог раньше, и, скорее всего, будет вынужден вызвать столь решительное и в тоже время, бесполезное нападение. Карнелиан даже поддразнивал его, полагая, что Жак не в состоянии понять этого.

Таким образом, Жак не мог вызвать на помощь космодесант. Не мог, нельзя.

Оставалась лишь одна последняя возможность — единственная альтернатива, которую никто, даже Карнелиан, не мог от него ожидать, тем более так скоро…

И этой альтернативой был экстерминатус.

«В Империуме миллион миров, — раздумывал Жак, — что стоит гибель одного мира ради чистоты?»

Для этого и существовал экстерминатус: полное уничтожение всего живого на поверхности планеты с помощью вирусных бомб, сброшенных с орбиты.

Пожирающий жизнь вирус распространяется с удивительной скоростью, поражает всё, что дышит или растет, ползет или летает, а также все, что имеет биологическое происхождение: еду, одежду, дерево, перья, кости. Этот вирус ненасытен. Джунгли Сталинваста быстро превратятся в гниющий ил, который образует неглубокие озера и моря, и будет продолжать гнить до тех пор, пока весь воздух на планете не вспыхнет пламенем, сжигая всё на поверхности и превращая её в пепел и голые скалы.

В городах всё белковое сожрет само себя и илом стечет в глубокие подвалы, гниль будет жрать гниль, а затем горючие газы вспыхнут, превратив города в мертвые груды разбитых кораллов.

А что если гидра… не совсем живая? Не имеет значения. За чем ее останется охотиться, если в этом её назначение?

Экстерминатус.

Слово звучит как колокольный плач.

«Что значит гибель одного мира?..»

Когда умирает один человек, то весь мир этого человека — вся его вселенная — для него исчезает. Мироздание тухнет и гаснет. По существу, смерть любого человека это смерть целой вселенной, так ведь? Смерть целого населенного мира вряд ли будет тяжелее.

И всё же — значит.

Сейчас Жак стоял на коленях и молился. Ему очень хотелось воспользоваться своими таро, чтобы установить слабую связь с духом Императора. Но он не решался на это, зная, что может вмешаться Карнелиан.

Экстерминатус.

Да, значит. Ему надо принести в жертву целый богатый индустриальный мир, оплот человечества Империума. Он этим также убьет часть самого себя, выжжет некоторые аспекты… чуткости, скептицизма. Аспекты, которые не давали забыть Оливию и оплакивать смерть этого в принципе, незнакомого человека. Хотя разве не каждый для него незнакомец? Наверное, стоило прижечь в себе эти аспекты уже давным-давно.

«Планировать убийство целого мира, — размышлял он, — сродни планированию убийства самого себя». Жесткий холодный свет засиял в его душе, и там, где он засиял, начала собираться абсолютная тьма.

Колени болели от многочасовой молитвы. Гугол спал и тихо храпел. Ме’Линди сидела, скрестив ноги, и смотрела ничего не выражающим взглядом на Жака. Она была похожа на статую — он едва обращал на неё внимание. Внутренний свет озарил его израненные, спутанные и безнадежные чувства к ней; но тут же исцеляющая тень пронеслась по чувствам, скрывая их.

Экстерминатус.

Далеко внизу за окнами люкса джунгли выдыхали утренний туман, чтобы ослепительно воссиять, когда взойдёт солнце. Но над горизонтом уже клубились грязно-серые тучи, готовые задушить этот блеск, так опрометчиво обещанный рассветом.

Жак молился всю ночь и теперь чувствовал себя очищенным, хотя голова немного кружилась.

Гримм наконец-то вернулся.

— С гидрой внизу полный порядок, — сообщил он. — Она там повсюду! Видно, ей как-то удаётся заставить местное отребье себя не замечать. Нет, вернее: не осознавать — вот так мне показалось. Вроде ты её видишь, а вроде — нет, что твой мираж. Этот студень то выпадает из реальности, то возвращается обратно.

— Она мне привиделась, — сказала Ме’Линди. — Атаки лишь усиливают её мощь. Кусок от неё не мог остаться у меня в голове?

Жак наконец поднялся, его немного пошатывало. Подойдя к девушке, инквизитор положил ладонь ей на лоб. Ме’Линди на миг отдёрнулась. Коснувшись её своими пси-чувствами, Жак произнёс слова силы на священном ритуальном языке: