Жак обратил внимание Ме’Линди на показания биосканера в филигранной, усыпанной гагатами рамке. Клякса зелёного света указывала на психическое биение жизни в недрах скитальца. Однако след почти забивали эманации гидры, которая тоже была живой.

Очажок жизни никуда явно не двигался, хотя было видно, что прибор пытается отделить друг от друга несколько откликов, а не только показывает одного Карнелиана.

Жак вопросительно поднял руку и растопырил пальцы в перчатке раз… потом два.

Ме’Линди в ответ дала понять, что впереди находится, возможно, ещё десяток живых. Может, больше.

Жак увеличил чувствительность датчика, но экран заполнился помехами. Слишком сильная интерференция от гидры. К досаде инквизитора, чувствительный прибор не выдержал и сдох, словно ночной цветок, увядший под слишком ярким светом. Жак пробормотал заклинание, но душа машины сгинула и оживать не желала.

С того самого момента, когда они проникли в скиталец, Жак не переставал чувствовать защиту от демонов. С одной стороны, это успокаивало: демонское отродье не сможет увидеть их и проявиться здесь, но с другой стороны подобные предосторожности снова разожгли в нём любопытство.

Жак всей душой не любил космические скитальцы. Каждый знал, что зловещие пластальные остовы давали пристанище выводкам генокрадов, дрейфуя веками, а то и тысячелетиями, пока случайный всплеск варпа не исторгал покинутое судно в реальное пространство поблизости от какого-нибудь разнеженного мирка.

Или в них могли скрываться пиратствующие вырожденцы, превратившиеся в тварей Хаоса.

Верноподданные Империума всегда боялись скитальцев. Имперские торговцы, пересекающие варп, спасались бегством при одном только виде покинутого судна. Космодесантников честь обязывала высаживаться на скитальцы, чтобы вычистить любую угрозу, которую тот мог представлять, и забрать все ценные и загадочные фрагменты древних технологий прежних тысячелетий, которые могли таиться среди развалин, словно жемчуг в смертельно опасной ракушке.

Слишком часто подобные высадки заканчивались полной катастрофой.

Однако, где лучше всего прятать сердце некоей коварной паутины интриг, как не в таком мегасудне, затерянном на безбрежных просторах варпа, которого сторонится любой здравомыслящий путешественник?

Четыре незваных гостя плыли по трюму. Полдюжины разных коридоров манили чёрными устьями, расходясь в разных направлениях. Из двух высовывались щупальца гидры: тучные, словно намыленные канаты, лениво колыхающиеся.

Мома Паршин указала на третий — пустой — проход. Направление перекликалось с предыдущими пеленгами на зелёную кляксу жизненного сигнала.

Если бы не психические маячок, они бы точно заблудились в лабиринте недр того, что было не одним кораблём, а множеством, причём некоторые сами по себе были невероятно огромными.

Они пересекали закопчённые залы, настолько забитые давно мёртвой аппаратурой, что сами превратились в лабиринт. Они опускались в бездонные шахты лифтов, взбирались по идущим под безумными углами коридорам, где фризы изображали забытые битвы между невероятными кораблями в форме бабочек с крыльями из радужной энергии. Попадались стены, изрезанные так, словно их драли когтями. Попадались стены, на которых светились руны.

Фонари высвечивали граффити давно умерших людей: молитвы, проклятия, непристойности, угрозы — и то, что могло быть посланиями на чужацкой письменности, а могло быть и каллиграфией безумства. В одном месте залежи обглоданных костей, вяленых конечностей и усохших голов говорили о людоедстве.

Наконец, работающий шлюз впустил их в ту часть скитальца, где сохранились пригодный для дыхания воздух и тепло.

«Сохранились? Э, нет, — подумал Жак. — Где воздух и тепло были восстановлены».

Он поднял маску и осторожно вдохнул. Кислорода хватает, небольшая добавка озона — и след сладкого, приторного запаха пачули, возможно, прыснутого, чтобы забить дух горящих углей, как при обжиге чего-то.

Остальные последовали его примеру, Гримм помог Моме Паршин поднять маску.

— Он совсем близко, — глухо заметила астропат.

Сквозь пластхрустальный иллюминатор они взирали на необъятный задымлённый ангар, который тут и там освещали редкие светополосы. В ангаре стоял пришвартованный магнитными фалами корабль Карнелиана. Вместе с шестёркой других звёздных крейсеров. Один в форме земной акулы, второй в виде раздери-рыбы, третий похож на жало скорпиона. Жак тщетно пытался разглядеть в окуляры опознавательные знаки, метки или названия. Все положенные руны безопасности, конечно, на месте. Во всё остальном, насколько видно, суда были анонимными, их принадлежность тщательно скрыта. Сервиторы — полулюди-полумашины — мотались туда-сюда, бродили, как пауки, по обшивке кораблей на присосках. Дымка в ангаре осталась от выхлопных газов после швартовки.

Корабль-акула напомнил Жаку…

С треском ожил громкоговоритель.

«Добро пожаловать, Жак Драко! — голос принадлежал Карнелиану: наполовину весёлый, наполовину безумный. — Поздравляю! Ты оправдал все наши надежды».

— Чьи «ваши»? — крикнул Жак в ответ и живо захлопнул маску на случай газовой атаки. Ме’Линди и Гримм последовали его примеру, а Ме’Линди вдобавок опустила маску слепицы.

Жак вытянул силовой топор. Убийца и недолюд предпочли вооружиться лазпистолетами. В условиях невесомости любой неразорвавшийся болт или другой метательный снаряд будет долго и непредсказуемо рикошетить в замкнутом пространстве скитальца.

«Все объяснения будут сделаны! — объявил голос, теперь через аудиоприёмники скафандров. — Сперва вы должны оставить броню и оружие. Особенно твоя убийца должна избавиться от всех своих попрятанных игрушек. Кроме себя самой, разумеется! Она — самая забавная игрушка!» — голос хихикнул. — «Пошевеливайтесь. За вами следят».

Жак включил магнетику ботинок, чтобы была опора, если будет драка. Гримму и Ме’Линди не требовалось лишних слов, чтобы сделать то же самое.

«А, вы приросли к месту!» — издевательски произнёс голос.

Мома Паршин по-прежнему вслепую парила возле пластхрустального окна. Жак махнул всем двигаться вперёд и оторвал от пола ботинок.

В ту же секунду воздуховоды-горгульи впереди исторгли сперва пальцы, а потом целые руки серого студня, крест-накрест переплетая коридор. За спиной у маленького отряда такие же щупальца блокировали путь к отступлению.

Жак активировал силовой топор и двинулся вперёд. Ме’Линди с Гриммом прикрывали с боков, шинкуя из лазеров преградившие дорогу щупальца.

Отсечённые куски корчились и таяли. Круглые капли поднимались в воздух. Но в коридор лезли всё новые щупальца — теперь уже из каждой горгульи. Вещество, из которого состояла гидра, самостоятельно восстанавливалось, срасталось, слеплялось заново и твердело, не успевал Жак рубить, а его спутники — стрелять.

Сила помощнее магнитной сковала Жаку ноги. Пол был по щиколотку, а скоро — и по колено, залит клейкой расплавленной и разрубленной гидрой, которая норовила застыть, точно клей. Жак вырвал один ботинок, но его тут же сковало снова.

Довольно скоро весь коридор до краёв наполнило вещество гидры. Давление на броню росло, и хотя она могла выдержать гораздо больше, Жак едва мог двинуться — даже дав полную мощность. Он прикладывал такие усилия, что замигали красные значки.

Чтобы не тратить понапрасну ресурсы костюма, Жак расслабился. Силовой топор, зажатый в латной перчатке, продолжал резать небольшую зону впереди, но, хоть убей, Жак не смог бы протиснуться в то пространство, которое разжижало поле топора, как не мог пошевелить им ни вправо, ни влево, так крепко гидра стиснула руку.

Всё, что он мог видеть, это густой серый студень, залепивший маску. Он ощутил такую мучительную беспомощность. Его перехитрили. Парализовали. Пусть ещё ничто не коснулось его самого, но он был словно кусок мяса, застывший в самом крутом холодце.

Как и весь отряд.

— Прекратите огонь, если можете, — велел Жак по радио своим невидимым спутникам. — Мы только сами себе навредим.