Аз же смирихся зело (крайне). Я, говорит, получив от Бога таковое предведение, что буду благоугождать Богу, весьма смирился, почитая себя недостойным сего великого дара и боясь, чтобы не возгордиться и не потерять столь великий дар.*)
*) Слова Великого Василия: Bерa должна предшествовать словам о Боге, вера, а не доказательство. Вера, которая сильнее логических методов, увлекает душу к согласию. Но, о если бы и мне дано было уверовать достойно, да возглаголю теперь сей великой церкви Божией пять слов умом моим (понятных). И никто да не издевается над нашим учением за то, что мы заставляем слушателей соглашаться на наши слова без доказательства. Ибо начала во всякой науке, по необходимости преподаются учащимся без доказательств. И вообще душа, которая приступает к глаголанию без веры, будет болтать попусту, как не предположившая никакого основания слову. Итак, начало мудрого слова есть вера, крепко внедрившаяся в сердце говорящего. Потом Давид указываете на то, как можем мы достигнуть совершенной веры, следующими словами: но я крайне смирился. Ибо кто не смирил ума своего и не говорит подобно Апостолу: братия, я себя не почитаю еще достигшим; но собственным рассудком измеряет непостижимое, тот не может говорить о себе: я верил, почему и говорил; потому что он не может присовокупить и следующих за тем слов: но я смирился крайне. Златоуста: Мысль, заключающуюся в сих словах Апостол изъясняет коринфянам: имея, говорит, тот же дух веры, как написано: я веровал, почему, и говорил: и мы веруем, потому и говорим: где духом веры называет происходящую от веры расположенность, или дух подаваемый от Бога имеющими веру. А слова: я верил, потому и говорил, согласны с следующими: веруя сердцем, оправдываются, и исповедуя устами спасаются (Рим. 10, 10).
2. Аз же рех во изступлениu моем: всяк человек ложь. Исступлением Давид называет здесь поражение и удивление, по словам великого Василия: потому что я, говорит, будучи поражен и приведен оною чудною страною живых, виденною при содействии Святого Духа, в удивление, сказал ясно, что всякий человек, находящийся в сем мире, лжив относительно человеческого блаженства, которое и Григорий Богослов назвал ложным благоденствием, поскольку оно не продолжительно, но скоро проходит и исчезает, как обманчивое и не имеющее ничего действительного сновидение. Ибо все человеческое, по словам Екклезиаста, суета сует; потому что легко изменяется и погибает; а блага, находящиеся в оной стране живых, суть истинные блага, как постоянные, неизменные и бессмертные.*)
*) Нисский в высшем значении принимая слова сии, говорит так: Что такое истинная красота? Нужны каждому собственные глаза, чтобы мог видеть ту красоту, которую он увидел по некоему божественному дарованию и вдохновению и которою был приведен в неизъяснимое тайне совести удивление. А кто увидел ее, тот не испытает потери. Хорошо, мне кажется, указал на затруднение сие Давид, который, некогда вознесшись умом, силою Духа в блаженном оном исступлении увидел непостижимую и неизреченную красоту, а увидел оную, без сомнения, столько, сколько то возможно человеку видеть, когда был выведен вне покровов плоти. Но когда восхотел сказать нечто соответствующее виденному, то изрек известные всем слова, что всякий человек лжив, что, по моему разумению, значит то, что кто усиливается словами изъяснить неизреченное, тот поистине лжив, не по ненависти к истине, но по бессилию речи. Великого Василия: Впрочем, пророк здесь не противоречит сам себе, в чем некоторые софисты стараются изобличить его, утверждая, что если всякий человек лжив, а Давид также человек; то, очевидно, и сам он был лжив. А если лжив, то ему не надобно верить в том, что он утверждает. А истина такова, как мы скажем. Ибо люди именуются (здесь) те, которыми обладают еще человеческие страсти; но кто стал уже выше плотских страстей, и по совершенству ума перешел в состояние ангельское, тот, когда говорит о делах человеческих, очевидно, исключает самого себя из ряду прочих людей. Ибо не лжив сказывавший: я сказал: вы боги! Конечно, если другому кому, то Давиду прилично такое наименование. Ибо и сын Всевышнего есть тот, кто посредством добродетели усвоился Богу, и не умирает как человек, но имеет живущего в себе Бога. Заметь, что Акила перевел: я сказал в изумлении моем: всякий человек ложь; а Феодотион: Всякий человек изнемогает; Симмах: Я сказал в смятении: всякий человек обманчив. И я не без причины указал на все сии изъяснения, но с тем, чтобы показать, что человеческое благоденствие называет ложью, как весьма скоро разрушающееся и не имеющее никакой продолжительности (слова Феодорита); почему и Соломон, хотя сам жил во всяком благоденствии, начиная говорить о том, каковы человеческие дела, делает сие начало: суета сует, все суета.
3. Что воздам Господеви о всех, яже воздаде ми? Какое, говорит, воздаяние сделаю Богу, который сверх других бесчисленных благодеяний, оказанных Им мне, ничтожному, даровал и сию благодать, чтобы мне видеть в исступлении невидимую оную страну живых? Где выражение: воздаде употреблено вместо: дал, как мы это заметили и в 7-м псалме, изъясняя слова: если я воздам воздающим мне злом.*)
*) Слова Златоуста: Это говорит, усваивая себе обстоятельства пленных. Много Ты, Владыко, благодетельствовал мне. Чем мне воздать Тебе? Прими сосуд с возлиянием и возлию Тебе его за спасение народа, жертву так называемую возлияние спасения; и имя Твое призову и воздам те обещания, которые я обещал за спасение народа. Такова-то расположенность к благодарности; она состоит в том, чтобы отыскивать все возможные случаи к принесению чего либо Благодетелю за полученные от Него блага, и пожертвовав всем, почитать себя бессильным к вознаграждению его чем-либо. Василия Великого: Здесь великодаровитый называется не дающим, а воздающим, как бы не Он начинал дарить, а только воздавал тем, которые прежде Его начали это делать; ибо благодарность получающих Он вменяет себе за благодеяние. Так Он и подавая тебе имущество, просит у тебя милостыни посредством руки нищих; и когда получит Свое, твой дар целым возвращает тебе, как бы за твое собственное.
4. Чашу спасения прииму и имя Господне призову. *)
*) Златоуста: Итак, он говорит следующее: у меня нет ничего приличного, что бы я мог принести. Но что имею, то приношу—жертву благодарения Богу и воспою Его за спасение. Василия: У нас не может быть другого воздаяния за полученные от Господа блага, кроме понесения за Него смерти и подражания Владыке. Эта смерть свойственна и тем, которые весьма дороги у Бога; так страдание в подвигах за благочестие и сопротивление греху до смерти назвал чашею. Итак, чашу спасения приму, т. е. с жаждою пойду на скончание посредством мученичества, как имеющий испить питие бессмертной жизни, как почитающий причиняемые мне за подвиги благочестия мучения покоем души и тела, а не болезнями. И Феодорит: Также чашею спасения называет смерть за благочестие. Сию то чашу и здесь заставляют себя испить мужественные и доблестные подвижники благочестия. А Афанасий чашею спасения называет приобщение таин. Подобно сему говорит и Златоуст. Марк Ефесский недоумевает, почему стих сей Давида, т. е. чашу спасения приму и имя Господне призову, поется за причастный в праздники Богородицы. Потом разрешая недоумение, говорит: это прилично и всем дням и особенно—причащению; но поется собственно в честь Богородицы не по причине первого полустишия, т. е. слов: чашу спасения приму, которое есть, как выше сказано, общее всем дням, а по причине второго, содержащего слова: и имя Господне призову: это пророчество, относящееся к Богородице я на ней сбывающееся (как и следующее: помяну имя Твое во всяком роди и роде, что поют пред (богородичным) Евангелием, в втором находится молитва, или призывание Богородицы). Ибо тогда она призвала имя Господне, когда сказала: величит душа моя Господа и возрадовался дух мой о Боге Спасителе моем; ибо отныне блаженною нарекут меня все племена, что сотворил мне величие Сильный; и свято имя Его. Не погрешит и тот, кто примет чашу сию за божественную благодать Духа, так как она производит веселие и исступление, как и у Давида сказано: чаша Твоя упоевает меня, как державнейшая, которою насытившись, или лучше, будучи исполнена, Богородица произнесла таковую песнь. (В изъяснении церковного последования, напечатанном вместе с Симеоном Фессалонитским).