Смерть социума развязывает человека. Человек утомился от собственной страшно героической истории. Он не смог стоять на том высоком гражданском пьедестале, куда ставила его руководящая сила жизни — партия. Эти разряженные, холодные выси партийности, где и дышать-то не мог простой человек, должны были обеспечиваться массовым культурным рабством, где под культурой понимается привычка и обязанность размышлять, в том числе и о самом себе.

Вообще Виктор Петрович, увидевший это безмыслие о себе, это начало раскрепощения чувственности в человеке, назвал главное, шагнул в XXI век, определив, почувствовав те культурные механизмы, что вовсю пущены в ход сейчас.

Да, Астафьев зафиксировал в «Печальном детективе» картину социального декаданса, жизненного упадка. Словно из самого бытия куда-то ушли соки — и, действительно, ушли. Ушли в тяжкий труд родителей, которые детей своих отдавали по садам, школам и интернатам и не видели их, не воспитывали. И не шло между ними родственных сердечных питательных токов. Что это за дети: «матерью не доношенные, жизнью, детсадом и школой недоразвитые»? Эти дети — «барачного производства малые, плохо с детства кормленые, слабые до потери сознания, психопатичные», «сексуально переразвитые», немытые, замученные, ненужные, всем чужие. И рожали-то детей в каком-то тяжком бесстрастии, безлюбости и получались они с измальства хилыми и болезненными.

А женщины в астафьевском романе? Несчастная Сыроквасова, протабаченная не хуже мужика, носительница «культурного сознания» с ее хамоватой властностью «избранной», поставленной в особое положение ко всем пишущим в городе Вейске. А «пустобрешная» мать Лерки — Евстолия Чащина — ничего не умеющая, кроме как всю жизнь болтать в собраниях и заседаниях, живущая вообще-то за счет своего рукастого и смиренного мужа, но его же и пилящая всю жизнь? Каких же детей могут вырастить и выпустить в жизнь эти — без женственно-материнского инстинкта — женщины? Конечно же, похожих на них самих. Не случайно Лерка, дочь «пустобрешной» матери, вся была ходульная, остренькая, вся изломанная. Она ведь не знала тепла, материнской ласки. В ней не копилась любовь, которой она, будучи замужем, смогла бы отогреть и своего мужа, и дочку Светку.

Астафьев тогда уже видел порушенными основы именно национальной, а не просто социальной жизни. Уже тогда кричал громко, что обезмужичила деревня, спилась. И это очень важно — в русской культуре никакой феминизм не может прижиться. Астафьев выстрелил в сердцевину проблемы, связав в единый узел проблему обезмужнивания в семье и обезмужичивания на земле, в деревне. Без мужского стержня и в самой жизни исчезает воля жить. Ведь не все же такие как деревенская красавица силы немеряной Паша Силакова, у которой, впрочем, есть муж и трое сыновей. Лучшие страницы романа отданы ей, такой настоящей для писателя.

Читая жесткую книгу Астафьева просто физически ощущаешь, как происходит выгорание ценностей жизни, как действует на человека расслабляющий, убивающий нигилизм. Но социальный нигилизм (так ярко и сильно воплощенный Астафьевым), конечно же, имел природу и духовную. Астафьев все отчетливее осознает, что социальный бог в виде «кодекса» для коммуниста совсем не способен стать на пути атомизации жизни, ее раздробленности-разложения. «Нам, — пишет Виктор Петрович, — противоречиво жившим и путано мыслящим, и вовсе не по плечу справиться со стихией цинизма и равнодушия и растления человеческой души. Только теперь я, например, по-настоящему понял, к чему приводит безверие и что даже насильственная вера лучше, чем вовсе ничего. Церковку-то сковырнули рановато, без Бога ни до порога и тем более ни до коммунизма…» (1980 г.) Астафьев понял и назвал главную дилемму человека, стоявшего перед сломом всей старой жизни: Бог или физиология? Резко? Да. Но на самом-то деле только такая крайняя постановка вопроса и имела смысл. Идейная починка человека была уже невозможна.

В «Печальном детективе» (в «Людочке», «Русском алмазе») Астафьев показал, — человек теряет веру в свою ценность, если через него (человека) больше не действует бесконечное целое. Но ведь никакая социальная идея не была и не будет этим «бесконечно целым». Им может быть только Бог. Конечно, в романе и рассказах писатель не говорит об этом так прямо, но все же в «Печальном детективе» по всему роману разлита не только «жалкость времени», времени, в котором «газета заменила ежедневные молитвы» (слова Ницше, о котором в романе вспоминает писатель), но и христианская по своему вечному происхождению человеческая честность, сострадательность, отзывчивость и тепло, производимое невидимой, но движущей жизнью бессмертной силой — душой.

Очень важно, что героем писателя стал оперумолномоченный Леонид Сошнин. И не только потому, что здесь, в этой области жизни, больше всего знают о ее печальной изнанке. «Мент», милиционер, работник органов был в советское время объектом бесконечных анекдотов и насмешек. Вспомним поэта-постмодерниста Пригова, посвятившего Милиционеру в это же самое время, когда Астафьев писал свой «Печальный детектив», целый цикл стихов. Приговский Милицанер (так у него пишется, как слышится — К.К.) выше поэта, он принадлежит к власти, он представляет «высшую реальность».

Астафьев видел в «милиционере», «оперативнике» не поверхностную приговскую социальную маску. Астафьевский Сошнин, стоящий на границе жизни, между законом и беззаконием, стоящий в том месте, где многие соблазнялись и соблазняются, остается тем человеком, в котором не растрачены силы жизни и силы души. Он — страж при человеческом страдании, беде, горе. Но ни свои, ни чужие страдания не убивают в нем воли. Именно он собирает в романе лучшие качества народа (и мы может предполагать, что о них он и написал свою первую книжку), именно он помнит и заставляет видеть нас в своей тетке Лере, бабке Тутышихи, тетке Грани, Лавре-казаке, тесте Чащине те силы, которые поддерживали жизнь, не давали есть пасть, сплошь стать хламом.

Финал романа — это размышления Сошнина о «муже и жене», «мужчине и женщине». Тут не только «мысль семейная», с ее спасительностью от личностного падения и оскудения, о выходе в равной степени из одиночества и социальной темницы, но и мысль библейская, вечная о крепкой опоре в соединении мужчины и женщины в одно, в родню; о хлебе, питающем эту жизнь, о чадолюбии. Ведь сказано: «Плодитесь и размножайтесь». Именно любовь противостоит нигилизму — любовь к детям, женщине, земле, отечеству. Не случайно Сошнин читает католический роман в письмах — монашка пишет в самых несовременных, самых возвышенно-страдательных выражениях о своей любви к ветреному французику. О читал и перечитывал эту книгу «как Библию», обнаруживая способность к бесконечному сопереживанию любви неведомой, запертой в тихую келью, монашке, ведь «по сравнению» с любовью «все остальное в мире — пыль, хлам, дешевка».

Нигилизм, то есть отрицание, появляется не вдруг, но как всякая болезнь имеет свои этапы. Нигилизм и начинается с неправильного представления о достоинстве человека и заканчивается тем, что пищей души становится зло. Астафьев показал результат — страшную суть нигилизма. Но он же, выводя своего героя в мир писательский, в радость творчества, свободного мышления, четко сказал и о другом: пришла пора понять Россию. Не в ее сиюминутности, не в ее грехах, но и в тех остатках любви, что несмотря ни на что сохранялись в жизни.

P.S. Мы помним как критики возмущались резкой речью Астафьева, его «чернухой». А теперь? Отвязанный инстинкт человека рыночной эпохи построил целую индустрию чувственности, — бессовестную этику и некультурную эстетику.