Дети ведь не знают грязных слов, если мы их не научим. Вы знаете, когда мой сын был маленьким, он меня удивлял тем, что все время придумывал слова со словом «благо». Говорил: «Москва — самая благовечная сторона», «хорошие были гости, благопитательные, все съели». И вправду, сколько у нас таких слов — благорастворение, благодарность, благосостояние, благополучие, благородный, благодетель, благость, благодать, благой, благоукрашатель, благовидный, благонадежный, благонравный, благовременный, благовеличавый… Вот так-то. Красиво, мощно, надежно. А разве мог быть иным изначальный дар слова?

Беседовала Ольга Лухманова

— Вы известны как один из наиболее авторитетных критиков, принадлежащих к почвенническому лагерю современной русской литературы. Как вы думаете, какие процессы, происходящие в изящной словесности наших дней, являются определяющими?

— Современная культура раздроблена, и сам принцип дробления, увы, до сих пор остается выгодным. Выгодным для тех, кто стимулирует потребление культурного продукта низкого качества. Я считаю, что определяющим может быть только существенное. Если «для всякого народа величайшее и важнейшее целое есть он сам» (Н. Дебольский), следовательно, первичный и главный критерий для оценки культурного творчества нации (куда непосредственно входят и творцы-художники) следует искать в ней самой, а не среди европейских экспертов по культуре, не среди наших сторонников перманентной культурной революции. Определение цели культурной деятельности с позиций самобытного развития налагало бы обязательства, требовало выбора приоритетов, приводило к конфликтам, из культурных быстро превращающимся в политические. Ведь любая определенная оценка в культуре сегодня тут же трактуется как «нарушение прав человека» и «свободы печати». Вспомните, стоило только молодежному движению «Наши» публично сжечь книги В. Сорокина, как раздались предупредительные окрики о «тоталитарной угрозе». Конечно, благоразумный человек не будет считать, что государство способно создавать культурные шедевры, — нет. Но государство способно проводить политику, направленную на возрастание серьезного и качественного, нерыночного и национально-ценностного в культурном пространстве, в котором закону стоимости противостоял бы закон ценности. И такой опыт нам известен: в XVIII веке пусть и искусственная возгонка своих, отечественных «северных Расинов и Корнелей», дала все же неплохие результаты. Перевели всю античность, создали систему жанров отечественной литературы, воспитали вкус к художественности и изящному чтению, достигли в русской светской культуре европейского уровня художественности. Важна, принципиально важна сама государственная установка на прирост национальной культурной почвы. Это миф, что русский XVIII век был подражательным и европейски зависимым в культуре.

Сегодня сами культурные группы определяют (или не определяют) цели своей культурной деятельности. Все зависит от взгляда. Но, как известно, один взгляд у человека, который идет за плугом (взгляд от земли), другой взгляд у обращенного к небу во время молитвы, третий — рыскающий по прайс-листу рыночной культпродукции.

Для меня актуальным и определяющим в литературе остается все то, что связано с традицией, с обновлением ее, — ведь «подлинное обновление и есть способ существования традиции, раскрытие того, что еще не раскрыто, но пребывает в глубине народного духа» (Н.П. Ильин). Этим талантом обновления традиции и умением удерживать русский дух в литературе обладают Геннадий Головин, Олег Павлов и Вера Галактионова, Владимир Личутин и Николай Калягин, Леонид Бородин и Василий Дворцов, Лидия Сычева и Зоя Прокопьева, Петр Краснов и Борис Агеев, Александр Сегень и Михаил Тарковский, Виктор Николаев и Анна и Константин Смородины, Николай Зиновьев и Николай Рачков. Именно они утверждают своим творчеством русский тип прозы.

— Сколь велико влияние литераторов почвеннического направления на современное российское общество, на политическую ситуацию? В чем оно выражается?

— Духовное влияние очень трудно уловить и понять именно в современности: где они, эти измерители духа? Смешно таковыми считать рейтинги. Тем не менее, культурные и общественные победы почвенников заметны и очевидны. Именно в среде национально-мыслящей интеллигенции были предприняты усилия по установлению государственного статуса исторической имперской символики (державный орел, цвета флага и др.), по осмыслению целостности русской истории, по возвращению имен многих русских философов, общественных деятелей и писателей, которые не были атеистами. Первые воскресные школы при православных храмах тоже создавались усилиями этой интеллигенции еще на излете советского времени. Впрочем, самоисчерпанность реформистского и постмодернистского проектов в литературе — тоже аргумент в пользу почвенной самостоятельности. Другой вопрос, что плоды деятельной интеллектуальной работы почвенников присваивались реформаторами — на этом стояла ельцинская эпоха.

— Ильин — идеолог русского почвенничества.

— Нынешнее понимание влияния достаточно простенькое: главное — быть VIP-персоной, мелькать в СМИ, в политических, молодежных и прочих тусовках. Если прежде миром управляли идеи и люди готовы были лично их защищать, то сегодня миром управляют технологи, менеджеры и операторы, и обнаружить присутствие личных ценностей у завсегдатаев всяческих ток-шоу просто невозможно. Почвенническое направление практически не присутствует в пространстве СМИ. И причина здесь не только в массированной поддержке примитивного «кодекса либерала», будучи верным которому попадаешь в шоу к Ерофееву или в программу Архангельского. Ни в одном ток-шоу никогда, по определению, не могла ставиться и не ставилась цель выявить правду, показать не ложное, а подлинное разномыслие, которое (в отличие от ложного) создает реальный объем дискуссии, будь то вопрос о свободе, о «Черном квадрате» Малевича или выставке «актуального искусства». Им это не надо, так как требуется совсем другое. Во-первых, востребованы парадоксальные (а по сути, провокационные) темы — соединить в одной передаче проблему тусовки и гражданского общества, закончив ее обсуждение сногсшибательным выводом, что «тусовка — это имитация империи». Этот же пример говорит и о второй цели: подмене ценностных понятий, разрушении устойчивых позитивных образов. Но реальность-то такова, что именно в России не удалось, несмотря на неимоверные усилия и большие финансовые влияния, превратить понятие-образ «империя» в негативный тоталитарный бренд, а потому делается тихая работа по снижению и опошлению исторического смысла — империя компрометируется тусовкой, и образ этой жирной, лоснящейся, самодовольной тусовки психологически переносится на понимание империи. Так работают операторы.

Когда был создан телеканал «Звезда», у национальной интеллигенции появилась надежда. Лично я предложила несколько передач, в том числе и «Литературную правду», и «Территорию смысла», куда можно было бы приглашать ярких и умных писателей, публицистов, историков. Увы, предпочли серость, вместо того чтобы действительно представить новые имена и свежие идеи, оказались в зависимости от рынка, ушли от современности, ведь показ даже очень хороших советских фильмов не способен заменить актуальные проблемы дня нынешнего. Ностальгия — не лучшее состояние для народа, намеренного и дальше жить.

Писатели и мыслители почвенного направления не имеют возможности и не могут себе позволить увлекаться нынешней интеллектуальной модой, которая прежде всего требует отрицательного таланта. Их талант, их природа дара — созидательная, а значит, по-настоящему трудная. В начале XX века была мода на босяков и босячество. Босяков — в грязных рубахах, с длинными жирными волосами, где вольготно и питательно себя чувствовали вши, — принимали в своих салонах добропорядочные барыни, матери семейств. Даже Толстой изображен на своем знаменитом портрете босым. 90 % коренного населения дореволюционной России жили и работали на земле. И земля наша как надежно рождала хлеб, так питала и создавала культуру. Но на переломе веков — XIX и XX — социальная и интеллектуальная мода требовала не человека земли выводить в герои, а всевозможных Челкашей да Стенек, «вольных и скорбящих» «соколов» и «буревестников». Андрей Баженов, близкий мне критик, напомнил нам, что после революции 1917 года были уничтожены физически или погибли именно те, кто отстаивал культуру почвы, интересы человека земли: Павел Васильев, Клюев, Орешин, Есенин, Ганин.