Занятые каждый своим делом, мы вовсе забыли о восьмом нашем присутствующем. О Шмаке. Я вообще давно считал, что мужик отмучался, и его душа, обожжённая грехами и чересчур садистскими пытками, уже любуется на райские кущи и ищет себе лучшую долю, но я ошибался. Шмак не случайно перенёс множество сражений и битв, он не случайно пробился на самый верхний верх, потому что жизненных сил в этом не раз битом и не раз простреленном теле было много, очень много. Или это какие-то высшие силы не давали ему покоя, заставляя жить — ради того, чтобы Шмак перенёс то количество мучений и боли, которые уравновесили бы чашу справедливости, возместив урон, который он нанёс другим?
Короче, краем глаза я отметил какое-то непонятное движение возле судейского помоста, а когда поднял голову и присмотрелся — честное слово, так напугался, что чуть не описался. Весь окровавленный, страшный, с распухшим лицом, в разорванном кителе, опираясь на изуродованную руку, из-за массивного стола показался Шмак. Он не стонал, не хрипел, а как-то бесшумно воскрес из того месива, что устроил ему Попов, и принялся усаживаться на судейский стул.
— Э-э-э! — очнулся Андрей, также заворожённый чудесным воскрешением Шмака, — ты на трон больше не претендуй! Ползи в клетку, там тебе место. Хотя, иди-ка сюда, нам осталось парочку твоих ублюдков укокошить!
Шмак вяло глянул на экран, закусил от боли губу и спросил ровным и полностью лишённым эмоций голосом:
— Ты всё ещё хочешь с ним поговорить?.. Набирай тогда номер, на который он точно ответит. И прекрати этот кровавый цирк, прошу тебя. Если вздумал их всех убить, сделай это быстро и сразу. Поставь себя в моё положение. Я — офицер, я — присягал, и какая бы ни была власть, я поклялся ей служить верно. Ты бы тоже ничего не рассказал.
— Номер! Диктуй номер!
Полковник медленно называл цифры, и Андрей тут же вбивал их в мобильник.
Послышались гудки. Трубку никто не брал. Андрей повторил набор, и на этот раз ответили — почти сразу. Так как телефон Попова был в режиме громкой связи, мы все могли слышать разговор — но сначала повисло молчание. Гудки прекратились, но и с той стороны транслировалось только молчание. Видимо, тот человек не привык отвечать первым и ждал приветствия. Андрей тоже выдержал паузу и произнёс:
— Ау? Есть здесь кто-нибудь?
Молчание абонента продолжалось. Тогда Попов сильно пнул полковника.
— Не надо, прошу тебя! — заревел Шмак. — Лучше пристрели сразу!
Только после этого из телефона донеслось:
— Приветствую тебя, Андрей, — голос звучал настолько отчётливо, словно собеседник находился в одной комнате с нами. Этот тембр и манера говорить показались мне очень и очень знакомыми, но я не стал рыться в памяти, решая загадку, на кого похож этот голос. Я — наблюдал.
От неожиданности Попов вздрогнул, его лицо на мгновение изобразило боль, но он сглотнул это состояние временной слабости и бодро ответил:
— Ох, как я вас рад слышать, уважаемый Господин П.! Зачем наводнение устраиваете в регионах, которые вам не подвластны? Кому-то это может очень не понравиться…
— Ближе к делу, Андрей, зачем звонишь?
— Ой, прямо так — сразу к делам? А я прежде хотел узнать, как дела у… ваших родственников? У близких? Сам — как?
На эти вопросы ответа не последовало. Собеседник Андрея определённо умел держать паузу и умел пользоваться этим.
— Ладно, понял, вы сегодня без настроения разговаривать, — продолжил Попов. — Тогда слушайте моё предложение, которое без вариантов вы должны одобрить. У вас чуть меньше трёх часов, чтобы приехать в Басманный суд, где мы совершим над вами правосудие. В развлекательной программе — фантастический ужин из ресторана: утка по-пекински, кролик, поджаренный на гриле, картофель «фри» и самые сливки представления: самосуд Господина П., который честно расскажет всем, какой он нехороший человек. Что скажешь?
— Что скажу? План твой провальный. Я сейчас нахожусь не в России. Поэтому, при всём желании увидеться с тобой, я не силах это сделать. Придётся вам ужинать без меня.
— Ответ неправильный. Надеюсь, ты сейчас не в Кремле? То есть — не в своём кабинете? Впрочем, какая разница… Вот мой ответ на твоё неправильное решение!
Через три или четыре секунды мы ощутили, как вздрогнуло здание суда. Толчок был не очень сильным, но каким-то глубинным, как при двух-трёх баллах естественного землетрясения. За окном завопили сирены припаркованных автомашин, и вообще вой на этот раз был совсем иным, чем во время прошлых взрывов. Тут было ощущение, будто вся Москва взвыла.
Ещё через несколько мгновений в форточки проник глухой и раскатистый звук далёкого взрыва. Мощь его ужасала своими низкочастотными обертонами. Тут мне стало по-настоящему страшно. Такой ужас, наверное, испытывают животные, которые слышат нарастающее дрожание земли перед началом извержения какого-нибудь островного вулкана типа Кракатау — и бежать надо, и бежать некуда. Мы замерли и хранили молчание, направив свои взоры в окно, где вскоре увидели, как по небу поползли низкие дымчато-серые облака, опадавшие на землю пепельным снегом.
— Яху-у-у! — радостно привзвизгнул Попов. — Вау! Я только что взорвал Кремль!.. Брателла, — закричал он в трубку, — ты там не поранился?
Из трубки сочилась прежняя безмятежная тишина: не было слышно ни возни, ни шума — и это насторожило Андрея. Он пару раз крикнул в телефон, посмотрел на него, и тут мы чётко услышали, как на том конце раздался телефонный вызов — стандартный, обычный, без каких-либо выкрутасов, один из самых популярных рингтонов. Господину П. звонили по другому телефону, и он без слов прощания отключил связь с нами.
Андрей засопел, заново набрал номер, и послышались гудки. На десятый или, может быть, пятнадцатый длинный сигнал последовало включение:
— Мне только что сообщили, что ты убил человек пятьсот, придурок. Я не говорю про башни, соборы, правительственные здания. Тебя повесить мало за подобные действия, — голос не звучал дружественно, но и истерики в нём не было, не было откровенной ненависти, злобы, взвинченных эмоций. Человек просто констатировал факт взрыва и называл меру наказания за такое преступление.
— Повесить? Да ты что! За какие такие действия? Это ты сам — своим решением — только что взорвал свою цитадель, — голос Попова предательски выдавал его волнение и желание вызвать ответный эмоциональный отклик у своего бесстрастного собеседника.
— Я. Ничего. Не взрывал. И люди вокруг, даже те, кто ещё минуту назад были за тебя, в ближайшее время будут тебя проклинать. Ты всех держишь в панике. Ты не объявляешь своих требований. Странно, что до сих пор только один человек попытался тебя устранить. Ты совершил то, что не подлежит никакому оправданию и прощению. И это не я, а ты подписал себе приговор — находясь в здании суда, прямо во время процесса. Несколько мгновений назад у тебя ещё были сомнительные аргументы против тех, кого ты казнил, и эту расправу поддерживала злобная орда люмпенов, для которых ты стал лидером и новоявленным Робин Гудом. Но взрыв Кремля. Я предполагал, что ты проявишь себя подобным образом. Но всё же не ожидал, что ты, создав из себя этакого «борца за справедливость», снизойдёшь до тех же действий, за которые сам наказал нескольких чиновников — за убийство сотен невинных людей, — Господин П. отчеканил свой приговор и замолчал.
— «Люмпены», говоришь? Значит, ты внимательно наблюдал за всем, что здесь происходит? Что же ты про себя ничего не рассказываешь? Почему не похвастаешься, что являешься родственником этого недобитого фашиста? — Попов кивнул в сторону застывшего в полуобмороке Шмака. — Одна из его невесток — твоя племянница: любимая доченька любимой сестрицы! Кстати, Шмак как-то по пьяни рассказал нам в бане, что сосал у тебя за то, чтобы получить эту девку. Это правда?
— По последним сводкам, пятьсот шестнадцать невинных людей лежат мёртвые на территории Кремля. Их убили твои люди — по твоему распоряжению и по разработанному тобою плану. Ещё я держу в руках данные о жертвах при взрывах в торговых центрах — сто восемьдесят пять погибших, из них сорок — дети. Ты говорил, что террор придумал я. Но это ты действуешь планомерно, с чётко поставленной целью, ты — мстишь и наказываешь. Это, по-твоему, не террор? Мои же люди до сих пор не тронули ни тебя, ни твою семью — мы только защищаемся от твоих атак и ликвидируем последствия. Так кто же из нас — террорист? — голос бесстрастный, речь убедительная, оппонент не поддавался Попову; наоборот, казалось, этот человек знал нечто, что может остановить Андрея.
