— У вас есть его копия?

— Да.

— А я мог бы на нее взглянуть?

— К сожалению… — сэр Александр развел руками, — в завещании есть оговорка, требующая соблюдения абсолютной тайны до дня смерти старой леди, и я обязан ей следовать. У меня нет никаких моральных оснований для нарушения этой оговорки, ибо миссис Элизабет Эклстоун вызвала меня к себе, чтобы составить завещание, еще два года назад. Тогда она была в полном умственном и частично физическом здравии, и ничто не предвещало того страшного и полного паралича, который впоследствии превратил ее в живой труп и лишил возможности какого-либо контакта с миром и людьми. У нее осталось лишь зрение и ничего больше… Но вернемся к завещанию. Она вызвала меня и поручила составить документ с выражением ее последней воли. Затем она условилась со мной, что прибудет сюда на следующий день и подпишет этот акт в присутствии двух свидетелей, которые будут приведены к присяге о неразглашении. Я думаю, она не хотела, чтобы в Норфорд Мэнор знали даже о самом факте составления завещания. Сестра милосердия привезла ее сюда в кресле на колесиках. Между нашими домами дорога ровная и твердая, а миссис Элизабет тогда еще любила длительные прогулки по свежему воздуху. Я думаю, что эта девушка, Агнес Стоун, должна быть очень крепкой, чтобы целыми милями толкать впереди себя тяжелую коляску со своей госпожой. Старая леди прибыла сюда и подписала составленное мной завещание, которое я вскоре соответствующим образом оформил в Лондоне. Оригинал находится в ее банковском сейфе вместе с драгоценностями, а копия — у меня, в огнеупорном сейфе, стоящем в моей спальне.

— Я спросил о завещании, прежде всего потому, что, когда вы посетили сегодня утром мою лондонскую квартиру, то упомянули, что каждый месяц от имени миссис Эклстоун вы переводили определенную сумму денег ее дочери, которая находилась тогда в Африке. Это происходило уже после смерти Джекоба Эклстоуна, верно?

— Да.

— Так вот это меня удивило. Вообще-то, в нашей стране существует обычай, который, кажется, даже узаконен и по которому человек после смерти оставляет часть наследства своей жене, а остальную часть — своим детям, если только не входят в расчет особые права наследственного майората. Поскольку из ваших слов вытекало, что дочь столь богатого человека, как Джекоб Эклстоун, оказалась после смерти зависимой от благосклонности матери, я предположил, что отец, по-видимому, лишил ее наследства из-за неудачного брака, заключенного без согласия родителей. Не так ли?

— Нет. — Джилберн решительно покачал головой. — Джекоб Эклстоун сильно переживал из-за такого поступка дочери, но он слишком любил своих детей, чтобы лишить кого-нибудь из них наследства, не будучи к этому вынужденным. А факт, что Патриция предпочла мне кого-то другого, трудно было бы посчитать преступлением. — Он горько усмехнулся. — Дело обстоит совсем иначе. Элизабет и Джекоб были очень хорошими, любящими супругами, они полностью доверяли друг другу. В то время, как он провел большую часть жизни в Малайзии, выжимая из несчастных каучуковых деревьев свое богатство, она занималась здесь домом, воспитывала детей и, в известном смысле, управляла всем имением, инвестируя капитал и даже нанимая людей, необходимых мужу в колониях. Словом, она была его правой рукой на территории Англии. Таким образом, они достигли значительно большего, чем если бы она была лишь домашней курицей, поглощенной кухней и детской комнатой, или дамой, транжирящей состояние мужа на наряды и драгоценности. Джекоб доверял ей настолько, что, умирая, оставил ей все свое состояние, поручив в нескольких словах ее рассудительности и доброй воле заботу о детях, их содержание и передачу им сумм, которые она сочтет необходимым, если кто-нибудь из них захочет посвятить себя бизнесу или работать в промышленности. Таким образом, Элизабет Эклстоун стала полноправной владелицей всего состояния, а ее взрослые дети трактовались как младенцы, которые станут совершеннолетними лишь в день смерти матери…

— А это не привело к каким-либо разногласиям в семье?

— Напротив. Патриция в момент смерти отца находилась далеко, а поскольку он умер от сердечного приступа во время инспектирования одной из плантаций и был похоронен в Куала-Лумпур, она даже не присутствовала на его похоронах. Впрочем, мать посылала ей вполне приличную сумму на содержание дома в Йоханнесбурге, а Патриция в той ситуации, в которой она находилась, по-видимому, не имела никаких причин для увеличения своих расходов. Лишь однажды, когда появилась надежда на результаты применения очень дорогого препарата для лечения мужа, она написала матери и немедленно получила от нее сумму, в два раза большую, чем просила. И если прибавить к этому ежегодные, весьма солидные чеки на день рождения и на Рождество, то вы поймете, что Патриция не испытывала ни малейших денежных затруднений. Что касается ее брата, Ирвинга Эклстоуна, живущего сейчас в Норфорд Мэнор, то его вообще не интересуют деньги. Его не интересует даже дочь. У него лишь одна страсть, и этой страстью, как вы знаете, является Дьявол, а человек, который даст Ирвингу старинную рукопись, иллюстрированную хвостатыми и рогатыми фигурками, или пригласит выступить с лекцией на тему о галлюцинациях Люцифера во время его пребывания в Виттенбергском монастыре, окажет ему самую большую услугу, какую ему можно оказать.

— А его жена жива? Вы не упомянули о ней, говоря, что у Ирвинга есть дочь.

— Нет. Она умерла при рождении Джоан. Ирвинг женился, когда был очень молод. Он сделал это, как я полагаю, под давлением матери, обеспокоенной его одиночеством и фанатичным отношением к книгам. После смерти жены маленькой Джоан занялись гувернантки и бабушка, он же воспринял смерть жены и рождение дочери не более как два непредвиденных обстоятельства, отрывающие его от любимых древних рукописей. Если говорить о его финансовых делах на данный момент, то теперь, так же как и раньше, еще до смерти отца, счета его портных, стоимость проживания в Лондоне, зарплата прислуги и так далее немедленно оплачиваются. Миссис Эклстоун никогда и ни в чем его не ограничивала. В этом, впрочем, не было никакой нужды, ибо Ирвинг вообще не расходовал бы на себя деньги, если бы его время от времени не заставляли покупать новые башмаки или галстук. Он вообще не думает о таких вещах. Единственные его большие расходы — это книги. Он скупает старинные издания, иногда даже по очень высоким ценам, а его демонологическая библиотека относится к самым богатым в мире, если не самая богатая. Но даже если бы все эти книги были отлиты из чистого золота, состояние Эклстоунов не ощутило бы ни малейшего видимого потрясения. Кроме того, практичный ум старой леди подсказывал ей, что собирание столь значительной книжной коллекции является примерно тем же, что скупка акций, а быть может, чем-то даже более надежным, поскольку коллекция сама по себе стоит массу денег, и цена ее возрастает с каждым новым томом. Кроме того, Ирвинг ведь и сам имеет немалые доходы от своих книг и лекций. Он специалист с мировой известностью, и если даже, по моему мнению, ему и недостает чуточку артистизма, которым должен обладать каждый великий исследователь, то знания его все же очень велики, а учитывая, что ему еще нет и пятидесяти, — просто феноменальны. Но понятно, что человек, имеющий одно-единственное увлечение, конечно, легче может достичь совершенства в избранном предмете.

— А его дочь, миссис Джоан Робинсон, и ее муж Николас, они оба что — тоже испытывают непреодолимое отвращение к деньгам? — Джо улыбнулся. — Это странно, но мне кажется, что вы верите в полное безразличие всех людей к огромному богатству, лежащему на расстоянии их вытянутой руки.

— Когда я закончу рассказ, вы поймете, что я действительно так думаю и имею основания верить в это. Если речь идет о Джоан, то она не является наследницей до тех пор, пока живы ее бабушка и отец. А завещание содержит определенные условия, по которым наследницей она и вообще может никогда не стать. Но я не хотел бы говорить о завещании по причинам, о которых я уже упомянул. Джоан действительно не заботится о деньгах, хотя бы потому, что ее муж Николас зарабатывает их теперь очень много, и я думаю, что они имеют гораздо больше денег, чем могут истратить. Джоан добрая, искренняя и, быть может, даже слишком прямолинейная девушка, и лишь тем похожа на отца, что у нее тоже есть только одно увлечение, которое превратилось в настоящую страсть, отодвигающую все остальное на задний план.