Все попытки Сиднева продвинуться на запад закончились неудачей. Тяжелый лед крупными полями преградил путь. Дули постоянные ветры от норд-веста. Плотный туман окутывал льды. Израсходовав за четырнадцать суток сто семьдесят пять тонн угля, «Анадырь» был выброшен юго-восточным течением к кромке льда в районе мыса Сердце-камень.

Примерно в таком же положении оказался «Сучан». Обследовав лед по кромке, капитан Хренов неоднократно пытался продвинуться вперед, но каждый раз встречал непроходимый крупнобитый, сплоченный норд-вестовыми ветрами лед, прижатый к материку.

В конце июля ледокол «Федор Литке» повел из Провидения лесовозы «Микоян», «Урицкий», «Красный Партизан», пароход «Север» и все плавсредства. Начальник экспедиции перешел на «Сучан» и попытался снова пробиться на запад.

Попытки Евгенова оказались безрезультатными. Лед был не под силу даже «Анадырю» и «Сучану», имевшим ледовые подкрепления. Евгенов решил собрать все суда экспедиции у кромки льдов, выждать улучшения погоды и возобновить штурм ледяного поля.

В этих условиях мы вынуждены были отказаться от проводки пятисоттонных барж — их отбуксировали в бухту Лаврентия. После этого группа судов, возглавляемая ледоколом, направилась к месту стоянки пароходов «Сучан» и «Анадырь».

14 августа вечером все суда соединились в районе мыса Сердце-камень.

Трехнедельное плавание в тяжелой ледовой обстановке, безрезультатные попытки продвинуться на запад, неверие некоторых капитанов в успех тяжело отразились на Евгенове. Заметно поколебалась и его уверенность в возможности пройти до Колымы в эту навигацию.

15 августа Евгенов решил собрать совещание с участием всех капитанов судов экспедиции. Страсти накалились. Ян Спрингс, Сиднев и Хренов решительно утверждали, что задание невыполнимо. Сиднев вообще предлагал немедленно прекратить попытки продвижения и возвратиться обратно. Он сказал капитанам: «Если руководство экспедиции нас не послушается, нам остается взять шапки и уйти с совещания».

Меня это возмутило.

Василия Петровича Сиднева я хорошо знал, он проплавал со мной около года вторым помощником на пароходе «Эривань» в 1925 году. Осенью, следуя на Командорские острова, «Эривань» во время ураганного шторма чуть не разбилась о скалистый остров Медный. Сиднев тогда впал в панику. В 1928 году на пароходе «Колыма» он сорвал второй ленский рейс. Войдя уже в море Лаптевых, он повернул обратно. А через пять дней после ухода «Колымы», 21 августа, деревянная парусно-моторная шхуна «Полярная звезда» вышла из Тикси и, благополучно достигнув Ляховских островов, возвратилась в Тикси. «Колыма» же зазимовала. Якутпушнина понесла большой материальный ущерб.

Я объяснил обстановку и высказал уверенность, что мы достигнем района мыса Ванкарем 22 августа, мыса Северного — 26–27 августа, а к устью Колымы подойдем 3–5 сентября. В заключение я сказал Сидневу; что если он очень хочет, то может брать шапку и уходить, а экспедиция должна идти вперед.

Меня поддержали капитаны «Севера», «Красного партизана» и ледокола «Литке». Они сказали, что надо попытаться использовать все возможности ледокола, нельзя допустить срыва задания.

В результате было принято решение форсировать льды всем составом экспедиционных судов (с определенным риском их повреждения), о чем Евгенов сообщил наркому Янсону, упомянув также, что это может привести к вынужденной зимовке в Арктике.

Итак, суда пошли на штурм Ледовитого океана. С невероятными трудностями 23 августа мы подошли к мысу Ванкарем. Здесь находились пробивавшиеся на восток «Лейтенант Шмидт» и «Колыма».

Встреча капитана Миловзорова с Евгеновым благоприятно отразилась на настроении начальника экспедиции. Миловзоров подтвердил мою уверенность в том, что суда достигнут Колымы в текущую навигацию.

Весь дальнейший путь запомнился как тяжелая изнурительная работа. Суда постоянно шли в тумане, видимость была минимальной из-за частых снегопадов. В некоторых случаях мы пробивались от полыньи к полынье по такому мелководью, что ледокол не мог пройти там, где проходили транспортные суда. Это вынуждало его в одиночку обходить мористые поля сплоченного льда.

Утром 30 августа, когда туман рассеялся, мы увидели до самого горизонта, насколько хватало глаз, белую равнину сплошного льда. Караван стал. Через час я уже сидел в кабине гидросамолета «Р-5» рядом с пилотом Бердником. С высоты восьмисот метров мы хорошо выдели весь район. На запад от стоянки перемычка уплотненного льда, преграждавшего нам путь, была не более десяти миль, дальше шли прогалины, через которые мог свободно идти ледокол.

От мыса Якан до мыса Биллингса виднелась открытая вода с разреженным льдом в три-четыре балла, легко проходимым нашими судами. От мыса Биллингса кромка льда поворачивала на норд-вест, затем на норд и терялась в отдалении. Таким образом, можно было рассчитывать встретить за мысом Биллингса пространство, свободное ото льдов. К сожалению, дальше Бердник лететь не мог, показав мне два скрещенных пальца, что означало — горючего остается только на обратный путь. Самолет повернул назад. Пилот с большим риском посадил его в небольшую прогалину открытой воды вблизи «Сучана».

Разведка льдов показала, что если нам удастся успешно форсировать десятимильную преграду, то перед нами окажется открытый путь до места назначения.

С рассветом начали форсировать перемычку. Ледоколу приходилось прокладывать путь для каждого судна отдельно. Во второй половине дня удалось ввести суда в образовавшуюся прогалину. Продвижение ускорилось. До наступления темноты нам не удалось осилить все препятствия. С утра 31 августа суда продолжали пробиваться на запад и к полудню вышли в разреженный лед и продвинулись вперед миль на сорок. Это уже было большим успехом, до мыса Якан оставалось миль двенадцать. К вечеру ветер засвежел и стал отжимать льды от берега, что нам только помогало.

На рассвете 4 августа экспедиция прибыла к устью Колымы.

Теперь предстояло разгрузить суда и чем раньше, тем лучше двигаться обратно — во Владивосток.

Условия для разгрузочных работ были крайне неблагоприятны. Суда стояли в открытом море, в шести милях от места выгрузки — небольшого заливчика под названием Амбарчик, где не только никаких причалов, но и жилья не было. Заливчик был закрыт от зыби материковым берегом только с юга и востока; ветры остальных румбов разводили прибой у берега, не позволявший продолжать работы. Бар реки, находившийся к северу от Амбарчика, при южных ветрах мелел до девяти-десяти футов, а при северных поднимал воду на шестнадцать-семнадцать футов, что не позволяло пароходам в грузу перейти бар реки, а с частичной отгрузкой создавало большой риск возвращения обратно в море.

Еще до прибытия к месту назначения был разработан график грузовых операций и распределения плавсредств по судам. Учитывая позднее навигационное время, решили выгружать в любых условиях сначала людей с полным снабжением, жильем и продовольствием на тот случай, если бы пришлось прервать экспедицию из-за появления льда или заморозков.

Экипажи судов работали побригадно круглые сутки. Не хватало плавсредств, так как в условиях открытого моря оказались пригодными только две двухсотпятидесятитонные баржи и буксирные паровые катера, доставленные нами. Имевшиеся на борту судов пятнадцатитонные кунгасы и моторные боты использовали с недогрузкой и с трудом доставляли к месту выгрузки.

Из двадцати дней стоянки судов только два дня погода была тихой. В остальное время дули северные ветры, нагоняя большую зыбь. Часто из-за нее у берега разбивались баржи и временные причалы, выбрасывались на отмели катера и кунгасы; большая волна у борта судна не всегда позволяла производить выгрузку, повреждала плавсредства. Экипажи судов и рабочие Дальстроя на берегу проделали героическую работу, было выгружено свыше пяти тысяч из одиннадцати тысяч тонн. Фактически на судах остались только технические грузы — уголь, лес и немного муки.