Что сделаешь, как видно, легкое счастье недорого.

Дождливым серым утром 10 июля открылся низкий песчаный и пустынный берег Камчатки. Никаких приметных мысов или возвышенностей, а тем более опознавательных знаков, сколько мы ни вглядывались, замечено не было. Определиться по солнцу не позволяла облачность. Приблизившись к берегу на расстояние одной мили, «Надежда» бросила якорь.

Командир приказал выслать на берег шлюпку. Но из-за сильного прибоя высадиться не удалось.

Ночью на короткое время в разрывах облаков сверкнули далекие звезды. Этим, не медля, воспользовался Неупокоев и, взяв высоты светил, определил широту нашей стоянки. Определение места облегчалось в данном случае тем, что берег тянулся по меридиану. Как выяснилось, мы стояли примерно в десяти милях от устья реки Ичи.

Использовав приливо-отливное течение, которое здесь обычно направлено вдоль берега, «Надежда» с поднятым якорем и небольшой парусностью начала дрейфовать. Скорость течения не превышала двух миль в час, это давало возможность, держась все время в виду берега, исследовать линию суши, чтобы обнаружить устье реки.

В полдень 11 июля шхуна оказалась напротив реки Ичи, но устье ее с моря рассмотреть не удавалось. Поставив шхуну на якорь, командир отобрал лучших гребцов и на шлюпке отправился к берегу, чтобы разведать вход в реку с моря.

На борт партия вернулась поздно вечером. Ей удалось войти в реку и отыскать фарватер, вполне безопасный для прохода «Надежды». Но до наступления темноты они не успели обставить его ограждением. Это решено было сделать при самой малой воде во время отлива, когда отчетливо будут видны все мели.

Стоянка парусного судна у открытого с моря берега всегда небезопасна, даже в самое благоприятное время. Поэтому Неупокоев приказал поднять якорь и с уменьшенной парусностью лечь в дрейф.

После полуночи ночная вахта заметила, что ветер стих и на западе появилась зловещая темная туча. Разбудили командира. Тот, убедившись, что «Надежда» отошла от берега миль на пять, приказал поднять весь экипаж и вызвать наверх на случай аврала.

Черная туча к рассвету тяжело нависла над побережьем, закрывая почти весь небосвод. Пошел мелкий и нудный дождь. Легкие порывы ветра с моря начали крепчать. На всех парусах «Надежда» стала удаляться от грозившего бедой берега.

То ли от ранней неурочной побудки, то ли в предчувствии грозящих неприятностей мы чувствовали озноб, жались друг к другу и поплотнее запахивали колом стоявшие робы.

А ветер, между тем, усиливался с каждым часом. Рискуя потерять рангоут, «Надежда», накренившись на правый борт и временами черпая воду, неслась со скоростью восьми узлов, увеличивая расстояние до берега. Вахтенный штурман высказал намерение уменьшить парусность. Однако Неупокоев приказал не делать этого. Наше спасение было теперь только в открытом море и как можно на большем расстоянии от берега.

Вскоре ветер достиг ураганной силы, волны вздувались грозными холмами, волей-неволей пришлось убрать часть парусов, а на некоторых взять рифы.

К вечеру шхуна находилась от своей прежней стоянки милях в двадцати. Вся команда была наверху. На дождь уже мало кто обращал внимания, всё равно все давно вымокли до нитки.

Наступила ночь, море зловеще штормовало. Всем выдали пробковые нагрудные пояса. Подготовили аварийное продовольствие и снаряжение первой необходимости, привели в полную готовность спасательные шлюпки. На самый крайний случай соорудили плот.

Дождь усилился, ветер яростно выл и свистел. Никто не ушел спать. Даже повара-китайцы, трудолюбивые и вечно занятые люди, не могли в эти часы оставаться в кубрике. Вместе со всеми они мокли под дождем и ежились от пронизывающего ветра на верхней палубе.

Дрейф оказался предательским. На рассвете 14 июля из висевшего клочьями тумана неожиданно и страшно близко от нас появился берег. Ни у кого не осталось сомнения в том, что «Надежде» не удастся продержаться в море до прекращения шторма.

При создавшемся положении командир мог принять одно из двух возможных решений: или попытаться при плохой видимости войти в устье Ичи неогражденным фарватером, что было почти невозможно, или выбросить шхуну на берег, в пену бушевавшего прибоя.

Внимательно вглядываясь в берег, командир опознал небольшие возвышенности, которые он видел два дня назад при обследовании устья реки. Некоторое время спустя приняли решение попытаться войти в устье. Перед тем как направить шхуну к берегу, Неупокоев обратился к экипажу:

— Судну и экипажу угрожает опасность. Сделано все возможное, чтобы предотвратить бедствие, но неблагоприятные обстоятельства сильнее нас. Чтобы не рисковать вашими жизнями, я принял решение попытаться войти в реку при навальном шторме. Если даже судно будет сбито с фарватера, полагаю, что нам удастся проскочить несколько отмелей и таким образом оказаться под их защитой. Уходя от грозной опасности, мы вынуждены рисковать. Но среди нас не должно быть паники и растерянности. Будьте мужественны. Сегодняшняя борьба даст вам закалку на будущее.

Неупокоев окинул взглядом наши сосредоточенные и нахмуренные лица, словно проверяя, насколько хорошо каждый понял сказанное, и скомандовал:

— А теперь — все по местам!

До берега оставалось не больше мили. Командир, обернувшись к старшему помощнику, спокойно промолвил:

— Михаил Карлович, прикажите убрать грот, пойдем под фоком и стакселем.

Шхуна летела птицей. Ненадежный корпус угрожающе трещал, огромные волны как будто стремились выбросить свою ношу на берег. Мокрыми, иззябшими руками мы вцепились кто во что мог. «Надежда» накренилась на борт и, глубоко зарывшись форштевнем в воду, рванулась было для продолжения полета, но тут же беспомощно ударилась о грунт и, будто внезапно обессилев, стала, а волна, несшая нас до сих пор, покатилась дальше. Жалобно звякнул колокол, словно кто-то неумело пытался отбить склянки, хлопнул рванувшись косой парус и на мгновенье все затихло. Наверное, не у меня одного мелькнула мысль: все самое страшное позади.

Но мгновение прошло, шхуну потряс страшный удар догнавшего ее вала. «Надежда» приподнялась и, ударяясь о грунт, не слушаясь больше парусов и руля, начала прыгать с отмели на отмель.

Бледные и оглушенные, мы старались удержаться на ногах.

Неуклюжие прыжки вдруг оборвались, судно развернуло поперек набегающих волн, а затем одним толчком швырнуло на берег. Шхуна легла на борт, все сдвинулось, загрохотало, рванулось со своих мест и старый корпус, как в предсмертной агонии, начал биться в пенящихся бурунах.

Море не знает правила — лежачего не бьют. Оно свирепо и безжалостно в своей необузданной ярости. Поверженная «Надежда» судорожно билась, но подняться уже не могла. Грохочущие валы перекатывались через верхнюю палубу и надстройки, смывая все, что попадалось на пути…

Только на следующие сутки ветер стих, дождь прекратился и море начало успокаиваться.

«Надежда» была мертва. Она недвижно лежала на грунте, опрокинутая на левый борт, от берега ее отделяла узкая полоса воды. Спутанные и растрепанные снасти, поломанный рангоут, оборванный такелаж, проломленный во многих местах фальшборт — все это свидетельствовало о том, какую борьбу выдержала наша шхуна. Картину разрушений дополнили ужасный вид разгромленной кормы, с которой смыло даже рубку, и погнуты шлюпбалки правого борта, скорбно поднятые к небу, как заломленные в горе руки. Видимо, они пытались удержать всеми силами висевший на них спасательный бот. Во время шторма его сорвало и унесло неизвестно куда.

На наше счастье, на подветренном борту вельбот уцелел. На нем мы и начали переправлять на берег продовольствие и то немногое, что удалось спасти. В течение трех суток все, что можно было снять с «Надежды», было снято и свезено на берег. Из парусов соорудили палатки, в которых удалось не только разместить экипаж, но и укрыть от непогоды продовольствие, одежду, охотничье и рыболовное снаряжение.