— В пире есть вещи поважнее этой деревни и озера.

Мёрртайд был явно не в духе. Может, он был так же чувствителен к больной воде, как Розторн — к больным растениям.

— Даже такой полуобученный мужлан, как ты, должен это понимать.

Я набирала в грудь воздуха, готовясь преподать Суетяге урок хороших манер, но Луво вернулся из разговора с великой силой. Он встал передо мной. Я попридержала его, а он заговорил своим гремящим горным голосом:

— Уважай мага в его землях, человек. Ты ничего не знаешь о том, что Джаятин вложил в это место. Ты не знаешь о преданности и жертвах, которые он и его мастера дали этому озеру, этой деревне, этой горе. Ты гордишься своей учёностью. Но вместо этого тебе следует стыдиться, ибо страх мешает тебе заниматься истинным трудом и мешает твоему истинному посвящению. У тебя нет для этого смелости. У тебя нет души, чтобы понять тех, чьё достоинство всегда будет значительнее твоего.

Лицо Мёрртайда приобрело мертвенно-бледный цвет. Он пустил свою лошадь рысью вверх по тропе, прочь от нас.

Розторн подошла к нам.

— Луво, напомни мне, чтобы я никогда тебя не злила. Тем не менее, ты это очень здорово проделал.

Она забралась в седло своей лошади, и посмотрела на Джаята:

— Я надеюсь, что Мёрртайд поехал в правильном направлении.

Джаят утёр с лица пот, и кивнул. Его тёмные щёки были покрыты румянцем. Он отпил воды.

— Я не думаю, что я был этого достоин, Мастер Луво.

— Я на тысячи лет старше тебя, Джаятин. Я знаю, чего ты заслуживаешь.

Мы догнали Мёрртайда. Долгое время все молчали. Я думаю, что никому из нас не приходило в голову ничего, что не прозвучало бы как фальшивые самоцветы после грома Луво.

Тропа следовала линиям земли, помеченным для магов острова. Она часто проходила близко от мест, где были испорченные растения и вода. Не все водные места — пруды или ручьи — стали кислотными, но там было полно мёртвых пятен земли. Розторн становилась всё тише и тише. Брови сходились всё чаще на её озадаченном лице, пока наконец не застыли в таком положении. Мёрртайд суетился над каждым мёртвым водоёмом, будто тот был его ребёнком.

Мы ползли вверх по склону горы, останавливаясь у мёртвых пятен. Я искала на земле шипучие камни, просто чтобы чем-то заняться. Их было трудно найти. В тех, что я касалась, сила таяла, поскольку они не могли восстановить её из своего источника. Мне было скучно до смерти.

— Весь мир спешит мимо, пока мы тут плетёмся, — пробормотала я, когда мы остановились в тысячный раз.

Джаят пожал плечами:

— Едва ли мы можем ехать быстрее. Вон там — место, где сила земли затопила Тахар.

Он указал на фермерский дом, стоявший поодаль от дороги.

— Мать фермера сейчас за ним присматривает.

Они с Розторн поехали к дому, чтобы поговорить с семьёй.

Мёрртайд зыркнул на меня:

— Магическое расследование требует времени. Прилежная ученица вела бы записи.

Я улыбнулась ему:

— Я — не ученица Розторн.

— Думаешь, тебе не обязательно следовать правилам храма просто потому, что у тебя в друзьях ходят они с Браяром Моссом, и ещё этот булыжник? — тихо спросил он меня.

Его взгляд не сходил с Розторн.

— Через два года тебе исполнится шестнадцать. И не будет иметь значения, кто твои друзья. Тебя вышвырнут, Эвумэймэй. На улицу, где тебе самое место.

Он недобро улыбнулся.

— Если только ты не примешь клятвы храма. Но для этого мы должны быть тебе небезразличны — и о таком ты солгать не сможешь.

Что-то защемило у меня в сердце.

— Я буду на пути к профессии мага, Посвящённый Суетяга.

Я произнесла это так дерзко, как только могла, притворяясь, что мне всё равно:

— Мне тогда уже не нужен будет твой драгоценный храм.

— Слова истинного нищеброда.

Судя по его голосу, он был доволен.

— «Брать, брать, брать». Никогда ничего не отдавать назад. Почему храм продолжает впускать подобных т…

— Заткнись.

Я повернулась лицом к моей лошади.

— Розторн возвращается, дурак ты этакий.

Я забралась обратно в седло, думая про себя: «Он просто противный, старый суетяга. Мне всё равно, какой желчью он плюётся».

— О чём вы говорили?

Розторн с подозрением посмотрела на нас.

— У вас обоих был такой вид, будто вы о чём-то горячо спорили.

Я сумела где-то откопать улыбку:

— Обед. Я всегда горячусь из-за еды, ты же знаешь. Он хочет повременить, а я недостаточно съела за завтраком.

Она посмотрела на Суетягу, который взбирался обратно в седло, потом опять на меня. Мои слова её, похоже, не убедили.

— Луво, они обсуждали обеденную трапезу?

— Я был невнимателен, Посвящённая Розторн.

Головной нарост Луво был повернут в сторону скал на западе.

— Мои мысли были сосредоточены на вулканический габбро с крупицами огня, и кристаллы кварца выше по горе. Некоторые из кристаллов имеют приятный фиолетово-розовый цвет, который я никогда прежде не видел.

Джаят трепетал. Розторн было ясно, что что-то было не так, но она не никогда бы не смогла назвать Луво лжецом. Он, собственно, и не лгал. Луво странно думает. Его мысль работает как цепочка прозрачных кристаллов, проходящая через его тело. Каждый кристалл — маленький разум. У Луво в каждом из них вертятся мысли, одновременно. Вполне вероятно, что он действительно думал о габбро и кварце, в какой-то части себя.

— Поехали дальше.

Розторн забралась в седло.

— Мёрртайд, будь любезен, езжай рядом со мной.

И мы поехали. Луво сидел передо мной и долго не двигался. Джаят ехал впереди Розторн и Мёрртайда, о чём-то размышляя. Я пыталась сидеть тихо, но это становилось труднее по мере течения времени. Клянусь, у меня даже свет солнца заставлял мою кровь жаждать быстрой езды. Моя плоть пульсировала в оболочке моей кожи.

«Неужели у Луво ощущения именно такие, когда он наблюдает за нами?» — гадала я. Птицы и маленькие животные метались вокруг тропы, проживая свои настоящие жизни с настоящей скоростью, а не ползком. Луво кажется, что мы мелькаем мимо него? Или ему нравится быть ме-е-е-дле-е-е-е-н-н-н-н-ы-ы-ы-м?

Я заскрипела зубами.

На очередной остановке Луво посмотрел на меня. Не знаю, как именно, поскольку он не поворачивал головы, но я ощутила на себе его взгляд.

— Ты дрожишь. От тебя идёт жар. Ты больна?

— Просто не нахожу себе места. Я в порядке, — ответила я. — Я более чем в порядке. Я просто хочу ехать, а не ползти как улитка. Мне не жарко. И земля не дрожит ни капельки. Я не дрожу.

Но я посмотрела на мои руки, державшие поводья. Они тряслись, будто я билась в лихорадке. Но я не чувствовала себя больной.

Тогда-то я и ощутила это, глубоко под камнем и землёй у нас под ногами. Волоски на моих руках зашевелились, а я выкрикнула предупреждение:

— Сейчас будет встряска!

Мы все спешились. Я держала Луво одной рукой, а второй сжимала поводья моей лошади. Теперь это ощущали уже все. Птицы и маленькие животные затихли. Наши лошади били копытами и дёргали за удила. Мы держались, а земля стрясала листья — с деревьев, а камни — со своих мест. Когда по нам ударил толчок, я почувствовала, будто меня щекочут тысячи пальцев. Я захихикала. А потом сила исчезла. Жизнь снова стала медленной и скучной.

Когда мы поехали дальше, эти заброшенные каменные указатели начали меня раздражать. Ну и что, что они больше не показывали местным магам, где можно черпать силу из земли? Это не причина оставлять их неухоженными. Они прослужили много поколений. Некоторые из них опрокинулись. Другие просто кренились, что лишало их благородного вида.

Когда я обнаружила, что один из гранитных столбиков почти полностью покрыт мхом, разъедавшим вырезанные на нём узоры, я больше не могла терпеть:

— Розторн!

— Эвви, я думаю, — сказала она.