Обычно контроль над разумом включает запись в сознание общего плана действий, после чего маг больше не вмешивается в мозг цели.

— «Подчинение», при котором нужно постоянно двигать цель самому, не слишком эффективно.

У широты и глубины контроля над человеческим сознанием есть предел. При желании можно достичь такого уровня контроля, который впору называть «вселением», и управлять движением каждой из конечностей лично, но при этом придется либо отказаться от управления собственным телом, либо ограничиться крайне неуклюжими движениями.

— Поэтому обычно в сознании цели создаются «врата», через которые записывается план действий, выполняемых потом без жесткого ограничения по времени.

Их можно сравнить с вожжами, позволяющими магу в любой момент ухватиться за сознание цели.

Название этих щупалец, управляющих сознанием, обусловлено тем, что они дают возможность «входить» в разум цели.

— Поэтому я отыскала «врата», разобралась, какой у них «ключ»… ну а затем нарушила их работу.

Для того чтобы другие маги не смогли взять под контроль подчиненную цель, маги запирают «врата» на личный «ключ».

Однако, подобно опытному ключнику, который может открыть любой замок, маг может изучить форму «ключа» и создать аналог. Именно для этого Зите и понадобилось время.

— Эта тактика сработала лишь потому, что из нее сделали марионетку, — со вздохом заметила Зита. — В обычных условиях у меня бы так не вышло.

К тому же она смогла вмешаться в работу «врат» лишь потому, что для их создания сознание цели подавили с помощью химических препаратов.

— Значит, если мы будем сражаться с ней снова, ты так не сможешь, да?

— Скорее всего, — подтвердила Зита. — Когда я вмешалась, то смогла уничтожить и магическое заклинание, записанное в глубине ее сознания. Думаю, «врата» тоже сломаны…

— Короче говоря… если мы хотим убить ее, это надо сделать сейчас? — спросила Виви, подходя к Акари и подбирая с пола проволоку.

— Это-то так, но… давай не будем?

— Почему?

— Разве господин Жилетт не возмутится, если ты расскажешь ему, как добила беззащитную цель?

— … — Виви замерла.

Затем медленно развернула голову, посмотрела через плечо…

— Зита-а-а-а.

— А-ха-ха. Но ведь так и будет, — улыбнулась Зита в ответ на недовольный взгляд подруги.

Впервые он отнял жизнь, когда ему было пять лет.

Не человеческую, а подстреленного стрелой дикого зайца.

В тот день отец впервые взял его с собой на охоту. Конечно, ему приходилось есть мясо и прежде, но его готовкой занимались повара особняка. И лишь в тот день он впервые собственными глазами, ушами, носом и кожей ощутил, что всякое мясо принадлежит созданию живому и движущемуся.

— …

Живот зайца пронзила стрела, но тот был все еще жив.

Отец, подстреливший его, а также братья занимались другой добычей. Отец предпочитал сначала расстрелять все, что попадется на глаза, а затем искать подстреленные тушки с помощью охотничьих собак. Наверняка к этому зайцу он вернется еще не скоро.

Рикардо сел на карачки рядом с умирающим зайцем и посмотрел на него.

Тот судорожно дергался, и от каждого движения стрела покачивалась.

И тогда Рикардо взялся за стрелу, словно что-то побудило его так сделать.

Через нее ему передалось биение зайца.

Звук пульсирующей жизни.

Стоило ему хоть немного сдвинуть стрелу, как он резко изменялся. И не только. Лежавший на земле заяц резко дергался и пытался оттолкнуться лапами от воздуха. Рикардо подумал, что он напоминает какую-то вычурную игрушку, и улыбнулся.

Ему было интересно и весело.

Он хотел еще.

Рикардо двигал стрелу. Раз за разом он смещал ее то взад, то вперед, то в стороны, то продавливал ее глубже. Каждый раз заяц реагировал, наполняя Рикардо новыми ощущениями.

И в скором времени…

— Ой…

Заяц скончался.

Рикардо держался за стрелу, но не ощущал биения.

Но…

— Я…

Рикардо ощутил странную свободу.

До сих пор всю свою жизнь он ощущал дискомфорт. Какое-то удушающее чувство, словно он находился под водой и не мог дышать. Ему не хватало знаний, чтобы понять это… и никто никогда не говорил, как от него избавиться.

Он хотел ощутить свободу снова.

С такими мыслями Рикардо на каждой охоте искал умирающих зайцев и играл с ними.

Но скоро они перестали приносить ему удовольствие.

Что-то было не так.

Должно быть что-то еще, что сможет избавить его от дискомфорта.

Поэтому Рикардо перешел на любимых маминых кошек и охотничьих псов отца. Также он пробовал внести разнообразие с помощью всевозможных ножей. Бить руками ему не особо нравилось. Клинки лучше. Когда вонзаешь их в тело, ощущаешь биение, а кровь из раны греет и благоухает.

Но Рикардо все еще чего-то недоставало.

Оставшаяся в нем небольшая частица дискомфорта все никак не пропадала.

Наконец, любопытство Рикардо естественным образом переключилось на людей.

В восемь лет, в день своего рождения, он заколол одну из служанок, работавших в особняке.

— Г… госпо… дин?!

В тот самый момент, когда ощущения от впивающегося в мясо клинка передались ему через ручку кухонного ножа, он словно пробудился.

— Да. Вот. Вот оно.

Рикардо понял это всем своим телом.

Все пропитывавшие его ощущения слились воедино — и запах крови, и судороги жертвы, и скатывавшиеся с ее губ стоны, и все остальное. Рикардо так хотел ощутить это снова, что вытащил нож и вонзил его в другое место.

Снова судороги, снова вопль, снова кровь, снова пробуждение Рикардо.

Он ощущал, как что-то наполняет его при каждом ударе.

На четвертый раз он нанес не колющий удар, а режущий. К седьмому удару нож так вымазался в крови и жире, что уже не мог резать, и Рикардо оставалось лишь изо всех сил колоть острием.

Каждый удар приносил новые открытия.

Рикардо самозабвенно колол служанку.

И наконец…

— Ой…

Он опомнился, когда она уже умерла.

Когда отец Рикардо узнал о том, что его собственный сын стал убийцей, он в спешке принял все меры для того, чтобы скрыть смерть служанки, избил Рикардо и строго отругал, требуя послушания. Он объяснил, что так делать нельзя. Чтобы он никогда больше не повторял.

Но распустившийся цветок уже не может снова стать бутоном.

Случайно вылупившееся «ремесло» Рикардо не могло вновь покрыться скорлупой.

Рикардо начал убивать мирных жителей втайне от семьи и отца. Шла война, можно было придумать множество объяснений появляющимся трупам. От раза к разу Рикардо все глубже постигал искусство быстрого и аккуратного превращения людей в трупы.

И наконец…

Она пребывала в прострации недолго.

Чайка пришла в себя и резко замотала головой.

Лейла молча наблюдала за ней.

— ...Ложь! Ложь, ложь, неправда!

Скорее всего, ей и в голову не приходило, что имя «Чайка» использовалось по отношению ко всем людям, попадавшим под определенные условия.

— Это все ложь! — ее эмоции выплескивались с такой силой, что она кричала на Лейлу не на обрывчатом общем наречии, а на языке Лаке. — Это я, я Чайка! Я помню! Я…

— Но ведь у тебя провал в памяти, разве нет?

— Это неважно!..

У всех настоящих Чаек есть пробел в воспоминаниях.

Память — далеко не незыблемая штука и не может служить доказательством. Если ее можно частично потерять, то можно и подделать. Для Лейлы, которая умеет свободно манипулировать сознанием других людей с помощью препаратов, собственная память — вполне понятная вещь.

Но… похоже, Чайка отказывается это признавать.

Ведь признание будет равносильно отрицанию собственного существования.

— И шрам на шее — наверняка п-просто случайность!

— ...Я понимаю, почему ты не хочешь признавать это, — хладнокровно ответила Лейла, тоже переключившись на Лаке. — Я тоже была такой.