— Уволь, мой хороший. Годы свое берут — отпил, сколько полагалось.

— Ну, как знаешь, — адъютант спрятал флягу в карман и с интересом завертел головой по сторонам. — Надо же, если не знать, что ты самый богатый после патрона человек в Империи — вовек не догадаешься! Обстановка убогая, колер на стенах — как в солдатском нужнике, откуда-то похоронной химией тянет — будто не в Ассамблее Права пребываешь, а в дивизии первого эшелона, которая давно оставила надежду на переформирование! Небось, и бабы второй год не трогал?

— Супруга наша в родовом имении. Можно сказать, в героической эвакуации.

— Ясно. Барахло стережет, которое ты реквизируешь у других казнокрадов и бронированными машинами туда отправляешь. Бронированными — это на случай неожиданного артналета или собственной охране не доверяешь?

— Не за барахло жалкое не щажу живота своего!

— Понятно! — перебил Керик весело. — Во благо Права и Империи стараешься…

— Не гневи меня, мой завистливый! — глаза генерала Арольда сузились, как поле зрения снайпера в телескопическом прицеле, когда он взял цель на мушку.

— Пустое! — махнул рукой Керик. — Сегодня я столько раз гневил тебя, братец. Одним гневом больше, одним меньше…

— Зачем пожаловал, крыса тыловая?!

Адъютант не обиделся. Напротив, даже обрадовался. Наконец-то он добился того, чего хотел:

— О! Вот ты и созрел для серьезного разговора! Я — крыса тыловая, а ты, значит, на фронте геройствуешь! Разрешите полюбопытствовать, на каком?! Что-то не припомню твоей фамилии, братец, в списках командного состава, когда их, между прочим, патрон утверждал… По чести говоря, мы эти списки совместно утверждали. Между вторым завтраком и обедом… нет, между первым завтраком и вторым, а между вторым и обедом у нас речь о тебе шла! Содержательная речь. Но раз ты созрел, пора и о деле!

Генерал прикрыл глаза ладонью. Со стороны посмотреть — устал человек от непосильного бремени трудов праведных. На самом деле жгла его ум одна мысль: о чем говорили император с Кериком между вторым завтраком и обедом, о чем?! Если дело ограничилось одними сношениями с Конфедерацией, можно выкрутиться: прикинуться простачком, то да се, в интересах государства, игра в поддавки, я — им, они — мне, а вот если прознали, что состояние спрятано не в имении, а положено на анонимный счет в нейтральном государстве…

— Вот что, фронтовой герой, расскажи-ка мне про операцию «Изменение»! Да поподробнее. Очень желательно знать, для каких целей ты ее затеял?

— Зачем это тебе?

— До отлета на Погонщика Туч хочу снова у патрона выиграть. Такой я, рисковый. А проигрывать мне не с руки!

— Но это секретная операция. По литере «Б».

— Адъютант Его Имперского Величества имеет право быть ознакомлен со всеми секретами Империи, даже безлитерными!

Сквозь непроницаемые полотнища гобеленов пробивалось немного дневного света, но и в его скупых лучах Эрзам увидел того, кого предполагал увидеть. Человек в фиолетовом камзоле и обтягивающих панталонах сидел к нему спиной у противоположной стены громадного помещения, за низким столиком, над которым возвышалось бездонное озеро Зеркала. В Зеркале не отражалось ничего — его поверхность была скрыта клубящимся белым туманом. Когда Эрзам приблизился к столику, он увидел, чем занят человек в камзоле, и удивился.

В руке колдун держал колоду крупных, с закругленными углами игральных карт, наподобие тех, что используются для игры в таррок, и, внимательно рассмотрев очередную карту, выкладывал ее на полированную твердь столешницы. Урзах-Толибаг, а человек за игральным столиком несомненно был Урзах-Толибагом, явно слышал шаги, но вставать не спешил. Он продолжал свое изысканное занятие, и карты прирученными птицами выпархивали из длинных гибких пальцев.

Ничего демонического или магического, на первый взгляд, в нем не было. Таких на сотню — сто плюс один. Но Эрзам повидал всякое. Стараясь не дышать, он стал заносить меч…

В это время последняя карта переместилась на стол и легла поверх остальных, являя миру королевское лицо с надменным профилем. Урзах повернул голову, увидел глаза наемника и устало сказал, не разжимая губ:

— Вот ты и пришел, Эрзам из рода Гонэггов!

Эрзам судорожно сглотнул слюну. Не иначе, дьявольское колдовство! Откуда Урзах-Толибагу известно имя бойца?

— Да, я пришел, колдун! Твое имя мне тоже знакомо, Урзах-Толибаг! Ты, наверное, догадываешься, зачем я пришел?

— Я не догадываюсь, я знаю! — сказал колдун грустно, и столько горечи прозвучало в его словах, будто не колдун, а Эрзам — порождение Страны Вечной Осени. — К сожалению, стохастические процессы не подвластны воле человека, даже если он вооружен информацией, круглосуточно поступающей со стационарных спутников! — добавил он непонятно.

Колдун помолчал, демонстративно игнорируя обнаженный меч, встал, аккуратно придвинул к ножке столика сиденье без спинки, и сказал:

— Эрзам! У меня к тебе всего одна просьба. Перед тем, как начнется поединок, ты должен ознакомиться с Правилами!

— Можешь не утруждать себя понапрасну, — язвительно заметил боец. — Правила Чести в дуэльных поединках мне знакомы с детства! Я закончил школу Разящих Мечей в Астеции и по этикету ведения боя не раз и не два признавался среди первых!

— Я имею в виду иные Правила, Правила Вечного Пасьянса. Это, — он обвел руками столик, на котором застыли в ожидании четыре масти, — не обычные карты. Они… гм-м… волшебные. От того, как они перемешаны в колоде и затем выложены на стол по упомянутым Правилам, зависит ни много ни мало, а течение всех событий на Хоррис, на твоей планете, Эрзам. Каждое из сочетаний карт приводит в действие определенные законы, которым подчиняется все живое в этом мире. Ты заблуждаешься, приписывая власть над этими законами мне, я — только посредник, который обязан день за днем играть сам с собою перед экраном, на котором ночью мой писец наблюдает за результатами этой игры. Я привожу в действие законы, но сделать их такими, как я хочу, — не могу! Если тебе посчастливится убить меня, продолжать Пасьянс придется тебе! А чтобы правильно его раскладывать, необходимо выучить Правила!

— Ну уж, этому не бывать! — процедил Эрзам, но меч опустил. Разговаривать, держа «Сам-восемь» на весу, было неудобно — рука затекла. — Я никогда не стану соучастником твоих кровавых игр! Не для того я прошел ледяную пустыню, дрался насмерть с шакалами и людьми, которые хуже шакалов, чтобы после всех испытаний перекладывать с места на место куски раскрашенного пергамента! Да и не верю я, что от перемещения игральных карт зависит наша судьба! Я столько раз бросал карты в таррок, и что же? Кроме проигрыша или выигрыша, ничего в мире не происходило! Однажды, как сейчас помню, я собрал под банк шесть желтых шаров, такое раз в жизни бывает! Надо такому случиться, проклятый скулодер Юруква ответил на мой удар семью пурпурными звездами! Я призывал Золотую Дугу пасть ему на макушку, и ничего! Нет, ты лжешь, колдун!

— Не забывай! — воскликнул Урзах-Толибаг. — Я — великий маг, и карты у меня магические! Собственно, это и не карты вовсе… Впрочем, тебе не понять… во всяком случае, пока не понять… Если же ты попытаешься уклониться от изучения Правил, мне останется одно: отказаться от поединка и подождать более сговорчивого соперника. Я полагаю, Цвобри не остановится на достигнутом и завербует еще чью-нибудь бессмертную душу!

Эрзам побледнел. «Сам-восемь» описал замысловатую траекторию в непосредственной близости от головы Урзах-Толибага. Тот элегантно увернулся и продолжил:

— Постой, безумец! Если ты не прекратишь свои вольные упражнения, я вызову своего железного слугу! Уж он-то сможет усмирить любого задиру, пусть для этого даже ему придется выйти за рамки гуманистического контура!

В подтверждение сказанному колдун резко свистнул. Сквозь стену в зал вошел черный как смоль железный человек. У него железным было все: туловище, ноги и руки. Он был выше самого высокого человека из плоти. На целую голову. Лица у железного истукана не было — только во лбу горел яркий янтарный глаз. В руках железное исчадие держало не оружие, а почему-то золотое блюдо, наполненное дивно пахнущими фруктами. Эрзам мог дать голову на отсечение, что подобными диковинами не лакомился даже покойник-князь, а уж на что любил потакать чреву!