— Да. Агенту был придан ИНКА.

— Скажи мне, Арольд, в кого внедрили ИНКА? Я держал пари с адъютантом, что непременно догадаюсь!

— ИНКА, к сожалению, вышел из игры на предварительном этапе по причине смерти биологического носителя.

— Не может быть, генерал. Твой Маршаллиссимус недоволен. Неужели ты посмел вселить ИНКА в разум моего предка, блистательного князя Мельдана Скрытного, погибшего от руки мятежного холопа?!

Генерал пожал плечами:

— Как можно?! Даже в мой, скажем прямо, не самый умный мозг Империи такая мысль прийти не могла! Прятать кибернетического надзирателя и помощника под серебряной маской? Увольте… Вообще говоря, Мельдан рассматривался моими сотрудниками как потенциальный носитель…

— Но, но, но!!!

— Но я выбрал снежного дракона!

Лицо императора вытянулось:

— Ничего умнее не придумал, дурак!

Он швырнул платок на пол и утвердил обширное седалище прямо на карту, придавив флажки и подмяв под себя полконфедерации.

Горе его было безутешным.

— Керик!!! — гаркнул он минуту спустя.

Адъютант не заставил себя ждать. Он ловко прошмыгнул между генералом и Маршаллиссимусом и застыл в смиренной позе, наклонив зализанный пробор слегка в сторону непосредственного начальства.

— Керик, сволочная ты душа! — всхлипнул император. — И за что только терплю тебя, не знаю. Фрейлин моих портишь, вчера опять гранд-статс-дама жаловалась, повсюду обо всех сплетничаешь, ни стыда ни совести, с Правомочными задираешься, а теперь и пари наше выиграл… Лезь под стол!

— Слушаюсь! — тощий зад адъютанта, обтянутый атласными штанами ядовитого малинового цвета, мелькнул и исчез под картой. Из-под стола послышалось звяканье, бульканье и прочие звуки, оповещающие, что выигрышем пари был санкционированный доступ к довоенным запасам веселящей влаги, которую император прятал от супруги в Стратегическом зале, куда вход женщинам был строго воспрещен на все время ведения боевых действий.

Генерал непроизвольно сглотнул слюну.

— Премного благодарен, патрон! — сказал нахал Керик после того, как выполз из-под стола и промокнул губы узкой ладошкой. — Не смею задерживаться! — И снова исчез за портьерой.

— На что же мне дальше спорить, Арольд? — спросил безутешный император, в расстройстве шмыгая носом. — Чтобы этот паршивец снова меня не объегорил, а?

Эрзам спустил ноги в провал, нащупал твердь и, помогая себе руками, погрузился в темноту. Когда глаза привыкли, он обнаружил на стенах и потолке туннеля какое-то свечение, слабое, мерцающее, но тем не менее помогающее не разбить лоб в кромешной тьме. Эрзам вытащил меч, выставил перед собой и осторожно пошел вперед, втянув голову в плечи.

С каждым шагом запах сырости, который встретил его при входе в провал, уменьшался, пока совсем не исчез. За стенами что-то басовито жужжало, словно рой полу пчел. Но, судя по силе звука, это гудели не простые полупчелы, а полупчелы гигантского размера. Эрзам поежился, представив себя лицом к лицу с такими чудовищами.

Потом жужжание сменилось глухим уханьем, так что изъеденные неумолимым временем каменные плиты, по которым ступал боец, заметно вздрагивали. Воистину, силы, заключенные в крепости, были дьявольскими!

В конце концов туннель привел человека к массивной деревянной двери, из-под которой просачивалась в подвал узенькая полоска света. Эрзам приставил ухо к двери: ему вовсе не хотелось нарваться на засаду. Если Урзах-Толибаг хотя бы наполовину так могущественен, как расписывали и Цвобри, и старец из Харкнея, у него должно быть множество воинов!

До его чуткого слуха не донеслось ни звука. Очевидно, помещение за дверью было безлюдно. Во всяком случае, Эрзам на это надеялся. Он встал на колени и вогнал «Сам-восемь» в щель под дверью. Приподымая меч, потянул дверь на себя. Его усилия оказались напрасными — дверь наружу не открылась. Тогда воин уперся обеими руками в преграду и напряг мышцы. С тем же результатом. Вернее, безрезультатно. Наивно было полагать, что дверь окажется незапертой.

Гонэгг ощупал косяк. Дверная коробка была сработана тоже из древесины. Будь она сделана из железа, пришлось бы рубить дверь, а это шум. Деревянная — совсем другое дело. Слава Золотой Дуге, у бывшего княжеского воина имелся некоторый опыт по части отпирания замков!

Эрзам всунул кончик меча между дверью и косяком на уровне груди и стал опускать лезвие, стараясь нащупать язычок навесного замка или закаленную полосу накладного завеса с внутренней стороны входа.

Жалобно звякнул металл, наткнувшись на металл. По звуку боец без труда определил, что дверь запирает обычный навесной замок. Эрзам отвел от себя рукоятку меча и налег на нее грудью, интуитивно используя принцип рычага. Язычок чмокнул и отжался. Дверь со скрипом повернулась вокруг петель. Глаза Эрзама, привыкшие к полумраку туннеля, моргнули. Одинокая свеча на грубо сколоченном дощатом столе показалась ему ослепительной звездой.

На самом деле свеча успела превратиться в оплывший огарок и чуть заметно чадила в глиняной плошке. Кроме стола, в помещении, казавшемся низким из-за причудливых теней на потолке, находилась деревянная лавка, очень гладкая и потемневшая от времени, топчан, застеленный шкурой какого-то неизвестного зверя, и еще одна дверь.

На стене висели продавленный с одного края прямоугольный щит тусклого металла и граненая чернильница на ажурной цепочке. Под столом валялась исписанная каллиграфическая палочка, столешница была испещрена высохшими кляксами. А когда в изголовье топчана Эрзам обнаружил бронзовую песочницу, выполненную в виде изящного дракончика, стало ясно — это помещение не для стражи. Здесь обитал писец. А если судить по натекам воска на огарке, писец отсутствовал в своей келье всю ночь.

У Эрзама слипались глаза. Больше всего ему хотелось прилечь на гостеприимный топчан и дать отдых истомившемуся телу. Сколько же дневных и ночных переходов пешком и на верблюде проделал он после того недоброй памяти погребального костра?! Не сосчитать! Но воин понимал и другое — спать нельзя!

Он разрешил себе только малость подкрепиться. Потом спрятал суму под топчан, закрыл вход из тоннеля (замок сам собой щелкнул!) и встал на стражу у второй двери.

Ждать пришлось недолго. Раздались шаркающие шаги, дверь заскрипела (что они тут, совсем обленились, не могут петли жиром смазать?) и пропустила в келью человека. Не то чтобы очень старого, но какого-то покореженного жизнью. Голову он держал набок, сильно сутулился и волочил одну ногу. Видать, служба на Урзах-Толибага была не из сладких. Под мышкой писец нес кипу неправдоподобно белых, прямоугольных, одинаковых по размеру листов.

Эрзам легонько шлепнул его по голове мечом. Плашмя. Чтобы, не дай погаснуть Небесному Костру, не помер на месте от страха!

Человек икнул и присел на месте, схватившись за голову обеими руками. Кипа разлетелась по всей комнате стаей белоснежных мотыльков.

Придя в себя, человек с опаской поднял на Эрзама бесцветные глазки, но ничего не спросил, как будто княжеские бойцы с мечами наголо каждый день поджидают его за дверью.

— Ты кто? — шепотом спросил Эрзам.

— Я?

— Нет, я! — передразнил Гонэгг.

— Жегдо!

— Я понимаю, что твое имя Жегдо, но кто ты по занятию?

— Толкователь Зеркала!

— Жегдо Толкователь Зеркала, в последний раз спрашиваю, кто ты таков есть в замке? Потом вопросы станет задавать мой меч, а он настойчивее моего языка и гораздо чувствительнее для твоей кожи!

— Я очень хочу спать, но, видно, мне придется это дело отложить! — сказал писец и поведал Эрзаму все, что знал.

В замке, по косвенным признакам, обитает достаточное количество людей. Но он, Жегдо, никогда никого из них не видел, кроме Хозяина. Он, Жегдо, предполагает, что все люди работают на Хозяина. Жегдо тоже работает на Хозяина. Имя Хозяина нельзя упоминать вслух — это карается. Впрочем, Жегдо и не знает настоящего имени. Он работает честно и получает за работу хлеб. Всю жизнь он провел в замке. Возможно, здесь он и родился. А вот родителей своих не помнит. Помнит только свою работу. Работа же у Жегдо замечательная.