— Сейчас мы обмозгуем, куда еще послать своих комиссаров… — Малышев счастливо рассмеялся: — Натаха меня ждет, наверное, вот как!
Наташа ждала. На столе кипел самовар, в комнате все блестело.
Молча обнялись Малышевы и долго стояли без слов, окруженные друзьями.
Скинув пальто, Иван сел на кровать. Такого никогда не было, чтобы он одетый сел на кровать. Улыбаясь, посмотрел на жену, на друзей, склонил голову к подушке и мгновенно уснул.
…Очнулся он, когда в комнате уже никого не было. Одна Наташа дремала на стуле. Но сразу же подняла голову, как только муж шелохнулся.
— Все уже ушли? — тихо спросил он.
Наташа улыбнулась.
— Милый, уже шесть часов утра…
Ивана словно окатили кипятком:
— Как? Я уснул?
Наташа кивнула.
— Я развалился на кровати, а ты просидела всю ночь, боялась меня потревожить? Я обещал тебе быть вместе в этот вечер?
— Да.
— И я уснул!
— Мы были вместе, Ваня.
— Я — негодяй… Я даже не смею просить у тебя прощения. А сейчас мне опять нужно бежать. Сегодня городская конференция большевиков.
— Ты хоть ешь где-нибудь? — поинтересовалась Наташа.
— А как же! В харчовках, на Покровском[7] около комитета, где попало.
— Это около моста, в подвале? Напротив дома Поклевского?
— Да.
— Проверю я, как там тебя кормят.
Наташа разогрела чай. Иван ходил за ней от стола к кухне, виноватый, пришибленный.
Наконец она не выдержала, рассмеялась:
— Вот что, Иван: ты никогда ни на минуту не смей думать, что мы не вместе. Где бы ты ни был — мы вместе. Ты понял, соловьиная твоя душа? Мы вместе. Вот сейчас поведешь городскую конференцию. Будешь создавать городской Совет. Но мы вместе. Хотя… И запомни, я в эти дни так много думала, так изучила тебя, весь твой путь прошла; я горда и счастлива, хоть и… Ты понял.
— Да, «незаконная». А что это за такие уклонки: «хоть и»? В чем дело?
— После. Обо всем после…
— Ну, хорошо. Но ты тоже учти, что ты будешь первой законной советской женой! Поняла?
Наташа, всхлипывая от смеха, с непонятной горячностью сказала:
— Оба поняли. А теперь ешь и беги. Не опоздай. А то меньшевики отовсюду вас вытеснят. Нельзя опаздывать.
Хорошая Наташа сегодня, совсем прежняя. Замкнутость ее проходит. Но что-то мучает ее. Что? И взгляд ее бывает часто недоверчивый. Что произошло? Скажет ли? Должна сказать.
XXI
Как-то, вернувшись вечером домой, Иван Михайлович нашел квартиру пустой.
«Славно! Муж на заседаниях — жена дома. И наоборот. Раз уж моя «незаконная» теперь работает в комиссии труда, значит, свиданий будет еще меньше… Посижу. Подожду».
Тетрадь в клеенчатом пестром переплете лежала на столе. Он впервые увидел ее. Открыл «Дневник» — написано полудетским почерком Наташи. Он улыбнулся: жена вела дневник. Торопливо захлопнул тетрадь, словно коснулся чужой тайны. Однако интересно. Снова Малышев открыл тетрадь. На первой странице было обращение к нему:
«Мы мало видимся с тобой, Ванюша… Этот дневник я начала, как бы разговаривая с тобой. Прочитай и скажи мне все. Твоя незаконная».
Первая запись относилась к его возвращению из армии, к его болезни.
«…Сегодня ты бредил. Все время звал дядю Мишу и какую-то Наденьку. С Наденькой ты говорил нежно, влюбленно, называя ее своей мечтой. Я узнала, что у нее черные глаза и черные волосы. И если ты читаешь сейчас эти строчки — скажи мне, откуда надо мной такая беда? Знаю, я не доросла до тебя, поэтому ни в чем не обвиняю. Я только не хочу лжи. И не хочу, чтобы ты унижался до лжи. Уйти, оставить тебя больного? Если бы я знала, где живет эта Наденька, я вызвала бы ее. Но я не знаю, будет ли она ухаживать за тобой?
Для меня ты единственная в жизни цель, неожиданный мне подарок. Могу ли я осуждать тебя, моего учителя!»
Иван похолодел: «Какая чушь! И кто такая Наденька?»
Лихорадочно листая тетрадь, он читал разрозненно, вырывая глазами записи в разных местах.
«4 марта. На первом собрании Совета было более ста человек. Я сидела рядом с Марусей Куренных. Она моих лет. Веселая, уверенная, смеялась и говорила: «Земля станет хорошим местом для жизни».
6 марта. Партий всяких очень много расплодилось. Мы провели на Верх-Исетском митинг. Эсеры и меньшевики хотели сорвать его, пустили на нас вагонетку и кричали: «Казаки приехали!»
Все заволновались, но на подмостках появился Ваня и всех успокоил.
…Февраль разбудил молодежь. Верх-исетские ребята помогают другим разобраться во всем. Сами проводят митинги, рассказывают, каков характер революции, призывают на борьбу с империалистической войной и за то, чтобы в Советах было единовластие. Уже совсем хорошо говорит Абрам Мовшензон. Он все время ходит за Вайнером, за Мрачковским. На всех митингах их слушает…
Так интересно жить. Ваня говорит, что молодежи нужно сейчас потребовать охраны детского труда, шесть часов рабочий день подросткам, с восемнадцати лет избирательное право и всеобщее и бесплатное обучение.
«На покой» отпустили из храма епископа Серафима! Как-то это переживают мои мама и папа!
Я учусь, учусь. Теперь я учусь уже не только для того, чтобы быть достойной Ванюши. Я учусь борьбе. «Любовь окрыляет только слабых, — так он сказал когда-то. — Тех, кого подталкивать к делам надо искусственным возбуждением».
2 апреля. Сегодня в «Уральской жизни» статья Ванюши. «От вас будет зависеть судьба союза. Вы должны… решить вопрос, нужны ли нам профсоюзы и для чего они нам нужны?.. Не раскалывайте свои силы, не вносите раздора в рабочую среду! Помните, что сила рабочего класса в товарищеском единении!»
Как чудесно, что суровые испытания не ослабили его волю, а вроде — наоборот.
Мне надо перенять у него его спокойную силу, его умение действовать без нервной суеты. Но Наденька мне не дает покою! Когда я остаюсь одна, стены наваливаются на меня. Кто она? Все мое повседневное, все мысли и переживания до этого потеряли силу, смысл и цену. Все заполнилось одним желанием — узнать, кто она.
Когда-то он мне сказал: «Каждый порядочный человек чувствует себя ответственным за другого». Он, наверное, сейчас мучается из-за меня, не знает, как быть.
Мое чувство к тебе, Соловей мой, не изменилось от твоей измены. Ты не сделаешь подлости. Но может быть, это большая любовь. И я должна уйти. Но только прежде должна все узнать.
Вот тут он сидел и смотрел на меня. Я припадаю к стулу. Плачу: посмотришь ли ты еще на меня так? Вот в эту дверь он вошел, улыбнулся, как всегда широко…
Лучше молчать, не растравляться, думать о другом.
3 апреля. Сегодня у нас было организационное собрание молодых. Ваня, Леонид, Федич и другие быстро развивают их политически, знакомят с программой партии, устраивают лекции, беседы, чтения. Абрам Мовшензон такой вожак у молодых, что Ваня не нахвалится. Везде этот парень успеет. С улыбкой, весело. Ваня дал ему специальный план занятий по политэкономии, по текущему моменту.
Я давно поняла, что Ваня старше времени, в котором живет, старше той жизни, что идет вокруг.
А молодые — настоящие помощники: распространяют литературу, газеты, расклеивают воззвания, дежурят в партийной библиотеке. Только вчера с митинга у дома Поклевского вернулись избитые, схватились врукопашную с меньшевиками. Они призывали к борьбе за мир. А тут выскочил один меньшевичок и начал их поносить. Силенок-то не хватило, слов мало еще у наших, они и пустили в ход кулаки. Такая пошла потасовка! Брань… Кто-то крикнул:
— Иди за Иваном Михайловичем!
И когда вышел Ваня, меньшевичок убежал. Ваня пенял ребятам:
— Этак им свою правду не внушить. Надо учиться говорить. Самый страшный для них бой — словесный. Их от наших речей в пот бросает. Не выступайте по вопросам, которые нетвердо усвоили, а если противник не под силу, то вообще не следует выступать. А ваш «метод» борьбы — кулаки и брань — для большевиков неприемлем.
5 апреля. В городе появились буржуазные молодежные организации «Бубенчики», «Колокольчики», кружки «Разумных развлечений». Они стараются сбить с толку молодежь, оторвать от большевиков.
На днях там вели спор «Душа гимназистки». Бедные! Куда кинулись!
У Ванюши огромная ненависть к мерзостям российской жизни… И у меня теперь тоже. И это неверно, что ты, Ванюша, — единственная моя цель. Нет. Теперь — нет. Теперь я в борьбе. И борьба — моя цель! Я не хочу безмятежной жизни: ни за что не бороться, ни за что не отвечать! И это ты мне открыл глаза!
А думы, как сычи, стонут: Наденька! Есть еще Наденька! Моя вера в счастье, в силы, в будущее уходит…»
