Как не хватало Шабтаю трактата «Эц даат»! Когда же Леви привезет его?! Только там, туманными намеками, хитрыми аллегориями, в сплетении еврейских букв зашифрованы даты возвращения из мира скверны!

Если Шабтай Цви сможет найти их — то он вернется, непременно вернется, ведь Эзра д’Альба оставил, разбросав по всему тексту, скрытые подсказки, ключи и логические цепочки, вскрыв которые, можно предвидеть будущее!

Лет пять назад знаменитый муфтий Ванни-Эфенди, обучавший Шабтая правильному чтению и толкованию Корана, предупредил своего ученика: тебя ждет нечто более страшное: безмолвие. Ты будешь знать многое, что недоступно человеку или откроется гораздо позже, но не сможешь вымолвить ни единого слова! Рот твой запечатается, будто бы его залили расплавленным воском, и не станет рук, чтобы перенести эти знания на лист пергамента, взяв перо. Способен ли ты это пережить или лучше отступишь?

— Я выдержу — произнес Шабтай, помолчав, выдержу, у меня есть силы…

Сейчас он в этом стал сомневаться. Чудовищная пропасть разверзлась! Беспомощный, ищет руками опоры. Ноги подкашивались. Шабтай опустился в отчаянии на каменный пол башни. В ушах звенело, и в бессмысленном шуме он различил забытые слова Ванни-Эфенди. Ты будешь проклят. Ты потеряешь все. Ты станешь бесплотным духом, не принадлежащим ни к одному из миров. В час смерти — а я уверен, ты заранее его высчитал — черные ангелы так и не решат, в какой ад, иудейский или мусульманский, тебя отправить. Поэтому накажут, как не наказывали никого: безразличием.

Пройдут века, а ты все останешься со своей душой между геенной и джехином, потеряв малейшую надежду на упокоение.

Шабтай не заметил, что уже плачет. Кожан повис, вцепившись когтями, за край тюрбана, игриво щекоча шею краем крыльев и лопастью маневренного хвоста.

— Отцепись хоть ты от меня, летучка проклятущая! — вскричал Шабтай, отрывая кожана от тюрбана. Голос его многократно повторило эхо, отразив от стен башни, и разнесло по всему двору Балшичей.

— Колдует, злодей, — лениво процедил сквозь зубы стражник, вслушиваясь в эхо, — летучую мышь заклинает.

— Страшно-то как, — согласился с ним второй стражник, — вдруг он на нас порчу наведет?

— Он потерял почти все свои магические умения — успокоил стражников третий.

— А начальство нам плату не повысит? Все-таки мы черного колдуна охраняем, не простого разбойника! — поинтересовался первый.

— Посмотрим. Но если сбежит — отвечаете головами!

В тоске, все еще надеясь получить вести из Львова, Шабтай Цви приручал маленькую ласточку, свившую гнездо у окошка башни. Тонкая, узкая, она складывала острые крылья и перебирала розовыми лапками по гладким камням. С недоумением, даже испугом смотрела она на больного, заросшего черной бородой Шабтая Цви.

— Не бойся меня, птичка, просил он ласточку, не улетай. Ты бываешь зимой в Иерусалиме, расскажи, как там мой город?

Чудилось ему, что ласточка отвечает: хахам-баши, была я в Иерусалиме, чистила крылышки свои от египетской пыли, облетая вокруг финиковых пальм. Видела старые желтые камни, тощие стебельки, растущие из бесплодных камней. Иерусалиму нужен дождь, хахам-баши, сотвори его, хороший, мощный ливень, чтобы шел он дня три и напоил землю.

Ласточка, бедная ласточка, не смогу я вызвать дождь! Я больше не Машиах, а убогий дервиш нищенствующего ордена Бекташи, я забыл свое имя — и мир тоже забыл меня.

Бесшумно отворилась дверь, заглянул в камеру стражник. Совсем рехнулся, подумал он, с ласточкой беседует. Он не опасен больше.

Шабтай Цви, он же Амирах, он же Азиз Мухаммед Эфенди Капыджи-баши, переселился в иной свет судным днем 1676 года[9] по григорианскому календарю, в миг, когда он писал письмо еврейским купцам. Он просил передать ему молитвенник на осенние праздники. Душа Шабтая вылетела, едва он успел вывести последнюю букву — «нун» сафит[10].

Мусульмане погребли Шабтая Цви в тот же день на старом кладбище у берега небольшой реки или ручья. После этого ручей вышел из прежнего русла.

Могилу Шабтая занесло толстым слоем ила, залило мутной водой, в которой быстро плыли толстые черные ужи с оранжевой точкой на плоском черепе. Слова мудрого каббалиста Эзры д’Альбы сбылись: провозгласивший себя Машиахом спустился на дно к змеям. Крокодилы, правда, в том ручье не водились, но д’Альба мог это не предвидеть, он же никогда не был в Албании….

В 21 веке Ульчин стал модным курортом. На развалинах замка, в сохранившейся башне Балшича открылась художественная галерея. Там, где доживал свои дни ссыльный еретик Шабтай Цви, еврейский мусульманин, почитаемый поныне орденом Бекташи суфий Азиз Мухаммед, теперь выставляют свои безвкусные картины художники. Нарисованные яркими химическими красками, они неплохо продаются, и сутулый экскурсовод рассказывает группе о загадочном человеке с печальными еврейскими глазами, который был заточен здесь в 70-е годы 17 века. Но им это уже неинтересно, и, мельком посмотрев исцарапанные длинными когтями летучих мышей каменные своды, туристы идут загорать.

В ту злополучную ночь, когда упрямая русинка Марица вышла на свидание к букинисту Леви, нарядившись в платье пани Сабины и нацепив на шею змеиный скелет, иезуит Игнатий Несвецкий долго не засыпал. Его изводили мучительные сомнения, душила злость, глаза наотрез отказывались слипаться. В такие минуты Несвецкий был готов разрубить надвое каждого, кто посмел бы ему помешать, но он был один. Отчаявшись уснуть, иезуит решил выйти прогуляться по спящему городу. Мелкие галицийские черти завели патера туда, куда он наведывался и раньше: красивую улочку, застроенную особняками знатных польских семейств. Дом, где жила пани Сабина, не самый красивый, но уютный садик и розовые кусты вокруг него привлекали к этому уголку внимание. Посаженные много лет назад, еще старым садовником ее деда, китайские розы разрослись, заслонив высокую каменную ограду. На прохожего сразу обрушивался пряный аромат цветов, а одежда цеплялась о колючие стебли. Та же участь постигла и сурового ханжу: край его сутаны зацепился за шип.

Пытаясь высвободиться, иезуит Несвецкий нагнулся — и то, что он увидел, отвлекло от мысли о порванной сутане. Он нашел амулет, оброненный Марицей. С видом знатока змеиной анатомии Несвецкий поднял скелет, тщательно всматриваясь в него, быстро определил: это поворызник[11]. Из всех змей, водившихся в Львиве, поворызнику принадлежит честь быть самой ядовитой. Длинная, два и более метра, белая или сероватая с фиолетовыми полосами, она считается тайной помощницей ведьмы. Без поворызника никак не обойтись в тех мрачных ритуалах, с которыми коллегия иезуитов обязана бороться. Скелет этой змеи, подвешенный на черный шнурок из тонко скатанной овечьей шерсти, по крестьянским суевериям, защищает свою обладательницу от порчи и сглаза. Интересные дела творятся на аристократической улице!

Несвецкий положил амулет Марицы в карман и пошел домой. Марица не сразу заметила пропажу змеиного амулета. Помогая, как обычно, своей госпоже одеться и причесаться, она медлила, зевала, всем своим видом демонстрируя, что за всю ночь не успела выспаться.

— Ты сегодня совсем сонная, — заметила пани Сабина, когда Марица уронила на пол золотую заколку. — Гуляла, наверное, с кавалером по крышам?

— Нет, пани, — смутилась русинка, — я немного припозднилась, была в саду, здесь, у розового куста.

— И кого же ты охмуряла, хитрая моя?

Марица замялась. Признаться, что она устроила ночное свидание с букинистом Османом Сэдэ, ничего не сказав об этом пани? Но и обманывать хозяйку тоже нехорошо, рано или поздно правда всплывет наружу.

— Я была с тем, кто нравится вам, пани Сабина, — уклончиво ответила Марица, — и он подумал, будто перед ним вышли вы. Он ничего не понял, было так темно, нежно, романтично…