— Это не вы. Кто такой?

— Брат, — насупился Логунов.

— Где он?

— На том свете.

Обер-лейтенант искоса взглянул на моряка, усмехнулся и положил фотографию на стол.

— Отдайте ее мне, — попросил Логунов.

— Пожалуйста, — вежливо сказал Гартман и опустил фотографию в карман пленного.

Сев за стол, обер-лейтенант приказал солдату дать пленному табуретку.

— Надеюсь, будете отвечать на все вопросы. — Улыбка сошла с его лица, и глаза стали серьезными. — Этим заработаете жизнь. И не только жизнь. Должен откровенно сказать, что в концлагерях несладко. А если дадите подписку работать на германскую армию, получите волю, хорошую работу, и в концлагере не придется прозябать. Вы сильный, смелый человек. Такие люди нам нужны для управления новой Россией.

«Мягко стелет», — подумал Логунов и облизнул сухие опухшие губы.

Обер-лейтенант пытливо посмотрел на него и крикнул: «Вассер». Солдат принес кружку воды и протянул пленному.

— Руки же связаны, — выдавил из себя Логунов.

— Ах, какой я несообразительный! — воскликнул Гартман и приказал солдату развязать руки пленного.

Почувствовав себя свободным, Логунов вздохнул полной грудью, расправил плечи и, криво усмехнувшись, взял кружку. Ему хотелось выпить ее залпом, но он сдержал себя и пил медленно мелкими глотками, чувствуя, как с каждым глотком возвращаются силы.

— После драки всегда мучает жажда, — сочувственно заметил Гартман. — А вы славно подрались. Теперь, вероятно, и курить захотелось. Пожалуйста.

Он протянул портсигар. Логунов взял папиросу и сунул в рот. Солдат чиркнул зажигалку.

— Я знаю, русские не любят наших сигарет, — сказал Гартман. — Разделяю ваше мнение. В сигаретах скверный табак. Русские папиросы — прима. Не правда ли, отличные папиросы?

— Ничего, — проговорил Логунов, жадно затягиваясь.

«Поет мотивно. Видать, хитрюга. Ну, посмотрим, что будет дальше», — подумал он.

Ему, видавшему виды разведчику, была понятна игра немецкого офицера. Продлится она недолго. Вежливая улыбка на его лице быстро потухнет, когда пленный не ответит ни на один вопрос.

А отвечать он, конечно, не будет. Вот сидит этот представитель арийской расы и самодовольно потирает руки. Победитель! Воображает, что на него будут работать советские люди, а того не понимает, собака, что не унести ему из России свои арийские кости.

Логунов плюнул на пол и бросил окурок.

— Улучшилось самочувствие? — поморщившись, но весело спросил Гартман.

— Вроде бы, — подтвердил Логунов, действительно почувствовавший, что к нему вернулись силы и хладнокровие.

— Теперь приступим к делу. Какой номер вашей части?

— Энский.

Гартман недовольно поморщился.

— Давайте, как говорит русская пословица, шутки в сторону. Отвечайте! — возвысил он голос.

— Я ответил, — сузил глаза Логунов.

Голос его чуть дрогнул. Вот сейчас и начнется то, о чем думалось раньше. Логунов сжал пальцы в кулаки, чтобы преодолеть дрожь в теле. Линия последних часов жизни намечена, и надо собрать всю свою волю, чтобы не уронить честь советского моряка.

— Вы — что? Не хотите отвечать? — спросил Гартман.

— Да, не хочу! — со злой насмешкой сказал Логунов. — Белыми нитками шита твоя дипломатия, фашист.

В его глазах сверкнула такая ненависть, что Гартман отпрянул назад. Схватив лежащую на столе плетку, он изо всей силы стегнул Логунова по лицу.

— Отвечать надо, сволочь! — взвизгнул он, теряя самообладание.

Морщась от боли, Логунов крикнул:

— Я тебе, гад, ответил! За папироску хотел купить. Дешевка! Ошибся, вшивый шакал. Не продаюсь!

— Ганс! — обер-лейтенант махнул рукой.

Теперь он уже не походил на веселого человека. Голубые глаза сузились и приобрели стальной цвет.

Стоявший изваянием у стола солдат рванулся к Логунову и принялся стегать плетью. Зарычав от боли и ярости, моряк схватил гитлеровца одной рукой за горло, а другую занес для удара. Но ударить не успел. Руку поймал сзади другой солдат и начал выкручивать ее. Логунов разжал пальцы на горле врага и резко повернулся назад. Солдат, крутивший ему руку, слетел с ног от крепкого удара по уху. Логунов бросился к офицеру, стоявшему у стола в спокойной позе, но с настороженными глазами. Замысел у моряка был простой — задушить этого ублюдка прежде, чем придется расстаться со своей жизнью.

Подбежав, он уже протянул руки к горлу врага и вдруг словно от неведомой силы отлетел назад, теряя сознание от острой боли в челюсти.

Очнувшись, он увидел, что лежит на полу, связанный по рукам и ногам. Над ним стоял Гартман и щурил глаза в издевательской усмешке.

— Эх, моряк, — покачал он головой. — Бог наградил тебя силой, а ума лишил. Впрочем, забыл предупредить вас, что я был одним из лучших боксеров Германии. Надеюсь, теперь будете разговорчивее.

С минуту Логунов молчал, что-то обдумывая, потом пустил вычурную матросскую ругань, какой славились в прошлые времена суровые боцманы. А что еще оставалось делать? Путь назад закрыт, и надо красиво умереть. Пусть злится этот выкормыш Гитлера.

Но Гартман не разозлился, а с интересом слушал. Он даже достал из кармана блокнот и стал записывать. Когда Логунов замолк, чтобы перевести дыхание, обер-лейтенант усмехнулся:

— Продолжайте. Это очень интересно. Один мой знакомый офицер коллекционирует ругательства. Он будет благодарен. Бутылку отличного шампанского из подвалов «Абрау-Дюрсо» я гарантирую вам.

Он еще не знал, что его приятель попал в плен к малоземельцам и что разведчики, в том числе и Логунов, немало посмеялись над незадачливым коллекционером бранных слов.

Но сейчас этот пленный коллекционер не вспомнился Логунову. Поведение Гартмана несколько удивило его, и он со злостью бросил:

— Не человек ты, а колбаса, начиненная гитлеровским дерьмом. Тьфу на тебя…

И он плюнул в лицо обер-лейтенанта.

Гартман вскочил, брезгливо вытер лицо платком. С минуту он молча щурил потемневшие глаза, затем зло усмехнулся и равнодушным тоном, стараясь не выдавать охватившего его бешенства, сказал:

— Придется разговаривать на понятном для славянских свиней языком. Не моя вина…

Он не спеша чиркнул спичкой и, когда та разгорелась, прижал ее к щеке моряка.

Лицо Логунова исказилось от боли.

— Не нравится? Могу посочувствовать. Будете отвечать?

Логунов не ответил и отвернул голову.

— Будем пытать.

Не получив ответа, Гартман достал из ящика стола сапожное шило и с силой несколько раз кольнул моряка. Логунов задергался, пытаясь освободиться от веревок, и закричал:

— Сволочь, колбасник! Гитлера своего кольни!

— Так, — в раздумье проговорил немного озадаченный обер-лейтенант. — Стало быть, ты, моряк, идейный и, вероятно, коммунист. Это меняет положение. Ганс, вассер!

Глаза его возбужденно заблестели. Казалось, что он обрадовался чему-то.

— Сейчас, моряк, будешь чувствовать себя в родной стихии, — зловеще весело воскликнул Гартман и даже потер от удовольствия руки.

Один солдат прижал голову разведчика к скамье, а другой раздвинул ножом рот, втиснул в горло резиновую трубку и начал через нее вливать воду.

Логунов чувствовал, как его внутренности распирает вода, и это было так мучительно, что хотелось выть от боли. Лицо моряка посинело, а вскоре начали стекленеть глаза. Гартман дал знак, и пытка прекратилась.

Гартман закурил папиросу и стал терпеливо ожидать, когда пленный придет в сознание.

Очнувшись, Логунов ощутил во всем теле свинцовую тяжесть, а внутренности словно кололи тысячи иголок.

— Ой, мамочка, — застонал он, не понимая, что случилось с ним и где находится.

Гартман склонился над ним, щуря глаза.

— Маму вспомнили, — усмехнулся он. — Похвально. Надеюсь, теперь заговорите. Учтите, это были, как говорится в русской пословице, только цветочки, а ягодки будут впереди.

У Логунова рябило в глазах, голова гитлеровца казалась ему огромным шаром, источающим зловоние и вызывающим тошноту. Его вырвало. После этого стало немного легче. Он закрыл глаза и сжал челюсти.