В полдень, когда гитлеровцы предприняли новую атаку, группа наших штурмовиков появилась над Малой землей. Они спустились низко и на бреющем полете прошли по лощине, засыпая вражескую передовую мелкими бомбами. Сделав круг, штурмовики развернулись вторично, поливая гитлеровцев из пулеметов.

Атака гитлеровцев захлебнулась. Они залегли. Когда штурмовики улетели, уцелевшие солдаты поспешно откатились к своим окопам.

Но через полчаса гитлеровцы опять, после короткой артиллерийской обработки, перешли в атаку. Им удалось окружить наблюдательный пункт артиллеристов. Таня видела, как не менее сотни вражеских солдат лезли на высоту со всех сторон. Ее сердце сжалось от ужаса. Она знала капитана Гогушкина. Он несколько раз приходил к Труфанову. Был он чуть сутуловат, со стеснительной улыбкой на загорелом сухощавом лице. Хотя в его внешности и не было ничего воинственного, артиллеристы и пехотинцы уважали его и любовно называли «артбатей».

Неожиданно на самой высоте, где находился наблюдательный пункт, начали рваться снаряды. Сначала Таня недоумевала, не понимая, почему обстреливается высотка, когда ее уже заняли. Но когда она увидела, что гитлеровцы бегут вниз, поняла и сразу похолодела — Гогушкин вызвал огонь своих батарей на себя. Снаряды густо ложились на высоте, и вскоре там не осталось ни одного немца. Таня смотрела туда через оптический прицел, но ничего не увидела. Зато она увидела под высотой фашистского офицера, стоящего во весь рост и размахивающего пистолетом. Таня взяла его на прицел и, быстро произведя в уме необходимые расчеты, выстрелила. Офицер перестал размахивать рукой, опустился на колени и рухнул лицом вниз.

На губах Тани появилась злая торжествующая улыбка. Этим выстрелом можно гордиться.

На какое-то время наступило затишье. Багряное, словно окровавленное, солнце коснулось краем поверхности моря и расцветило его широкими оранжевыми полосами. На восточной стороне Колдуна начало быстро темнеть. Таня стала вывинчивать запалы из гранат, решив, что сегодняшние бои прекратились.

Но только она вынула запал из последней гранаты, как на Безымянной высоте раздались противные скрипучие звуки, похожие на рев сотен ишаков, и вслед за ними в лощине начали густо рваться мины. Это гитлеровцы открыли огонь из шестиствольных минометов. Вся лощина взялась огненными сполохами: гитлеровцы начинили мины воспламеняющимися веществами.

Через несколько секунд всю лощину затянуло густым дымом. Под его прикрытием немцы пошли в новую атаку. Из-за дыма Таня не видела, что происходит, до нее доносились лишь нечастые выстрелы из автоматов. Пулеметы молчали. А когда дым рассеялся, в наступающих сумерках ей стали видны темные фигуры гитлеровцев. Их было много, несколько сот. И их все прибывало. Они устремлялись вниз по балке, не встречая сопротивления.

У Тани похолодела спина, когда она увидела, что оборона прорвана. Не помня себя, девушка вскочила и побежала к наблюдательному пункту батальона. В траншее стоял майор Труфанов и смотрел в бинокль.

— Товарищ майор! — испуганно воскликнула Таня. — В лощине немцы…

Он опустил бинокль и спокойно сказал:

— Вижу. Ну и что?

Таня смущенно умолкла.

Майор повернулся к ней и с усмешкой проговорил:

— Не все потеряно, Таня. В лощину они вошли, а вот как выходить будут из нее? Иди отдыхай.

Таня прошла в блиндаж и в задумчивости села на ящик. Почему майор спокоен? Вчера он был не такой. Неужели он не понимает, чем грозит этот прорыв? А может быть, она зря впала в панику, нервы сдали…

После ужина на наблюдательный пункт пришел командир бригады.

Поздоровавшись, он сказал майору:

— Выделите взвод, дайте людям побольше гранат. Генерал приказал к утру восстановить положение. Мы должны перекрыть лощину и уничтожить окруженных автоматчиков. Действовать начинаем ровно в полночь одновременно с другими подразделениями.

— Разрешите мне возглавить взвод, — попросил Труфанов, блеснув глазами.

Подумав, полковник молча кивнул головой.

Майор сразу преобразился. Спокойствие слетело с него, движения его стали суетливыми, в глазах засверкали, как вчера, бешеные огоньки.

Вскоре он со взводом исчез в темноте.

Несмотря на усталость, Таня не пошла в «лисью нору» отдыхать, а осталась в траншее наблюдать, как будут развиваться события в лощине. Сердце ее тревожно стучало, а почему — она не могла дать себе ответа. Она не хотела признаться себе, что тревожится за майора.

Спустя некоторое время к ней подошел Вася Рубашкин.

— Здравствуйте, товарищ старшина, — почтительно проговорил он.

— Ой, Вася, — обрадовалась Таня. — Как я рада, что ты цел и невредим.

— И я рад видеть вас, — признался Вася с легким вздохом.

Несмотря на темноту, Таня заметила, что обмундирование на ефрейторе все порвано, ворот гимнастерки висел, обнажая грудь, а лицо осунулось и было грязным. На вопрос Тани ефрейтор ответил, что участвовал в рукопашной схватке.

— Страшно было? — поинтересовалась Таня.

Он пожал плечами и с каким-то недоумением в голосе сказал:

— Не знаю. Когда дрался, будто не боялся, а сегодня, как вспомню, страх находит.

— Но сегодня же на нашем участке было тихо.

— Сегодня — да. — И Рубашкин смущенно добавил: — Я сегодня даже сочинил одно стихотворение.

— Прочти, Вася, — попросила Таня.

Он посмотрел на нее с недоумением. Почему это сегодня она захотела послушать стихи? Раньше недовольно морщилась и даже сердилась, когда он заговаривал о стихах.

— Хорошо, прочту, — сказал он и, облокотившись на винтовку, стал вполголоса декламировать:

Он не успел закончить, как раздался грохот доброго десятка орудий. Это наша артиллерия начала обстрел лощины. Таня сжала руку Рубашкина.

— Началось, — сдавленным голосом произнесла она.

Артиллерийский и минометный обстрел длился всего несколько минут. У артиллеристов боеприпасы были на исходе, а подвоз их в эти ночи почти прекратился в связи с тем, что немецкие подводные лодки и катера блокировали берега Малой земли.

Как только прекратился обстрел, со всех сторон в лощине послышался треск автоматов, хлопки рвущихся гранат.

Не выпуская руку Рубашкина, Таня смотрела туда, где шел невидимый ночной бой, от исхода которого зависело будущее Малой земли.

Они оба молчали, лишь изредка Рубашкин тихо замечал:

— Наши жмут… По звукам чувствую…

Вверху послышался гул ночного бомбардировщика, и вскоре над Малой землей повисли на парашютах несколько ракет, освещая все кругом. А через несколько секунд с самолета посыпались мелкие бомбы. Летчики их бросали не в цель, а на «счастливого», как шутили десантники.

Бой в лощине продолжался. Гитлеровцы открыли артиллерийский огонь. Снаряды рвались на переднем крае обороны батальона Березского. Таня сделала из этого вывод, что наши восстановили положение и опять занимают прежние позиции.

Час спустя на НП прибежал связной от Труфанова, который подтвердил предположение Тани. А еще час спустя на НП появился сам командир батальона, усталый, но радостно возбужденный.

Стараясь не попадаться ему на глаза, Таня пошла по траншее в свою «лисью нору».

На другой день гитлеровцы возобновили атаки на батальон Березского. Лощина опять подверглась сильной бомбежке с воздуха, артиллерийскому обстрелу. Опять начались атаки. Но в этот день не было у гитлеровцев такого натиска, как вчера. Это чувствовалось по всему. В атаку солдаты шли лениво, часто залегали, бестолково стреляли в разные стороны. До рукопашных схваток дело не доходило.