Новосельцев смотрел на его большие жилистые руки, навечно пропитанные машинным маслом и металлической пылью, и ему вдруг вспомнился отец, мастер новороссийского цементного завода. Где-то он сейчас? Отец любил свой завод и остался недовольным решением сына пойти служить на флот. Он хотел, чтобы Виктор был цементником, как отец и дед.

— У меня есть предложение, — прервал его мысли Ивлев. — Некоторые матросы имеют по две и три специальности. По собственной инициативе изучили. Во время боя такие люди могут заменить выбывших товарищей. Рулевой Дюжев, например, может быть и сигнальщиком, и пулеметчиком. Вот если бы все так! Не стоит ли нам, пока есть время, наладить такую учебу? Желание у ребят есть.

— Правильно, Дмитрий Абрамович, — поддержал его Новосельцев. — Я об этом тоже думал, когда лежал в госпитале. На катере у нас должна быть полная взаимозаменяемость номеров. А то что, в самом деле, получается! — пушка вышла из строя, и комендору на корабле больше нечего делать. Рацию повредило — и радисту хоть загорай. С завтрашнего же дня и начнем. Кстати, Дмитрий Абрамович, что за люди новый командир отделения комендоров и строевой матрос?

— Говорят, что Пушкарев хороший комендор. Но он какой-то нелюдимый, злой, ни с кем не разговаривает. А Токарев молодой, на катерах не служил. Но он из рыбацкой семьи, хорошо плавает и веслом владеет. С матросами он уже подружился.

— Надо, чтобы они быстрее стали своими людьми на корабле.

Поговорив с механиком еще немного, Новосельцев пошел к командиру дивизиона доложить о принятии корабля.

Выйдя из штаба, он увидел лейтенанта Крутова.

— Ваня! — окликнул он его.

Тот обернулся, подбежал и крепко обнял Новосельцева.

— Все-таки вернулся, — зачастил он. — Очень рад видеть тебя, очень. Как здоровье? Что там в Сочи?

Крутов все так же был подтянут, строен, нахимовская фуражка сбита назад: подражает командиру дивизиона, говорит прежней скороговоркой. Голубые глаза, обрамленные черными ресницами, широко раскрыты. На правой щеке розовел рубец.

— Осколком царапнуло? — спросил Новосельцев.

На лице Крутова появилась довольная улыбка.

— О, Виктор, это счастливый осколок! Благодаря ему я женился.

— То есть как это? — поразился Новосельцев, не понимая, какая связь может быть между осколком и женой.

— Пробило мне щеку этим осколком. В госпиталь, конечно. Залатали щеку. А пока латали, подсмотрел я там такую девушку, что голова закружилась. Щека зажила, а я все в госпиталь бегаю. В общем, женился, брат. Она хирургической сестрой работает. Э, Виктор, мне счастье привалило. Если бы не этот осколок, то где бы я такую девушку встретил? Ты должен меня поздравить.

— Поздравляю, — посмеиваясь, протянул руку Новосельцев.

— А чего мы стоим! — вдруг воскликнул Крутов. — Твое возвращение следует отметить. Пошли ко мне. У меня есть бутылочка хорошего вина. От жены подарок. В госпитале выдают по сто граммов вина «Черные глаза», а она не пьет. Таким образом, каждую неделю от нее подарок — бутылка вина. Есть у меня и яблоки, и груши. Геленджикские колхозники подарили. Позовем Школьникова.

Через несколько минут они сидели в кают-компании. Пришел лейтенант Владимир Школьников. Он был худощав, с загорелым продолговатым лицом, четко обрисованным подбородком и красивым, с небольшой горбинкой, носом. Светлые волосы гладко зачесаны назад. Его красивое лицо портили мутно-серые глаза, в которых было какое-то неуловимое выражение не то жестокости, не то недоверия, и тонко сжатые губы, которые редко улыбались. Школьников имел властный и самолюбивый характер. В начале войны он заявил друзьям, что поставил перед собой задачу получить звание Героя Советского Союза. Воевал он превосходно, его корабль не раз отмечал командующий флотом за выполнение рискованных операций. На его счету было шесть сбитых самолетов, два потопленных торпедных катера, несколько налетов на вражеские порты. Любил он действовать в одиночку.

Школьников протянул Новосельцеву руку:

— Заштопали, значит. Свой корабль принял?

— Свой.

— Это хорошо.

Крутов разлил вино по стаканам и, подняв свой, провозгласил:

— За возвращение в морскую семью!

Все трое выпили до дна и закусили грушами.

— Что же вы, черти, мало писали мне? — укорил друзей Новосельцев. — Знаете же, какая там смертная скука.

— Виноваты, Виктор, — согласился Крутов. — Загоняли нас, брат, по дозорам и в конвои. Дыхнуть некогда. Кстати сказать, недели три тому назад я был в сочинском порту.

— И не зашел ко мне! Безбожник ты, Иван!

— Виноват, Виктор, бей по шее, — и Крутов покорно наклонил голову. — Но только скажу, что в моем распоряжении был всего один час, а я знал только номер почтового ящика. Как по этому номеру искать?

— К коменданту следовало обратиться, — заметил Школьников.

— Да вот же! Сообразил я об этом, когда уже в море вышли.

Новосельцев обратился к Школьникову:

— А что, Володя, так и не заработал Золотую Звезду?

Школьников поморщился и пожал плечами:

— Обстановка не подходящая…

— Но надежду не теряешь?

— Как солдат, стремящийся стать генералом. — На тонких губах Школьникова появилась легкая усмешка.

— Надежды юношей питают, отраду старцам подают, — рассмеялся Крутов. — Трудно выделиться среди моряков. Давайте выпьем за золотые звезды, которые зовут нас к подвигам.

Новосельцев обвел друзей горящим взором и воскликнул:

— Ах, друзья! Знали бы вы, как я по вас соскучился! Якорь мне в глотку, если вру, я так расчувствовался, когда увидел свой корабль!.. Морская семья! Не для красного словца так сказано…

— А у нас теперь, Виктор, даже своя береговая база есть. Наш дивизион как самостоятельная часть действует. Солидно? — Крутов напустил на лицо важность. — Собственное, так сказать, тыловое обеспечение имеем.

— И во главе базы сверхсолидного командира, — вставил Школьников. — Не знаком с ним?

— Нет.

— Капитан Уздяков. Весом на сто килограммов. А апломбу — на тысячу…

Вахтенный матрос постучал в дверь кают-компании и доложил:

— Капитан Уздяков на борту корабля.

Крутов округлил глаза и недовольно поморщился.

— Легок на помине…

— Чует, где выпивают, — усмехнулся Школьников.

Новосельцев не успел спросить их, почему они такого нелестного мнения о командире базы, как в кают-компанию боком втиснулся высокий капитан с широченными плечами. Лицо у него было квадратное, с массивной нижней челюстью. Небольшие светлые глаза и узенькие реденькие бровки казались непропорционально малыми по сравнению с толстым носом и большими губами. Люди с такой внешностью не забываются даже после мимолетной встречи, и Новосельцев сразу узнал его, но не мог вспомнить, при каких обстоятельствах познакомился с ним.

Мощная фигура капитана, казалось, заполнила всю небольшую кают-компанию, и всем вдруг стало тесно.

Уздяков поздоровался с покровительственными нотками в голосе и подал каждому толстую руку. Здороваясь с Новосельцевым, он склонил набок голову и произнес с некоторым удивлением:

— А мы как будто знакомы с вами. Дай бог память, сейчас припомню.

Он наморщил лоб и приподнял узенькие белесые брови. От этого и без того маленькие глаза совсем сузились.

— Припомнил, — и снисходительно улыбнулся. — Однажды на Приморском бульваре нас познакомила девушка. Ее звали Таней.

— Точно, — подтвердил Новосельцев, сразу вспоминая далекий летний вечер в Севастополе, когда он с Таней сидел на скамейке.

К ним подошел старший лейтенант с молодой женщиной, державшей его под руку. Таня познакомила их, и они с полчаса гуляли вместе. А когда Уздяков с женой распростились с ними, Таня сказала, что Уздяков большой оригинал, увлекается древней философией, у него вся квартира заставлена шкафами со старинными книгами.

Уздяков сел, покосился одним глазом на опустошенную бутылку и повернулся к Новосельцеву с вопросом:

— А где, позвольте спросить, сейчас Таня?