Заветной мечтой полковника Громова было вступить победителем в Севастополь. Весь октябрь он готовил свою бригаду к десанту в Крым.

— Нас ждет Севастополь! — повторял он в каждой роте.

Велико же было его огорчение, когда оказалось, что его бригада не будет участвовать в десанте. Он успокоился немного лишь тогда, когда командующий 18-й армией генерал-лейтенант Леселидзе сказал, что бригаде готовится другая боевая задача, связанная с освобождением Крыма.

Прошел октябрь, минул ноябрь, а бригада по-прежнему находилась в резерве. За это время произошли события, которые опять заставили Громова встревожиться. 20 ноября Северо-Кавказский фронт был преобразован в Отдельную Приморскую армию. Командующим армией остался бывший командующий фронтом генерал армии Петров. 18-я армия погрузилась в эшелоны и направилась на Украину. Громов опасался, что и его бригаду отправят туда же. Тогда не видать ему Севастополя до окончания войны. «Где бы ни воевать, лишь бы воевать», — успокаивал себя Громов, но в то же время переживал почти болезненно, что ему не доведется освобождать Севастополь.

В начале декабря его вызвал командующий армией генерал армии Петров.

«Неужели бригаду отправят на Украину?» — думал он с беспокойством всю дорогу.

С Петровым он был знаком еще в дни Севастопольской обороны, знал, что тот относится к нему с уважением. Поэтому рассчитывал на доброжелательный разговор.

Адъютант командующего, когда Громов доложил о своем прибытии, сказал:

— Он собирается завтракать. Подождите полчаса.

— Хорошо, подожду, — сказал Громов, садясь на стул.

В это время дверь открылась и на пороге показался Петров. Увидев Громова, он подошел к нему и протянул руку:

— Рад приветствовать вас, Георгий Павлович. А я собрался позавтракать. Может быть, пожелаете составить компанию?

— С удовольствием, — отозвался Громов.

Рядом с мощной фигурой полковника Петров выглядел невысоким. Пенсне, мягкие черты лица делали его похожим на добродушного, старого учителя. Это сравнение Громову пришло невольно, так как вспомнился похожий на командующего знакомый учитель по литературе в одной севастопольской школе.

Сев за стол, Петров внимательно посмотрел на Громова, слегка улыбнулся.

— А седины прибавилось в вашей бороде, — заметил он. — И виски посеребрились.

— Война не красит человека.

— Это верно, — согласился Петров. — Пережить пришлось немало. Может быть, хотите водочки к завтраку?

— Благодарю, но позвольте отказаться. Настроение не то.

— Догадываюсь, — опять улыбнулся Петров. — Вероятно, думаете, что бригаду отправят на другой фронт.

— Есть такое опасение.

— Можете не опасаться, — успокоил его Петров. — Будете готовиться к боям в Крыму.

— В таком случае разрешите спросить о причине вызова.

— Не будем спешить. Позавтракаем, потом поговорим.

Завтрак у командующего был спартанский — поджаренная колбаса с картофелем и чай. Когда перешли к чаю, Петров спросил:

— Как вы оцениваете наши действия в Крыму?

— Я бы покритиковал их. Но боюсь, что моя критика вам не понравится.

— С каких это пор полковник Громов, герой Севастополя, стал бояться?

— Не то что боюсь, — поправился Громов. — Но все же опасаюсь оказаться не в своих санях.

— Осторожничаете, Георгий Павлович. А мне хотелось бы выслушать мнение опытного командира. Я, признаюсь, не в восторге от наших десантов в Крым. Много упущений.

— Разрешите закурить?

Получив согласие, Громов набил трубку табаком и закурил. Сделав несколько затяжек, он сказал:

— Упущений много, товарищ командующий.

— Вот и расскажите о них.

Громов внимательно и даже ревниво следил за тем, как развивались события в крымских десантах. Многое не нравилось ему. Он считал, что повторена та же ошибка, что и в десанте на Малую землю. Тогда отряд майора Куникова двое суток воевал один, а если бы высадили не отряд, а сразу две-три бригады, то Новороссийск освободили бы быстро. В первые сутки, когда противник застигнут врасплох, растерян, надо развивать успех. Ведь самое главное в десанте — внезапность и быстрота. На второй день противник придет в себя, подтянет резервы — и тогда одолеть его трудно. Эту истину знает рядовой морской пехотинец. Неудобно вроде говорить об этом такому опытному и прославленному полководцу, как Петров.

Однако он все же сказал.

Петров снял пенсне, протер платком стекла.

— Тяжела папаха командующего, — с грустной улыбкой произнес он. — Ваше замечание правильное, Георгий Павлович. В самом начале десанта мы допустили неорганизованность.

— Разрешите в таком случае сделать еще несколько замечаний, — уже осмелел Громов.

— Слушаю вас.

— Первого ноября в Эльтиген высадился батальон морской пехоты и 318-я дивизия. А по-моему, следовало бы высадить не батальон моряков, а полностью бригаду морской пехоты. А 318-я дивизия хоть и прославилась тем, что год держала оборону на окраине Новороссийска и не пустила гитлеровцев дальше по побережью Черного моря, а вот в сентябрьском десанте в Новороссийский порт показала себя далеко не блестяще. Офицеры и солдаты этой дивизии так привыкли к обороне, что, высадившись в Эльтигене, продвинулись лишь на один километр и перешли к обороне, не стремясь расширить плацдарм. А если бы там была бригада моряков, то она рванула бы подальше и расширила плацдарм. Вы знаете закон десантников — только вперед, не останавливаться. А что мог сделать один батальон моряков, в котором всего пятьсот человек.

— Тут можно поспорить с вами. Однако продолжайте.

— В первые сутки десант оказался без единого командира. Командир дивизии и его штаб находились на одном корабле. Так нельзя делать. Противник мог утопить корабль — и дивизия была бы обезглавлена. Правда, на этот раз повезло, корабль не утопили, но пристать к берегу из-за сильного обстрела он не смог и вернулся к таманскому берегу.

— Да, тут допущена ошибка.

— В ту же ночь должен был высадиться десант на Керченский полуостров. Но начался шторм, и десант не состоялся. Только третьего ноября, то есть двое суток спустя после десанта в Эльтиген, Пятьдесят шестая армия начала действовать.

В первом броске корабли Азовской флотилии высадили в районе Глейки-Жуковка гвардейскую дивизию, а в район Опасное-Еникале пятьдесят пятую гвардейскую дивизию, А моряков не пустили в тот десант. Основную задачу — занять порт и город Керчь — десант не решил. К восточной окраине Керчи десантные части подошли только одиннадцатого ноября, то есть восемь суток спустя после высадки. Противник за это время подтянул резервы и перешел в контрнаступление. Десантникам пришлось отойти и занять оборону. Теперь немцы отгородились от них проволочными заграждениями, минными полями, траншеями, дзотами. Трудно прогрызть такую оборону.

— Да, нелегко. Правильно, правильно рассуждаете, Георгий Павлович.

Громов замолчал, заметив, что Петров хмурится.

«Разговорился я, — подумал он, — а кому приятно такую критику слушать».

— Вы уж извините, — смущенно сказал он и принялся набивать табаком трубку.

— Ну вот уж — и извините…

Надев пенсне, Петров посмотрел на Громова изучающим взглядом, словно впервые видел, тихо побарабанил пальцами по столу и ровным голосом заговорил:

— В чем причины наших ошибок и упущений? Не будем сейчас говорить об этом. Что сделано, то сделано, не поправишь дело. А впредь нам наука. Обороняться мы научились хорошо, а наступаем хуже. Вот, скажем, встречаем узел сопротивления. Почему мы должны лезть на этот узел в лоб? Надо бы обойти его, оставить в нашем тылу, а самим продолжать путь вперед. Так нет же, боимся, что противник в тылу остался, как бы чего не вышло, и останавливаем продвижение, начинаем атаковать этот узел. В результате теряем людей, снижаем темп наступления. Так получилось после прорыва Голубой линии. Немцы отступали планомерно, от одного узла сопротивления к другому, а мы начинали блокировать эти узлы. А зачем? Довлеет над нами опыт прошлых лет, в том числе и надо мной, а воевать теперь надо иначе… Иначе…