— И то верно. Бабы, тащи, что там есть у нас. Пировать будем.

Странный, непривычный праздник получился. Принесли с Кукшей бревна, расставили вокруг костра. Буревой моим топором рубил сухостой на дрова. Кукшу я отправил, уже на правах старшего родственника, за камнями для мангала. Сам разобрал наши сумки и пакеты, часть спрятал в палатку, скоропортящиеся продукты поделил пополам, одну половину отнес к костру. Собрали мангал, накидали туда прогоревших углей. Я нанизал шашлык, тоже половину, поставил томиться. Нарезал крупно колбасу, сыр, баклажаны на мангал определил, порезал часть овощей, вскрыл пакеты с готовой нарезкой. Народ принес травы — оказалась, лебеда да щавель, еще какие-то называли, я не запомнил. Рыбу, что Кукша наловил, пока мы ходили. Ее тоже на костер отправили. Орехи какие-то лесные местные принесли. Я вскрыл сок, все принесли кружки. Себе с Буревоем налил водки, бабам, хотя какие они бабы, чуть младше или старше меня, девушки скорее, сделал коктейли из водки с соком. Мелким раздал печенье и конфеты, бананы да апельсин почистил. Подождали пока приготовится шашлык, и начали насыщаться.

Ели, пили, жгли костер. Девушки наши охмелели. Мы с Буревоем тоже под газом сидели. Кукша пил сок, рано ему еще. Мелкие давились минералкой, с пузырьками, им было весело. Долго сидели, разговаривали. Говорили как жили, как жить дальше будем, все поздравляли нового родича. Я ответно поздравлял себя с такой замечательной новой семьей. Когда еще поднабрались — местные стали петь что-то грустное и протяжное. Я подвывал со всеми — песнопениями из моего времени тут всех только распугать можно, а слов их песен я не знал. Потом дети уже засыпать начали, Буревой вещал про жизнь свою, все слушали. Я сидел пьяненький, но довольный.

Мне было жаль покинутых родных и друзей, своего времени. Горько было осознавать себя одним на весь мир. Еще вчера, когда я понял куда и «в когда» я попал, я почувствовал себя щенком, которого бросили в воду. Безысходность, потеря ориентиров, вся моя жизнь, казалось, рухнула. Но сейчас я обрел то, чего вчера в этом мире у меня не было. Опору. Точку отсчета. Новый род и новую семью. Я не знал, сколько и чего нам уготовано, но был готов, по крайней мере морально, сделать все, чтобы люди, которые приняли меня к себе жили лучше. И я улыбался.

Утро после пира по случаю моего вступления в род, было не таким тяжелым, могло бы быть. Экология, наверно, тут получше, да и кислорода побольше. Буревой опять разбудил меня с рассветом. Я привел себя в порядок, и пошел к Буревою, учиться жить и выживать в этом мире и в этом времени. Переночевал я в палатке, благо, было не сильно холодно.

Мы перекусили остатками вчерашнего пиршества, и пошли к сараю, в который вчера сложили принесенные с «плато» вещи. Весь день мы с моим новым старшим братом посвятили инвентаризации моих запасов. Перед этим сбегал к моим солнечным часам, которые мне дети собрали из щепок и веток, прикинул насколько надо часы переводить. Оказалось, в расчетах я не ошибся, примерно пять часов разницы. Выстави местное время на своих наручных часах.

Проще всего было с инструментом. Для Буревоя было понятно его предназначение, хотя он и удивлялся непривычной для него форме лопат, тяпки, грабель. Только коса вызвала недоумение. Она была в разобранном виде, я собрал ее, показал как пользоваться, чуть себе ногу не отрезал. Буревою коса понравилась, сказал, сено хорошо заготавливать. Я поинтересовался, а как там насчет уборки ей злаков — на это Буревой косу забраковал. Мотивировал тем, что осыпаться зерно сильно будет, серп лучше. Но серпы, железные, даны забрали еще по осени, поэтому будем собирать руками. Надо было что-то придумать. Решили отложить создание орудий для уборки урожая на потом. Деду понравились гвозди — их отец Вадима четыре больших пластиковых ведра сунул в мешок, все разного размера. Буревой спросил, насколько много у нас в мире железа, если его даже на лопаты пускают. Я попытался описать миллион тон стали — Буревой натурально охренел. А вот перчатки рабочие, которых целая упаковка была Буревой одобрил, нечего руки сбивать. Вернулись опять к вещам.

Одежду, что осталась от меня и моих пацанов упаковали в одну сумку, Буревой потом поделит между нуждающимися, когда холода будут. Дед таки примерил мои лакированные туфли — сказал что хорошо сделано, но неудобно ходить по лесу. Свою обувку он называл поршнями, и она действительно была кожей, подвязанной на манер портянок. С одеждой тоже разобрались.

Сгоревшие ноутбук, планшет, телефон — все это было бесполезно для меня, и непонятно для него. На всякий случай все сложили в пакет и тоже убрали в одну из сумок. Начали разбираться с едой.

По моим подсчетам, на наш коллектив, род, еды у меня хватило бы меньше чем на неделю, при рациональном использовании. Соли обнаружили пачку, ей Буревой особенно обрадовался. Но я не спешил все пустить на пропитание. Еще на нашем скромном пиру народ удивлялся не столько моим овощам и фруктам, сколько их размерам. То есть морковку они знали, но в три раза меньше размером и не такую красную. Лук, чеснок, огурцы, яблоки, груши, сливы — все это было знакомо местным, однако в другом вид, отличном от того, к чему привык я. Картошку, помидоры, баклажаны, кабачки, укроп и петрушку местные не знали. Как я ненавидел в детстве огород! На дух просто не переносил. Однако здесь и сейчас от нашего урожая напрямую зависело наше выживание, мне это Буревой очень доходчиво объяснил. Поэтому я предложил Буревою пустить часть запасов на семена. Объяснил про высокий урожай картошки, которая второй хлеб, про томатный сок, который мы вчера пили, начал рассказывать про селекцию и ГМО. На этом этапе Буревой меня остановил, сказал что тут я для него Америку не открыл. Они тут сами знали и понимали, что из больших и сильных семян получается большой и хороший урожай. Поэтому еще с зимы все семена на посадку Буревой отбирал лично, чуть ли не поштучно. Так что проговорили вопрос с огородничеством, дед в части посадки моих овощей и фруктов дал мне карт-бланш, из своих у них была репа, капуста, та самая мелкая морковка да мелкий лук, остальное собирали в лесу. Я сразу предупредил, что новые овощи они южные, тепла много требуют, и результат не предсказуем, а апельсины и лимоны тут вообще не вырастут. Дед ответил в смысле того, что риск — дело благородное, и попробовать все таки стоит. Его мой рассказ про картошку сильно впечатлил. На том и порешили.

Начали разбираться с остальным. Пластиковую тару, пустые бутылки, даже те, что были в из мусорного ведра с «плато», банки из под консервов решили отправить к нашим девчонкам, они им быстро применение найдут. Предупредил только, что пластик горит сильно, и дым от него ядовитый. Буревой обещал это вбить в голову всему роду, чтобы, значит, не терять ресурс. Металлическую посуду — котелок, миски, кастрюлю из под шашлыка — тоже отправили на кухни. Только рюмки оставили у меня, пригодятся.

Единственное, что я попросил оставить мне, это мю одежду, лекарства, которые нашли, и письменные принадлежности. С ними вообще интересно получилось. Записную книжку, которую я привез с собой мне вручил менеджер по продажам одной международной конторы. Толстая такая тетрадка, формата А4, листов на сто. На переднем форзаце была карта России с указанием филиалов той самой конторы, на заднем — карта мира с той же информацией. Карта Буревоя заинтересовала. Они тут так не делали, в основном либо запоминали пути-дороги, либо делали какие-то зарубки и черты на дереве. Обещал ему потом все подробнее рассказать. Карты хоть и были нарисованы, что называется, «крупными мазками», однако понятие о географии давали. Если это конечно наш мир, а не параллельный какой. Бумага, ручки, карандаши, органайзер с канцелярскими принадлежностями — все это я оставил себе. Показал Буревою свои записи, буквы, схемы — Буревой отреагировал нормально. Он пока в ватаге был там насмотрелся на подобные вещи. Мои были пусть и непривычные, но функционально понятные. Про язык самих словен, Буревой сказал что есть способы записи, на бересте и дощечках, даже изобразил несколько на земле. Какие-то черточки, палочки, кружочки, абсолютно незнакомое мне письмо. Я ему сказал, что потом надо поподробнее изучить письмо друг друга. Он согласился.