Кастусь приказал связному найти фотопленку в Ольховке. Но поиски оказались напрасными. Ни фотопленки, ни аппарата Левшук не нашел.

Кастусь уже приготовил записку Кораблевой. Ночью Левшук должен был переправить это письмо деду Якубу. Но вечером в тайник прибежала Ядя.

— Вот… — выдохнула она, запыхавшись, когда вскарабкалась на сеновал. Закинула за спину упавшие на грудь косы, похожие на ржаные свясла, добавила: — Новенький… И две пленки к нему.

Она положила перед Кастусем «ФЭД» в желтом скрипучем футляре. Нашла она его случайно у одной своей школьной подруги, которая, кроме фотоаппарата, хранит еще военный бинокль и полевую сумку политрука, умершего от ран у них в омшанике летом сорок первого года.

На другой день к вечеру Левшук вручил Кастусю завернутые в черную, светонепроницаемую бумагу негативы. Кораблева предупредила, чтобы берегли их как зеницу ока, — она сфотографировала схему всех огневых точек гарнизона. На этот раз Левшук принес и тревожные вести. И Кораблева и дед Якуб — оба сообщали, что из Млынова в Дручанск прибывают новые войска.

«Что он задумал, этот Таубе?» — спрашивал себя Кастусь.

Не мешкая, разведчик взял карандаш и начал торопливо излагать свою догадку в очередном донесении в штаб, подтверждая ее цифрами и фактами. Но это донесение Кастусю довелось везти в штаб самому. В полночь он получил срочную депешу. Орлов приказывал немедля возвращаться в лес.

Секретный пакет принесли Курту Мейеру в восемь тридцать утра, а спустя десять минут в комендатуре началась беготня. Спешно были вызваны командиры рот гарнизонного батальона. Они долго не задержались в кабинете коменданта. После них дважды прибегал зачем-то Шулепа, заглянул наскоро начальник госпиталя. Потом начали сновать по коридору посыльные, назойливо цокая коваными каблуками, Кораблева насторожилась. Было ясно: дручанский гарнизон вместе с прибывшими эсэсовцами спешно к чему-то готовится.

Она ждала, что Мейер поручит ей печатать что-либо секретное и тогда, может быть, удастся разгадать загадку. Но время шло, а секретных поручений не было. Печатала обычные циркуляры, где перечислялись параграфы гарнизонной службы.

И вдруг Кораблева метнулась в мыслях к пакету. Это же он, тот синий секретный пакет, взбудоражил весь гарнизон. Теперь он лежит, конечно, в сейфе. Мейер прочитал его и спрятал.

Кораблева будто ненароком капнула чернил на циркуляр, сделала слово неразборчивым. Спросила разрешения войти в кабинет. Пока Мейер объяснял ей, исподтишка поглядывала на сейф. Захлопнут. Ключ торчит в замочной скважине. Только бы вышел Мейер из кабинета! Хоть на одну минуту…

Она видела, как к крыльцу подкатил черный «оппель». Из него вышел майор с эсэсовскими нашивками на рукавах. Вскоре он прошел в кабинет к коменданту, уколов Кораблеву острым насмешливым взглядом. Первый раз она видела здесь этого глазастого офицера. Видно, из вновь прибывших эсэсовцев. Они торопливо поговорили о чем-то за плотно прикрытой дверью, потом оба — и Мейер, и эсэсовец — вышли в коридор.

Кораблева бросилась к окошку. Вот они сошли с крыльца, направились к «оппелю». Эсэсовец садится в машину. Мейер тоже ухватился за дверку. Значит, сейчас сядет и он…

Она не стала ждать, пока уедет машина. Вздрагивающими пальцами достала свой ключ, открыла кабинет. Прямо с порога метнулась к сейфу. Нет ключа в замочной скважине. Рванула за ручку — закрыто. Подбежала к столу, дернула один ящик, второй — не выдвигаются. Шагнула к стене, где висела зашторенная карта-двухверстка. Подняла штору и — оторопела: за Друть, к партизанским лесам, ползли три синие стрелы. Вчера их не было на карте. Значит, Мейер нарисовал их нынче утром. Стрелы выползли из трех мест: из Могилева, из Дручанска, из Быхова. Быховская и Могилевская шли в обхват партизанского района, третья, дручанская, нацелилась в самую середину.

Кораблева бегала глазами по карте, наспех читала названия населенных пунктов, через которые ползли зловещие стрелы. Вот, оказывается, почему зашевелились немцы в гарнизоне. Идут на партизан… Надо срочно сообщить Кастусю…

Она схватила рукой шторку, но не успела задернуть ее. Чей-то тяжелый кулак обрушился ей на голову. Падая на пол, она увидела на миг над собой перекошенное злобой лицо Мейера.

Старый пес Мефистофель дремал возле стола, положив черную морду на широкие лапы. Зорге на цыпочках приблизился к собаке и больно прищемил; ей хвост носком сапога. Овчарка вскочила на ноги и оскалила клыкастую пасть.

Зорге обычно затевал такие игры с собакой, когда был в хорошем настроении. Оно появлялось у него всегда после очередной удачи.

А удачи приходили к Зорге часто. Вот и сегодня он пришел в свой кабинет с игривым настроением. Возникло оно еще вчера, во время проверки группы «баянистов». Зорге остался доволен познаниями этой ведущей группы. Люди там надежные, постигают хитрое ремесло успешно. Скоро можно будет выпускать их на самостоятельную работу.

На «баянистов» Зорге возлагал большие надежды. Несомненно, за их работу майор Зорге получит и повышение в чине, и ордена, и похвалу от генерала фон Таубе. Один этот Рыжий чего стоит!..

— Да, черт возьми! Хорошее начало! — воскликнул Зорге, потирая руки, и снова прищемил задремавшему Мефистофелю хвост.

Пес опять вскочил и сдавил клыкастой пастью руку хозяина, разгневанно урча и хлопая по ковру хвостом. Хитрые собачьи глаза смеялись: я, мол, тоже шучу…

Зорге потянул пса за ухо, но в эту минуту распахнулась дверь и на пороге выросла сухопарая фигура адъютанта.

— Кораблева, — доложил он, щелкнув каблуками.

Зорге высвободил кисть руки из собачьей пасти, достал из кармана каемчатый платочек и тщательно вытер им белые длинные пальцы. В зрачках вспыхнул колючий огонь.

— Ведите сюда! — приказал Зорге и сел за стол.

Кораблеву ввели в кабинет два эсэсовца. Она, избитая, едва держалась на ногах. Зорге жестом приказал ей сесть на стул. Оскалив черную пасть, навстречу вышел из-за стола Мефистофель. Зорге коротким окриком вернул собаку на прежнее место.

Собака легла у стола, не сводя настороженного взгляда с Кораблевой.

Зорге не спеша раскурил трубку, неожиданно спросил:

— Вы любите своего мужа?

Она вздрогнула, как от удара. Конечно, ловушка… Ишь, сидит, беспечно развалившись в кресле, — уверен в своей силе. И вдруг Кораблева почувствовала, что она сейчас сильнее его. Он будет всеми способами заставлять ее говорить. Сначала щедрыми посулами, потом — угрозами. Начнет бить… А она будет молчать. Ее оружие теперь — молчание…

Кораблева выпрямила сгорбленную спину, подняла выше голову.

Коричневые зрачки у Зорге сузились, в них сверкнул и тут же спрятался хищный огонь. Однако в уголках сомкнутого рта по-прежнему гнездилась ухмылка.

— Раскройте своих сообщников — и я дарую вам жизнь. Для кого собирали сведения о гарнизоне? Молчите? У нас достаточно средств, чтобы развязать вам язык. Но я не хочу прибегать к ним. Я надеюсь на ваше благоразумие…

Вдруг Зорге засмеялся каким-то злорадным, торжествующим смехом. От этого ядовитого смеха Кораблевой стало не по себе.

Он вышел из-за стола, прошелся по ковровой дорожке и остановился перед сидевшей на стуле Кораблевой. Мефистофель тоже сел на задние лапы перед женщиной.

— Давайте говорить по душам, — произнес Зорге, пронизывая Кораблеву зловещим взглядом. — Ваш муж был замечательный инженер-электрик.

А большевики назвали его вредителем и сослали к белым медведям. Разве вы простили?

Кораблева с вызовом глянула в глаза начальнику гестапо и, превозмогая боль, произнесла с усмешкой:

— Зря ухищряетесь, господин Зорге.

Зорге побагровел от злобы. Он подбежал к Кораблевой и ударил ее наотмашь по лицу. В тот же миг на нее прыгнул Мефистофель и, яростно рыча, начал рвать ее избитое тело.