Зорька взяла рукоделие. Нет, теперь она ни одной петли не спустит и пятку эту противную научится вязать так же красиво, как Вера Ивановна или Маря. А потом вложит в носки записку: «Дорогой боец, носи на здоровье, это я тебе связала. Зорька Будницкая».

— Зорька, ты уроки сделала? — спросила Анка.

— Ага, — сказала Зорька, обрадованная переменой разговора, и, не дожидаясь, пока Анка потребует отчёт, затараторила:

— Родственные окончания прилагательных…

— Какие? Какие? — сдерживая смех, перебила её Вера Ивановна.

— Родственные, а что?

— Ро-до-вы-е! — делая на каждом слоге ударение, произнесла Наташа. — Эх ты… Лучше бы уроки как следует делала, чем бегать за… — она взглянула на воспитательницу и не договорила. Только усмехнулась презрительно.

Девчонки притихли. Зорька вспыхнула, хотела что-то сказать и не нашлась. Анка Чистова опустила вязание на колени и в упор с удивлением посмотрела на старосту.

— Что же ты замолчала? Договаривай! — своим спокойным низким голосом приказала она.

— Замахнулась, так бей! — поддержала Чистову Галка. — Скисла или завидки берут?

— Ничего не скисла! — самолюбиво отрезала Наташа и насмешливо взглянула на растерянную Зорьку. — Мы все считаем, что просто стыдно девочке дружить с мальчишкой.

— Кто это «мы»? — спросила Вера Ивановна.

— Мы… весь коллектив.

— А ты за всех не расписывайся! — рассердилась Галка. — Тоже нашлась!

— Мальчики, девочки, — сказала Анка, — а Коля-Ваня говорил: братья и сёстры…

— Больно ты любишь, Наталья, других осуждать, — вставила Маря.

— Почему же стыдно? — снова спросила Вера Ивановна.

Наташа пожала плечами.

— Как будто вы сами не знаете…

— Не знаю. Может быть, ты объяснишь мне?

— А чего тут объяснять?! — крикнула Галка. — Завидки берут, что с ней никто дружить не хочет… Сама так бегала за Сашкой!

Наташа метнула на Галку негодующий взгляд и презрительно сморщила нос.

— Очень он нужен мне… Правду Степан Фёдорович говорит, что Дмитриев грубиян…

— И неправда! — Зорька вскочила, подбежала к Наташе. — Саша хороший! Справедливый! И умный, а ты…

— Верно! — закричали девчонки, перебивая друг друга. — Сашка справедливый! Он не только Зорьке помогает, он всем помогает!

Вера Ивановна сняла очки и, покусывая дужку, несколько минут внимательно смотрела на высокомерно надутую Наташу. Потом повернулась к девочкам.

— Успокойтесь. Я рада, что вы с уважением относитесь к Саше. Ну, а кто теперь так же тепло скажет о Наташе?

Девочки сидели молча, опустив глаза на вязанье.

— Я жду…

— Наташа красивая, — робко сказала наконец Нина Лапина.

— И только? Маловато, пожалуй, для… человека, — с сожалением сказала Вера Ивановна и повернулась к Наташе.

Внезапно староста закрыла лицо руками и выбежала из пионерской, чуть не сбив в дверях Рахию.

— Ой-бой! Что такое? — вскрикнула Рахия, отстраняясь. — Почему Наташа плачет?

— То ничего, — сказала Маря, — то хорошие слёзы…

Прошло уже две недели с тех пор, как весёлый возчик привёз гречневую крупу. Зорька и Галка каждый день с надеждой бегали по сигналу в столовую, но долгожданной гречневой кашей даже не пахло.

Девочки терялись в догадках, но о своём знакомстве с новой поварихой никому не рассказывали: раз Щука просила молчать, да ещё и хлеба за это дала, значит, надо молчать.

Наконец Галка не выдержала. Перед ужином, когда Вера Ивановна и Маря ушли в колхоз сдавать готовые носки, она вызвала Зорьку из пионерской в коридор.

— Айда на кухню… Может, Щука на ужин кашу варит?

— А если нет?

— Тогда спросим. Чего она тянет? Мне эта каша гречневая каждую ночь во сне видится.

Дверь в кухню была распахнута, и из неё клубами валил пар. Щука стояла возле стола и огромной ступкой толкла в кастрюле варёную картошку. Рядом с плитой в деревянном корыте плавали селёдки. Девочки переглянулись. Значит, на ужин опять пюре с селёдкой, а где же каша гречневая?

Завидев на пороге девочек, Щука открыла в улыбке торчащие вперёд мелкие зубы.

— Ахти мне, сиротиночки, проведать пришли?

— Ага, — сказала Зорька, выдвигаясь из-за Галкиной спины. — Мы про гречку спросить хотели.

Щука перестала толочь картошку и удивлённо уставилась на девочек светлыми, немигающими глазами.

— Про какую такую гречку?

— Как про какую? — переспросила Зорька и, оглянувшись на Галку, засмеялась. До того нелепым показался ей вопрос.

— Обыкновенную, — сказала Галка, — которую тогда в мешке привезли.

Щука отошла от стола, выглянула из кухни, проверяя, нет ли кого поблизости, потом открыла шкафчик над столом, достала оттуда два куска хлеба и протянула девочкам.

— Ешьте, милые, ешьте! Будьте умненькими, я вас не оставлю.

— Спасибо! — радостно сказала Галка и потянулась за хлебом, но Щука быстро отдёрнула руку и спрятала хлеб за спину. И хотя рот её улыбался, глаза оставались холодными, насторожёнными.

— На одном спасибо, милая, нынче далеко не уедешь. Ты что, забыла, что гречка в супе была? Запамятовала? Ай-ай. Нехорошо на меня клеветать.

— Когда это было? — всё ещё ничего не понимая, спросила Зорька и замолчала. Вспомнила, что на днях в супе действительно плавали крупинки гречки, но ведь был мешок… целый мешок!

Щука перестала улыбаться.

— Что, забыли? Вспомните. Вам же лучше будет, дошло?

— Дошло, — прошептала Галка, пятясь.

— И запомните: станете языком трепать, людей оговаривать — пожалеете!

Щука сунула девочкам хлеб и захлопнула дверь.

— Вот это да! — не то осуждающе, не то восхищённо сказала Галка, косясь на дверь, за которой чем-то железным гремела Щука. — Ну и зараза! Хорошо, хоть хлеба дала… Накрылась наша гречка!

— Почему?

Галка многозначительно постучала себя пальцем по лбу.

— Мозги есть? Соображать надо. Щука наверняка сама почти весь мешок слопала, больно ей охота нашу баланду хлебать.

— Но ведь это же несправедливо! — возмущённо сказала Зорька, до которой только сейчас дошёл весь смысл разговора со Щукой.

— Справедливо, несправедливо, а толку-то что? — сказала Галка. — Гречка-то всё равно тю-тю! Не вернёшь! Ты давай лучше помалкивай об этом, боюсь я эту Щуку… Сама слышала, как она грозилась… Что, не так?

— Так, — согласилась Зорька.

Действительно, страшная какая-то эта тётка, лучше с ней не связываться. Зорька разломила хлеб и спрятала половинку в карман для Саши.

В коридоре на них налетел запыхавшийся Генька.

— Лягушонка, тебя Сашка искал! — сказал он. — Лях, иди сюда на минуту.

Галка с Генькой отошли в сторону и о чём-то зашептались. Зорька побежала в спальню мальчиков, откуда неслись звуки Сашиной трубы.

Саша был в спальне один. Он сидел на окне и играл свою любимую песню «Ты, знамя красное…» Этой песне его когда-то научил Николай Иванович. Зорьке тоже очень нравилась песня о красном знамени, но сейчас ей было не до этого.

— Саша, а у меня что для тебя есть! — весело закричала она.

Саша опустил трубу и вытер рукавом рубашки рот.

— Где ты была, малыш?

— Так… ходила с Галкой по одним делам, — уклончиво сказала Зорька и, торжествуя, протянула Саше припрятанную половинку хлеба.

— Хлеб? — удивлённо сказал Саша и соскочил с окна. — Откуда?!

— Ты ешь… он вкусный!

Саша взял хлеб, подержал его в руке и положил на стол.

— Где ты взяла?

Зорька надулась. А она-то думала, что Саша обрадуется.

— Вот какой… «Где, где»… Я тебе принесла, и всё.

Саша улыбнулся, похлопал Зорьку по плечу.

— Ты у меня настоящий друг. Вот нашла хлеб и принесла!