На крыльце директорской толпились ребята. Саша и Зорька прошли в комнату Николая Ивановича. Там были Вера Ивановна и Варя. Воспитательница сидела возле Николая Ивановича и вытирала влажным полотенцем его лицо. Варя наливала в грелку кипяток из чайника. Завидев ребят, Варя сердито вполголоса сказала:
— Вы ещё зачем? Идите, идите… нельзя.
— Кто там? — слабым голосом спросил Николай Иванович.
Он лежал на спине, укрытый до подбородка ватным одеялом.
— Саша?.. Ничего, Варя… мне уже лучше… Иди поближе, Саша, садись…
Николай Иванович выпростал из-под одеяла руку и погладил Веру Ивановну по плечу.
— А вы идите, Верочка… к ребятам… нельзя оставлять… одних…
Вера Ивановна встала, наклонилась к Николаю Ивановичу, поцеловала его в щёку и быстро, ни на кого не глядя, вышла из комнаты.
— Иди сюда… Зоря, расскажи… как твои успехи… в школе?
Зорька села на краешек табуретки и оглянулась на Сашу.
— Хорошо. Я уже почти всех догнала, правда! Мне Саша помогает…
— Задачу решишь… про пункт А?
— Ой, что вы… ещё нет!
Она вспомнила, как без всяких споров и уговоров Николай Иванович убедил её идти в третий класс, когда Зорька вернулась из больницы.
— Ну, Зоренька, — спросил он тогда, — в какой же ты класс пойдёшь?
— Я с Галей хочу, Николай Иванович. Я не хочу одна пропадать. Даша вернётся, тоже с нами будет.
— Вот и хорошо. Договорились. Пойдёшь в четвёртый. Только вот какое дело… надо проверить твою подготовку, чтобы ты не опозорилась перед всеми. Реши, пожалуйста, задачу: из пункта А вышел поезд. Через полчаса навстречу…
Конечно, Зорька не смогла решить эту несчастную задачу. Её и Анка-то потом два часа решала, а она в пятом… Николай Иванович тогда страшно огорчился.
— Что же делать будем? Не хочу, чтобы над тобой смеялись.
— Ладно уж, — сказала тогда Зорька, — поучусь пока немножко в третьем, а как научусь задачи решать, перейду.
Зорька поёрзала на табуретке, устраиваясь поудобнее. Надо же, совсем больной Коля-Ваня, а всё помнит…
Подошла Варя, переменила Николаю Ивановичу грелку и по бежала на кухню за новой порцией кипятку.
— Ничего, Зоренька, подрастёшь… научишься и посложнее задачи решать… — сказал Николай Иванович. Он посмотрел на Сашу долгим взглядом, улыбнулся. — Берегите вашу дружбу, дети… Никому не давайте её в обиду…
— Мы не дадим, правда, Саша? — уверенно сказала Зорька.
Она приободрилась. Раз Николай Иванович улыбается, значит, всё не так плохо. Зорька встала и прошлась по комнате, разглядывая корешки книг на грубых деревянных полках вдоль стены.
— Сколько у вас книг! Смотрите… Пушкин!
— Ты читала Пушкина? — спросил Николай Иванович.
— Ага. Мне ещё мама читала сказки. И в школе уже проходили. Учительница говорила, что Пушкин был из бедной дворянской семьи. Его родители всё время ездили по театрам и балам, и Пушкин был предоставлен сам себе… Жалко, правда?
Саша изумлённо взглянул на Зорьку и, не выдержав, засмеялся. Николай Иванович тихо охнул и прикрыл глаза.
— Николай Иванович, а почему мне «Пиковую даму» нельзя читать? Я взяла в библиотеке, а Кра… Степан Фёдорович отнял. Как закричит: «Кто тебе позволил такие книги читать?» Только я всё равно прочла, потихоньку. Совсем неинтересная.
— Вот видишь… тебе можно всё читать… Только есть такие… книги, которые ты ещё просто не сможешь… понять. Прочтёшь, книга… покажется тебе неинтересной… и ты потеряешь для себя… прекрасную книгу… Понимаешь?
Николай Иванович замолчал. Губы его плотно сжались. Лоб покрылся испариной.
Саша схватил полотенце и стал осторожно вытирать ему лицо. Зорька на цыпочках подошла к кровати.
— Саш, может, Верванну позвать? — шёпотом спросила она.
— Не надо… — сказал Николай Иванович.
— Николай Иванович… а если вас в больницу заберут, — испуганно спросила Зорька, — как же мы… без вас…
Саша сердито взглянул на неё.
— Ничего, — с трудом сказал Николай Иванович и попытался улыбнуться, — будем живы, не умрём…
В комнату быстро вошёл Кузьмин с двумя женщинами в белых халатах.
Саша и Зорька вышли во двор. У крыльца стояла арба, устланная сеном. На костлявой спине лошади лежала снежная нашлёпка. А чуть подальше, у двери в корпус, окружив Веру Ивановну, стояли ребята.
Николая Ивановича увезли в больницу.
В спальнях девчонки ревели в голос. Зорька забралась в кладовую. Саша уговаривал её идти спать, но она не слушала его, заливаясь слезами.
— Успокойся, малыш, всё обойдётся… Сделают Коле-Ване операцию, он поправится и вернётся к нам… Коля-Ваня не такой, он не бросит нас…
— А если… если… Крага…
— Ну, перестань реветь… Нас же с тобой двое, малыш… Вдвоём нам никто не страшен, верно?
— Ага, — сказала Зорька, успокаиваясь.
Саша обнял её, прижал к себе и погладил по голове.
— Скоро Даша твоя приедет.
— Правда? А ты откуда знаешь?
— Коля-Ваня сказал. Дашу после больницы в другой детский дом отправили, а Коля-Ваня написал, чтобы её к нам опять перевели. Как только получат разрешение, так Вера Ивановна или Маря поедут за нею.
— Ой, Саша! Как здорово! Ты ещё не знаешь, какая Даша хорошая… Она просто ужас какая справедливая!
— Ну вот, а теперь иди спать. Уроки все сделала?
— Ага…
Дверь в кладовую распахнулась. На пороге стоял Кузьмин.
— Дмитриев? Будницкая? — удивлённо, словно не веря своим глазам, спросил он.
Саша стоял всё так же, прижимая Зорьку к себе, и смотрел на Кузьмина.
— Так-так, Дмитриев… — вертя трубку в пальцах, насмешливо сказал Кузьмин.
Саша вспыхнул, отстранил от себя Зорьку.
— Беги…
Зорька опрометью, со всех ног бросилась в спальню. Щёки её горели. Она не могла понять, отчего ей вдруг стало так стыдно, точно в их дружбе с Сашей было что-то нехорошее.
Сзади неё слышался гневный бас Кузьмина и заикающийся от волнения возмущённый голос Саши.
Не раздеваясь, Зорька забралась в постель и укрылась с головой.
Глава 25. Щука
Продавец хватал буханки хлеба одну за другой, бросал их на широкий, как площадь, щербатый прилавок и разрезал на пайки. Зорька тянулась к прилавку, но её всё время отталкивали. А буханок всё меньше становилось и меньше.
Полки неожиданно сдвинулись, и на Зорьку со всех сторон посыпался хлеб. Зорька хватала буханки и прятала за пазуху. Ей вдруг стало страшно. Пропадёт столько хлеба! Скорее, скорее, пока никто не увидел, не отнял! Продавец, размахивая ножом, бегал вокруг неё и кричал:
— Зорька, ты чего дёргаешься?!
Зорька выпустила из рук буханку, она запрыгала, как резиновый мячик. Выше, выше! Зорька подпрыгнула, чтобы поймать её, и ударилась головой обо что-то твёрдое.
Зорька испуганно открыла глаза. Рядом с нею сидела сонная Галка, тёрла ладонью висок.
— Ты чего? — с трудом приходя в себя, спросила Зорька.
— Это не я, а ты чего? — рассердилась Галка. — Сначала дёргаешься, как ненормальная, а потом ка-ак дашь головой… аж шишка вскочила!
Девочки спали. Возле окна свернулась калачиком под одеялом Наташа. На подушке торчали только рожки из бумаги, на которые староста заботливо накручивала перед сном отросшие за зиму золотистые волосы. Тоненько, будто крадучись, посвистывала носом Нинка. Широко раскинув руки, распласталась на спине Анка.
Под потолком у двери тускло мерцала синим огоньком закованная в железную сетку ночная лампочка. В спальне было душно.
Галка улеглась, натянула на голову одеяло и затихла, сердито посапывая. Зорька тоже перевернулась на другой бок, спиной к подружке, стараясь заснуть, но буханки хлеба всё кружились перед глазами. Зорька вздохнула и повернулась к Галке.
— Галь, ты спишь?
— Сплю.
— А мне хлеба столько снилось…
— Мне он каждую ночь снится, — пробурчала Галка под одеялом.
