— Факт, изголодались, — подтвердила Галка, принимаясь чистить картошку. Зорька хмуро помалкивала. Не поймёшь её: то гнала, то привечает, как родных дочек.

Повариха отошла к плите, принялась помешивать варево в котле. Сыпнула соли, попробовала, поморщилась, будто хватила уксуса. В багровом отствете печки лицо её казалось каким-то расплывчатым. Светлые глаза, даже когда она улыбалась, оставались холодными.

— Ты чего? — шепнула Галка, взглянув на Зорькино хмурое лицо.

— Так… Щука она скользкая, вот что.

— А тебе не всё равно? Лишь бы жрать дала…

Прасковья Семёновна кинула быстрый взгляд на девчонок. Они замолчали, старательно сдирая с подмороженной картошки мокрую гнилую кожуру.

— Изголодались, сиротиночки, — снова запела повариха.

— Мы не сиротиночки, — сказала Галка. — У нас все на фронте…

Повариха вздохнула, подпёрла щёку ладонью и облокотилась на белёный край плиты.

— Глупые вы ещё… на то она и война, чтоб сирот оставлять. Ахти мне, что же с вами делать? Время военное, страдальное, никто даром хлеба не даст…

Девочки только вздохнули.

— А с такой кормёжки быстро ноги протянешь, — продолжала повариха, кивая на котёл, где жидко булькала отала.

— А то нет, — согласно сказала Галка и, незаметно подтолкнув молчавшую Зорьку, добавила со слезливыми нотками в голосе: — Прямо живот к спине прирос, сил никаких нет терпеть…

Повариха снова вздохнула, подошла и села рядом с Зорькой на скамейку.

— Я сразу поняла, что вы деточки толковые, себе во вред не станете языком лишнее трепать, верно? Недаром пословица есть: тише едешь, дальше будешь. Жизнь такая пошла: ты мне, я тебе, а иначе не проживёшь…

— Факт, — солидно, в тон поварихе, поддакнула Галка.

Во дворе звонко разнеслись звуки горна. Повариха спешно сунула девчонкам по куску хлеба и почти вытолкала из кухни.

— Вот повезло, так повезло, — радовалась Галка, уминая хлеб. — А ты чего такая?

— Так… противная она какая-то.

— Тю! Заладила одно и то же. По мне так какая она ни есть, лишь бы польза была.

— Всё одно, — упрямо сказала Зорька, бессознательно пытаясь найти причину беспокойства. — Я одну такую знала, тоже говорила «тише едешь, дальше будешь», а сама немцев ждала.

— Ну и что же? Подумаешь, говорила… Людей-то вон сколько, мильоны тысяч, а слова для всех одинаковые… По словам нельзя судить. Твоя тётка немцев ждала, а Щука нам хлеба дала, — резонно заметила Галка и, хлопнув Зорьку по плечу, засмеялась: — Да брось ты! Кто много думает, у того морщины вырастают.

Зорька растерянно посмотрела в весёлые Галкины глаза. А ведь верно. Вот Саша всё время говорит: «Учи уроки». И Наташка то же самое твердит, а они же разные… Разве сравнить Сашу с Наташкой? Да ни за что! И всё-таки…

— Как ты думаешь, про что это Щука велела молчать? — спросила Зорька уже у входа в здание.

Галка неопределённо пожала плечами.

— Не знаю… верно, про хлеб. Забоялась, что скажут: зачем дала?

— А чего Марго перевели?

— Ну чего ты пристала, — рассердилась Галка, — вот чумная: «чего, чего»… Нам-то что?

Глава 26. Кудель[2]

По главной улице посёлка двигался караван. Впереди верхом на серых тощих лошадёнках ехали три девушки в ярких шёлковых платьях и тёмных бархатных камзолах, расшитых по краям стеклярусом. За девушками степенно вышагивали навьюченные юртами и вещами верблюды. На вещах сидели смуглые чернобровые женщины и дети. За верблюдами в клубах пыли двигалось громадное стадо узкоголовых горбоносых овец. Овцы отощали за зиму, у них были подтянуты животы. Они голодно блеяли и скопом бросались на каждую травинку, росшую у дороги.

Ребята выбежали из школы и остановились, пережидая, когда пройдёт шумное стадо.

— Ух ты! Сколько носков! — восхищённо сказала Зорька.

Два темнолицых важных пастуха в лисьих малахаях и ватных стёганых халатах ехали за стадом, подгоняя отставших овец деревянными остроконечными палками.

— Куда их гонят? На мясокомбинат? — спросила Галка.

— На коктеу кочуют… весенние пастбища, — ответила Рахия. — Зима трудная была, овечки совсем худые… На коктеу овечки погуляют на молодой траве, ягнят принесут. Праздник будет.

Галка вздохнула.

— Ничего себе, сколько мяса с места на место гоняют, а тут сиди на одной баланде… Рахия, ты куда сейчас, к нам?

— Домой. Апа велела кукурузу смолоть. Я потом приду, вечером.

— Смотри. Сегодня надо все носки довязать.

Стоял конец марта. Солнце с каждым днём поднималось всё выше. В садах розовым цветом покрылся урюк. Точно заснеженные, стояли яблони и вишни. Зелёная густая трава по крыла берега арыка вдоль улицы.

Девочки спешили. Их ждало важное дело. Отправляли посылки на фронт. Всю зиму в начале каждого месяца Маря и Вера Ивановна складывали в мешки связанные девочками шерстяные носки и относили в правление колхоза, а оттуда посылки с носками шли на фронт. Апрельские посылки решили собрать раньше, чтобы красноармейцы получили подарки к Первому мая.

После обеда, приготовив уроки, Зорька вытащила из тумбочки недовязанный носок и направилась в пионерскую комнату.

В пионерской на широком, сбитом из толстых струганых досок столе серым ворсистым облаком вздымалась чисто промытая, трёпаная овечья шерсть. Остатки полученной в колхозе шерсти после осенней стрижки овец. В ловких пальцах Мари плясало веретено, вытягивая за собой из привязанной к палке кудели длинную кручёную нить. На верёвке вдоль стены сохли мотки готовой пряжи, прокипячённой по Мариному рецепту в солёной воде для крепости. Нина Лапина, перевернув табуретку, натягивала мотки на ножки и перематывала пряжу в клубки.

Девочки сидели рядком на скамейке возле стола. Спешили довязать начатые носки. Наташа и Вера Ивановна сшивали готовые носки попарно и перевязывали стопками. В каждой стопке по пять пар.

— Как наденет наш хлопчик на фронте носочки, притопнет ногой и скажет: «Ну и дивчата гарни в тылу! Теперь мне никакой мороз не страшный, не то что там какой-то поганый фриц!» — говорила Маря. — Вот настригут по весне в колхозе с овечек шерсти, варежек навяжем, шарфов с узорами, чтоб горло хлопчики кутали.

Зорька уколола острой спицей палец и жалобно взглянула на воспитательницу.

— Верванна… я пятку опять забыла, как вязать…

— Сколько раз я тебе показывала? — строго спросила Вера Ивановна.

Зорька виновато вздохнула:

— Много…

Вера Ивановна воткнула иголку в борт халата, обмотала её ниткой и взяла Зорькино вязание.

— Посмотри, сколько ты петель наспускала? Куда годится такая работа? Непрочная и некрасивая…

— Ничего, — сказала Зорька, — всё равно в сапогах не видно, красиво или нет.

— Да? — спросила Вера Ивановна. — Может быть. Ну, смотри внимательно. Эти две спицы оставь, а этими двумя вяжи с двух сторон. Старайся, Зоренька, вдруг эти носки да твоему отцу попадут? Представляешь, как он обрадуется?

— А как он узнает?

— Ты записку в носок вложи…

Зорька обрадовалась. Забыла про уколотый палец, вскочила, бросилась в комнату за бумагой. Через минуту она влетела в пионерскую и ещё с порога закричала:

— Верванна! Где мои готовые носки?

Вера Ивановна серьёзно, без тени улыбки на лице, подала Зорьке две пары готовых носков с кривыми, некрасиво вывязанными пятками и спущенными петлями, кое-как закреплёнными ниткой.

Зорька растерянно вертела в руках своё рукоделие. А что, если правда папе или Васе попадут связанные ею носки? С кривыми пятками?

— Верванна, можно я в другие записку положу?

— А эти чем плохи?

Зорька покраснела, опустила голову, стараясь не смотреть на ухмыляющихся девчонок.

— Тут… пятки…

Девчонки уже громко и безобидно хохотали над Зорькой.

— Подумаешь, беда, — весело сказала Вера Ивановна, — в сапогах всё равно не видно…

— Вот, дивча, — удовлетворённо сказала Маря, насмешливо поглядывая на красное растерянное лицо Зорьки, — дошло? А? Чем же какой другой боец хуже твоего батьки? Давай-ка твою работу. Вот это всё — до резинки — распусти и начни сначала. Розумиешь?