— Боясь показаться нескромным, признаюсь вам, что я рассматривал эти фотографии с большим интересом, мне прямо захотелось с вами познакомиться. Добавлю, что расставаться с ними буду не без сожаления.
Пондебуа подкрепил последние слова немного смущенной улыбкой. Сейчас, когда дошло до дела, Элизабет становилась опасной. Сей тип женщин, бывший в чести в его романах, своей красотой внушал ему робость. Ему казалось, что с этой гармонией пропорций соединяется самообладание, долженствующее обеспечить такому созданию полную ясность ума и сделать его неудобным свидетелем в любовных делах. Он с некоторой ностальгией подумал о своей теперешней любовнице, маленькой коренастой брюнетке с очень упитанным задом, которая своей несколько животной женственностью внушала ему чувство комфорта. Однако он не собирался отказываться от своего намерения, раз уж он как романист мог взять реванш над жизнью; ему было приятно, по соображениям тайного соперничества, возникшего еще в юные годы, взять реванш за счет Ласкена. Элизабет невозмутимо ожидала, пока его намерения прояснятся.
— С тех пор как ко мне попал этот альбом, — говорил Пондебуа, пододвигая свой стул поближе, — я много размышлял о настигшем вас ударе. Я сам был очень тронут смертью своего кузена, который был для меня как брат. Это нежное чувство, ни разу не обманувшееся, естественно, накладывает на меня обязательства по отношению ко всем, кто ему был дорог, и в частности, к вам, бывшей его последней привязанностью. Столь неожиданная кончина наверняка произвела переворот в вашей жизни. И понятно, что я обеспокоен. Не говоря уже о моем положении писателя, у меня есть также и некоторое состояние. Я мог бы облегчить вашу боль при помощи любых утешений, на которые вы только можете рассчитывать.
— Вы, наверное, не знаете, что я замужем, — заметила Элизабет.
— Я действительно этого не знал, но сей факт ничего, по сути, не меняет — например, ваш портной всегда к вашим услугам.
— Я сама шью все свои платья.
Пондебуа чуть было не начал настаивать, но Элизабет, кажется, забавлял оборот, который принимал их разговор.
— Вы очень таинственная женщина, — заметил он.
— О нет, во мне как раз нет никаких тайн. Вероятно, именно это вас и сбивает с толку.
— Во всяком случае, если бы я смел любопытствовать, я задал бы вам немало вопросов.
— Задавайте свои вопросы. Если я смогу ответить, я постараюсь удовлетворить ваше любопытство. Для простоты дела я вам даже расчищу путь. В восемнадцать лет я вышла замуж за человека, которому было тридцать восемь, а сейчас ему сорок пять. По договоренности с ним я уже несколько лет сохраняю, частичку своей жизни для себя, чтобы делать, что мне заблагорассудится. Год назад, возвращаясь из поездки к родителям, я встретила мсье Ласкена в зале ожидания на одном маленьком вокзале, и он пошел вместе со мной в мое купе третьего класса. Вот и вся тайна. А сейчас, если ваше любопытство еще не иссякло…
— Еще бы! — воскликнул Пондебуа. — Конечно, нет, я даже не знаю, с какого конца начинать. А вот этот летний костюмчик такого прелестного фасона вы что тоже сами сшили?
— Да, но я понимаю, что вас удивляет. Вы говорите себе: ведь мсье Ласкен был очень богат.
Пондебуа запротестовал для виду, а Элизабет, которая сама начала воодушевляться от своих признаний, продолжила:
— Вы спрашиваете себя, почему я не согласилась шить себе туалеты на рю де ла Пэ. Просто я хочу всем быть обязанным своему мужу — платьями, шляпами и даже таким украшением жизни, как любовник, которого он мне позволяет иметь. В моей столовой в стиле Генриха II есть хромолитография в стиле вашей. Это сувенир из нашего свадебного путешествия на Мон-Сен-Мишель. Я была очень рада такому подарку и до сих пор смотрю на него с удовольствием. Я действительно чувствую себя перед мужем безупречной. Я храню верность всему, что он воплощает в себе из моей настоящей жизни — жизни жены мелкого служащего. Да, мсье Ласкен был очень богат, а я отнюдь нет. Со своей стороны, я никогда не испытывала неловкости из-за дистанции, которую могла бы создать между нами эта разница в общественном положении, но ваш кузен от этого страдал. С другой стороны, я думаю, что любящему человеку мучительно не иметь возможности дарить. После его смерти я не раз жалела, что не доставляла ему этой радости, но я просто не могла. К тому же столько мужчин страдает оттого, что не могут делать подарки по бедности.
— Вправе ли я задавать еще вопросы?
— Конечно. Чтобы вас успокоить, добавлю, что мне приятно на них отвечать.
— У меня есть один вопрос, совсем уж нескромный. Я хотел бы знать, за что вы полюбили моего кузена.
— Я думаю, за то, что он был богат. Я — как те бедные люди, которые любят смотреть фильмы о красивых особняках и мужчинах во фраках, которые денег не считают. Я чуть более требовательна, я захотела от жизни того, что они ищут на экране. Я достаточно люблю мужа и детей, чтобы два-три вечера в неделю быть богатой, и притом совершенно не страдать от посредственности нашего существования. Кстати, я должна отдать вам ключи от квартиры.
Элизабет вынула из сумочки два ключа и протянула их Пондебуа.
— Для наших встреч мсье Ласкен за большие деньги обставил квартиру возле парка Монсо. Наверное, нужно что-то решить с мебелью: или вывезти ее, или, может быть, вы все уладите с хозяином.
— Это очень нелегко, — сказал Пондебуа. — Я ничего не могу делать по своему усмотрению. Надо сообщать наследникам, а я вам честно говорю, мне совсем не хочется посвящать их в это.
— Можете объяснить ситуацию хозяину и договориться с ним.
— Очень мило, но я не могу брать на себя ответственность за судьбу движимого имущества. Куда я все это поставлю? К тому же, если я вывезу мебель, я окажусь виноватым в расхищении наследства или еще в чем-нибудь подобном.
Пондебуа положил ключи на маленький низкий столик. Элизабет положила их обратно в сумочку, и у него возникло впечатление, даже почти уверенность, что он упустил шанс.
— Мне остается только поблагодарить вас, — сказала она.
Элизабет встала и как будто заторопилась поскорее завершить свой визит. Несмотря на все усилия Пондебуа, пять минут спустя она ушла, унося с собой фотоальбом. Проведя ее до двери, он в ярости стал обдумывать свое поражение и признал, что был не на высоте. Как всегда, он грешил чрезмерной деликатностью, не заботился о том, чтобы выставить себя с выгодной стороны, ввести в игру свой престиж и известность. Он самым глупым образом заинтересовался болтовней этой жены мелкого служащего, которая, казалось, даже не подозревала, что побывать в гостях у Пондебуа — это милость, достойная всяческой зависти. Он непременно должен был перевести разговор на свои книги, дать ей повосхищаться оригинальностью своей квартиры и глубоким, космическим смыслом своей разностильной обстановки. Она ушла, так и не узнав, что пройти в туалет можно, только если выйти на лестничную площадку и подняться на девять ступенек вверх. Необычное создание, вполне достойное занять место героини в одном из его романов, и необычная ситуация, совершенно новая, неожиданная, обладающая мощным зарядом оригинальности и соответственно богатая содержанием и не лишенная некоторого величия: жена конторского писаки, примерная мать и хорошая хозяйка, спит с промышленным воротилой, не имея с этого ни гроша. Читатели сказали бы: «О Пондебуа! Как это мощно, глубоко, богато опенками и, при всей невинности, чертовски пагубно!» Он принялся делать заметки.
Тем временем Элизабет звонила из кафе на улице Университета и говорила в трубку: «Алло, я хотела бы поговорить с мсье Шовье».
— Это я, — ответил Шовье.
— Я — та подруга мсье Ласкена, имя которой вам известно, — Элизабет. Я бы хотела ненадолго встретиться с вами.
— Нет ничего проще.
— Сегодня, возможно? Спасибо. Даже прямо сейчас? Мне, право, неловко. А могла ли я просить вас прийти на улицу Фальсбур, дом 9, третий этаж? Я рада была бы вас избавить от подобного беспокойства, но при встрече вы поймете, почему я этого не сделала.
