— И когда же придет этот благословенный час? — спросил я пророка, вещавшего с такой верой.

— Один Бог знает! — ответил мне Апостоли, поднимая глаза к небу. — Но это случится скоро, уже четыре века народ ждет, и чем больше старится гнет, тем ближе молодая свобода.

— Все сделано, капитан, — сообщил подошедший боцман, — какие будут еще указания?

— Пусть плотник или старший конопатчик, если он имеется на борту, закрепит скобами вокруг всего корабля свободно свисающие снасти. Необходимо также приготовить деревянные пробки, паклю, свинцовые просверленные пластины, а еще корзины и вещевые мешки, которые можно бросить в воду, если кто-нибудь упадет в море.

Наступило молчание: выполнялась новая команда. После того как все было сделано, увидев, что фелука приближается, а мы стоим, я крикнул наблюдавшему с фор-бом-брам-рея матросу:

— Эй, там, наверху, есть ли ветер?

— Нет, сударь, — ответил он, — ни малейшего дуновения, правда, за Скиросом встало черное облачко, но оно вряд ли принесет ветер; думаю, нам придется провести так весь день.

Я взглянул в указанную сторону и увидел всплывающее над горизонтом облако, которое напоминало риф в этом втором море, что называется небом. Забрезжила слабая надежда. В нашем положении я предпочел бы бурю бою и дорого заплатил бы за ветер.

Но пока царило полное спокойствие, море стало зеркально-гладким, и, помимо этой точки, заметной только взгляду моряка, ничто не пятнало лазури неба.

— Как вы думаете, сколько времени им понадобится, чтобы подойти к нам при таком ходе? — спросил я боцмана.

— Часа три, сударь.

— Да, да, я так и думал. Позаботьтесь, пожалуйста, поставить на палубах, баке и юте чаны с пресной водой, чтобы команда могла утолять жажду не сходя с места; у нас мало рук, хватит двух человек перетаскивать их.

— Будет сделано, сударь.

— Брат, — обратился ко мне Апостоли, — фелука меняет направление, может быть, мы ошиблись и она идет не к нам.

Я быстро схватил подзорную трубу и навел ее на фелуку; действительно, казалось, она изменила курс и пройдет позади нас в одной-двух милях, после чего, обогнув мыс, направится к Порто-Петера, древней Метимне.

— Клянусь, это правда! — воскликнул я. — Ей-Богу, Апостоли, я от всего сердца хотел бы ошибиться и покаяться перед твоими соотечественниками.

Боцман, слышавший мои слова, покачал головой, и я обернулся к нему.

— Что вы об этом думаете, старина?

— Я думаю, капитан, что они, как и мы, увидели черное облако, идущее с этой стороны, и, почуяв ветер точно морские свиньи, хотят нас отрезать от Митилини, поскольку боятся, что мы ускользнем от них, добравшись до берега.

— Вы правы, старина; не знаю, где была моя голова и почему я сразу не догадался. Да, да, ясно, чего они хотят. И ни малейшего ветерка?

— Ни малейшего! — откликнулся боцман.

— Ну что ж, положимся на Господню милость, подождем!

Мы прождали четыре часа; крюк, который пытались сделать пираты, давал нам возможность выиграть время. Они прошли почти в одном льё от кормы и, описывая полукруг со стороны правого борта, подходили к нам с левого. Их отделяло от нас около трех миль, когда впередсмотрящий закричал:

— Эй! Порыв ветра!

Я вскочил с места.

— С какой стороны ветер?

Матрос, желая быть точным, немного подождал и, почувствовав второй порыв, крикнул:

— С запада-юго-запада!

— Ну и что? — спросил Апостоли.

— А то, мой дорогой друг, что ничего хуже для нас быть не может. Это встречный ветер, и я начинаю думать, что за них сам дьявол.

— Не говори так, брат. Не время.

— Вы слышали? — спросил я боцмана-рулевого.

— Да, сударь. Отлично слышал.

— У нас остался только один выход: при первом же порыве развернуться бортом и бежать по ветру хотя бы даже туда, откуда мы идем.

— Мы не можем быстро выполнить этот маневр, сударь, и успеем получить один-два бортовых залпа; подумайте: при малейшей неполадке на мачтах они тут же настигнут нас своими проклятыми веслами.

— Вы знаете другой способ, старина?

— Нет, не знаю, — ответил боцман.

— Стало быть, вы хорошо понимаете, что нужно испробовать этот. Эй, там, наверху! — обратился я к наблюдателю. — Как ветер?

— Сударь, он усиливается!

— Джон, — закричал Апостоли, — фелука меняет направление!

Действительно, взглянув на пиратский корабль, я увидел, что он, пользуясь лишь веслами и рулем, как бы угадав наше намерение, готовился нас настичь с легкостью шлюпки.

— Вы хорошо знаете свое дело, сударь, — сказал боцман, — но и капитан этой фелуки, кажется, неплохо знает свое.

— Это не имеет значения, я надеюсь выиграть в скорости. Внимание! Все готовы?!

Команда ответила дружным криком.

— Убрать бизань и грот; поставить крюйс-марсель и грот-марсель; руль под ветер; брасопить реи передних парусов, травить шкоты кливеров, парусов на штагах и фок-мачте! Ребята, «Прекрасная левантинка» поворачивает, и скоро вы увидите, она пойдет как благонравная девица, шествующая впереди своей мамаши. А теперь поставить паруса на корме и брасопить их под прямым углом, повернуть руль, отдать шкоты кливеров и парусов на штагах! Вот так!

— Она пошла! — закричала команда. — Она пошла!

И правда, пройдя несколько минут задним ходом, наше судно двинулось вперед; благодаря двум последним поднятым парусам, оно встало по ветру и нацелилось носом на Лемнос, следуя взятому курсу. Я перевел взгляд на фелуку. Пока мы старались сдвинуться с места, там тоже не теряли времени даром и оделись парусами. Теперь оба корабля шли почти параллельно и должны были встретиться в одной точке. Самым главным для нас стала скорость; впрочем, если бы даже нам удалось избежать абордажа, обстрел был неминуем.

Мы уже настолько сблизились, что фелуку можно было рассмотреть во всех подробностях невооруженным глазом: настоящее судно-хищник, вытянутое, будто пирога, с двумя наклоненными приблизительно на три градуса к носу мачтами. Ее два латинских паруса развернули широкой стороной на рее, что был гораздо длиннее мачты. Судно несло две пушки на носу и еще двадцать четыре фальконета, установленные на планшире и поддерживаемые леерными стойками. Гребцы, чьи покрытые греческими колпаками головы были хорошо видны, сидели не на лавках, а на досках люков, упираясь ногами в другие доски, положенные поперек. Ветер был еще очень слаб, и весла давали им большое преимущество. Сколь бы мы ни старались избежать этого, нам так или иначе предстояло вступить в перестрелку с фелукой на расстоянии пистолетного выстрела.

Я отдал последние распоряжения: оттащить на правый борт три наши пушки, раздать команде и пассажирам мушкетоны, ружья, топоры и сабли, поднять на палубу несколько ящиков с патронами и перевернуть песочные часы на три или четыре склянки. Одновременно я велел дюжине матросов подняться на марсы, чтобы стрелять сверху.

Закончив приготовления, мы погрузились в тягостное торжественное молчание; темное облако у Скироса, вытянувшееся по южной части горизонта, предвещало бурю. Плотный горячий ветер дул изменчивыми порывами и порой внезапно стихал, оставляя обвисшие вдоль мачт паруса. Огромные волны, словно зародившиеся на дне пучины и поднявшиеся на поверхность, покрывали море пенистой бурной пеленой. В другое время мы тщательно следили бы за этими признаками надвигавшейся бури, но сейчас, под угрозой более серьезной опасности, оставляли их без внимания.

Мало-помалу оба корабля сближались, хотя ни у одного из них не было заметного преимущества; между ними оставалось не более мили, и мы прекрасно видели, как на палубе фелуки команда, численностью вдвое превосходившая нашу, готовилась к сражению.

Больше не оставалось никакого сомнения: это действительно были пираты и они жаждали напасть на нас. Вдруг планшир фелуки окутался дымом, и, прежде чем унесенный ветром звук долетел до нас, град картечи обрушился в море в нескольких шагах от борта нашего судна. Пираты плохо рассчитали расстояние и слишком рано открыли огонь.