— Держись все вместе, по-пионерски! — повторил Павел.
Снег. Снег. Не прошло и четверти часа, как густые снежные волны заходили по земле. Макка в ужасе металась под фланелью. Но Павел крепко держал ее.
— Не бойся, ведь это же снег, самый простой, обыкновенный, — говорил он обезьянке.
«Вернитесь, вернитесь! — кричала на своем обезьяньем языке Макка. — Я хочу назад, в тепло, к девочке с золотой косой, к Верке…»
4
А Верка? Придя с бабкой Ксенией к морю, она пытливо поглядела на воду.
— Где же черноспинные?
— Кто? — удивилась бабка.
— А дельфины?
— Ах, да, да, сейчас будут…
Но дельфины не появлялись. Вместо них на берег выбрасывались холодные зеленые волны. И девочка заподозрила недоброе. Она бегом возвратилась домой. Обезьянки не было. Даже не передохнув, Верка стрелой вылетела за ворота. Она, плача, бежала по дороге, стараясь догнать похитителей обезьянки. Верка не сразу заметила, как началась метель.
— Эй, Павел, Пашка! — кричала Верка, отчаянно размахивая руками.
«Взззы-шшшшшууу», — отвечала метель, словно с нажимом выписывала эти буквы на огромной школьной доске, причем мел у нее в руках то и дело с резким визгом крошился.
— Эй, Павел, Пашка!..
Девочка кричала до тех пор, пока не свалилась в овраг, занесенный снегом, из которого она никак не могла выбраться. Силы оставили ее. Лежа под снегом, Верка не чувствовала холода. Какая-то странная дремота охватила все тело, и вскоре, убаюканная шорохом снежинок, она уснула. Ей приснилось, что и она сама превратилась в снежинку, легкую, как цвет одуванчика. Ветер отнес ее к морю. Упав в воду, она умерла… И подводный великан Санжей, в башмаках из перламутровых раковин, несет ее хоронить на ладони подальше от берега…
В это время Павел, Саша и Таня шли вперед, медленно, шаг за шагом, чтобы не сбиться с пути. Они не слышали Веркиного крика. Лишь одна Макка услышала голос девочки и вот уже минут десять усердно скребла свой затылок, и Павел наконец понял, в чем дело.
— Ребята, здесь где-то Верка! — закричал он, заикаясь от волнения.
«Здесь, здесь!..» — подтвердили глаза обезьянки.
Она вырвалась из рук Павла и, забыв о своем страхе перед снегом, побежала к оврагу.
Верку нашли. Как только ее привели в чувство, она первым делом бросилась к своей мартышке.
— Никому не отдам, никому, идем домой!
Но Верке не позволили много говорить. Ребята силой потащили ее за собой. А Макка, снова накрытая одеялом, кашляла и задыхалась.
Когда ребята вышли к трамвайной станции, метель утихла. Посветлевшее небо было цвета морского льда, пористое, зелено-серое.
— Домой, хочу домой с мартышкой! — заголосила Верка.
— Мы к доктору с ней… Разве ты не видишь, что она совсем больная? — пытался уговорить сестру Павел, но та ничего не хотела слышать.
Вспомнив о том, как она лежала в сугробе под снегом, Верка только теперь испугалась. Она горько, навзрыд заплакала.
— Ладно, пойдем погреемся, — сказал Павел.
Ребята вошли в станционное помещение. Там, присев на скамью, Верка широко, по-галочьи, раскрыла рот, протяжно зевнула и неожиданно уснула, утомленная переходом через снежное поле. Этому все обрадовались.
— Так и быть, с Веркой останусь я! — самоотверженно заявил Саша. — А когда проснется, отвезу на попутной машине домой…
— А мы в город… Надо везти мартышку скорее… — сказал Павел и пошел с Таней к трамваю.
5
В городе, несмотря на мороз, было людно, скрипел под ногами прохожих снег, звенели голоса ребят, играющих в снежки, дворники сгребали фанерными лопатами снег, и черные витые колонны заводских дымов поднимались в небо и там, в вышине, из черных становились прозрачно-синими.
Павел устал. Но, глядя на Таню с распухшим носом и обветренными губами, которая с трудом передвигала ноги, забывал о собственной усталости.
— Что с мартышкой? — все беспокоилась она.
— Пригрелась и дремлет…
Подойдя к воротам зоосада, Таня удивленно воскликнула:
— Что это, Павел, такое?
Павел поглядел на ворота, потом на Таню и снова на ворота, на которых висела табличка: «Санитарный день», — и тоже удивился.
— Значит, сегодня моют слонов, стригут медведей, а нашу мартышку посадят в теплую ванну! — сказала Таня смеясь.
Но в зоологическом саду была тишина. Слонов не мыли и не подстригали медведей. Сторожиха на вопрос, куда надо сдать обезьянку, указала на желтое одноэтажное здание.
Вход в обезьянник был завален снегом, по-видимому, туда никто не входил с самого утра.
— Стучи, — сказала Таня.
Павел решительно опустил кулак на дверь, обитую серой жестью. Стучать пришлось долго. Наконец за дверью послышались шаги, щелкнул в замке ключ и из приотворенной двери высунулась голова смотрителя обезьянника.
— Что надо? А? Никаких обезьянок не принимаем… Хватает своих… — грубо и недовольно заворчал смотритель. Он отлично видел, как озябли и устали ребята, но не пустил их даже погреться.
— Мы из Солнечного… В метель мы шли через поле… Заболела наша мартышка… — упавшим голосом произнесла Таня.
— Уходите, — сказал смотритель, равнодушно зевая. Ему хотелось спать. Если принять обезьянку, надо сначала разыскать научного сотрудника, составить на нее паспорт, а главное, приготовить новую клетку… И какого черта его разбудили из-за дохлой мартышки, когда он так сладко дремал на скамье перед печью?.. — Уходите! — решительно повторил смотритель обезьянника. Лицо у него было плоское, белое, как тарелка, на которой кто-то оставил две кислые виноградины. — Идите! — в третий раз произнес он еще грубее.
Но ребята с мартышкой не уходили. Павел разбудил обезьянку. Макка услышала за дверью обезьяньи голоса и бурно обрадовалась.
Она взволнованно закричала:
«Я хочу к вам, я Макка, мартышка!»
«Заходи, заходи!» — дружно ответили обезьяны.
Макка вырвалась из рук Павла и с громким радостным визгом влетела в теплое помещение. Но смотритель обезьянника вытолкал ее назад за дверь. Таня снова завернула Макку в одеяло.
А тем временем обезьяны в клетках кричали на своем обезьяньем языке:
«Макка, приходи завтра! Завтра дежурит другой, добрый!»
«А с этим не связывайся!»
«Он наши апельсины забирает!»
«Ворует наш сахар!»
«Выпивает наше вино!»
«Он сластена! Пьяница! Лентяй!»
Макка гневно глядела на смотрителя обезьянника.
— Эта мартышка девочку спасла, — сказала Таня.
— Она славная обезьянка, — добавил Павел.
Не ответив, Сластена-Пьяница-Лентяй захлопнул за ними двери, обитые серой жестью.
— Что же мы будем делать? — спросила Таня беспокоясь.
Со стороны порта донеслись протяжные судовые гудки.
Павел внимательно прислушался к ним, поднял голову и сказал:
— Что делать? Идем, Танька, я знаю!..
Он привел Таню в гавань. У трапа океанского корабля «Сухона» Павел остановился.
— Не идете ли вы в Африку? — спросил он вахтенного матроса.
— Нет, мы направляемся в Геную, — ответил вахтенный.
Павел взял Таню за руку, и они пошли дальше.
Макка глухо ворчала. От горькой обиды она вся тряслась. К тому же в гавани было холоднее, чем в городе. Холод шел с северо-востока, гнал оттуда крутую зыбь, которая до предела натягивала тросы кораблей. Было похоже, что они хотят оторваться от берега и плыть против ветра вдаль, только бы не мерзнуть на причале. А мальчик и девочка из поселка Солнечного всё шагали по набережной. Порой то тут, то там слышался простуженный голос Павла:
— Эй, вахтенный на «Заре», не идете ли вы в Африку?
— Наш путь в Грецию, малыши!
Ни один корабль не направлялся в Африку.
— Нам надо домой, — наконец произнесла Таня посиневшими губами.
— Потерпи, ведь ты не Верка, а хочешь — уходи, — осуждающе сказал Павел.
И Таня осталась. В конце мола, за которым начиналась дамба маяка, на них обратил внимание грузчик в стеганой ватной куртке.
