– Это старый дневник.

– А что он делает в школе?

– Я принесла его на мастер-класс по писательскому мастерству, хотела показать учительнице. Но наша новенькая его стащила и растиражировала.

– Так вот что ты искала, – протянул ИП и, нервно обмахиваясь распечаткой, пробормотал: – Знаешь, Лия, это не то, что стоило бы показать учителю.

– Да знаю! Я собиралась показать лишь парочку страниц.

Похоже, ИП поверил, но у него явно остались еще вопросы.

– Давай встретимся вечером и сходим куда-нибудь, – предложила я, – а сейчас мне пора!

– Я позвоню, – пообещал он.

Я уже хотела уйти, но ИП вдруг спросил:

– Ты ведь его больше не любишь?

Уточнять «кого» не имело смысла. Я фыркнула.

– Прошло больше двух лет. Ты смеешься? Мне сейчас не до смеха!

Он удовлетворенно кивнул и, легко коснувшись губами моей щеки, шепнул:

– До вечера.

Мне повезло, что ИП не скандалист. Другой бы на его месте мог попить мне крови из-за этого дневника. Ведь моя оплошность поставила и его в неловкое положение, все теперь будут обсуждать меня и мою любовь к Л. и посмеиваться над ИП. У рассекреченных личных дневников нет срока давности. ИП пока об этом не знает. Но это ничего, когда на нас обрушится лавина насмешек, я уже что-нибудь придумаю. Эта рыжая еще пожалеет, что прикатила из своей деревни! Больше скрываться я не стану, я размажу ее по каждой стене этой несчастной гимназии.

О, какие сцены расправы рисовал мой воспламененный мозг. Посадить на электрический стул было меньшим, что я хотела с ней сделать. Я выстроила целый план по уничтожению. Вечером пришлось отвлечься, вывести на прогулку ИП и сходить поесть спагетти в итальянский ресторанчик. Хоть лапши в моей жизни и без того хватало на ушах абсолютно всех людей, окружающих меня. Свою ложь я всегда оправдывала тем, что иду к цели, а на пути к ней все средства хороши. Я была убеждена, достигнув цели, мне больше не понадобится ни ложь, ни интриги, ничего, только Л., один он.

На следующий день мне очень хотелось взять еще передышку и не идти в школу, я даже сказала об этом маме, но она мудро заметила:

«Чем дольше прячешься от сложностей, тем они становятся больше!»

Я пошла на уроки и вела себя как ни в чем не бывало, а вот моя соперница не пришла. ПМ бегала за мной хвостом и требовала, чтобы я извинилась за «пушечное мясо». А одна из одноклассниц, с которой я общалась, когда еще не встречалась с Л., подошла и сказала:

«Я думала, мы были подругами, а ты обо мне в своем дневнике ни слова не написала! Я так мало значила для тебя?»

Ничего она для меня не значила. Но я сказала: «Какие глупости! Это ведь лишь малая часть моих дневников… в предыдущих частях тебя очень много!» Она была счастлива, а мне что – жалко? Соврать для красоты – меньшее из зол.

Я отсидела два урока и ушла. Сказать, что я была раздосадована отсутствием С., это не сказать ничего. Я дошла пешком до ее дома. Сама не знаю зачем. Вряд ли было бы уместно явиться к ней в гости и сказать, что я готова ее убить и сил ждать до завтра просто нет.

Но, потоптавшись у ее парадной, я решила пройтись мимо дома Л. Как будто я смогла бы издали, увидев его на балконе, понять, знает ли он, что я сделала его подруге, и читал ли он мой дневник. Смешно. И я смешна, наверно.

Когда я вышла из-за угла дома, я увидела их! Л. и С. сидели на скамейке и ели бутерброды. Я даже не сразу спряталась за угол, стояла, взирая на них, не в силах пошевелиться. Л. был таким живым и счастливым, он улыбался и смеялся. Рядом со скамейкой лежали костыли.

Я попятилась и скрылась за угол дома, где так и стояла несколько часов, прижав руки к груди, боясь, что стук моего громыхающего сердца спугнет этих двоих. У меня текли слезы счастья, которые я даже не трудилось вытирать. То и дело я выглядывала из-за угла дома в страхе, что мираж растает, но он все не таял.

Я смирилась, что наша с Л. жизнь будет трудной и лишенной выходов на улицу. Потому что знала, он ни за что не позволит вывозить его на инвалидном кресле. С. удалось то, на что я даже не смела надеяться. И моя ненависть в сердце, точно огромная башня, которую я с таким старанием выстраивала, рухнула, превратившись в пепел, развеянный ветром. В ту секунду, стоя за домом и подглядывая за парочкой, во мне не было ревности и злости, было лишь кружившее голову счастье.

К девчонке, еще вчера разбившей мою жизнь, я испытывала всепоглощающее чувство благодарности. Где-то на задворках сознания я уже знала, я верну Л., а сейчас я полностью признавала право С. на него. Она за считаные дни сделала для него больше, чем я за все эти годы. Как бы ни горько это было признавать.

Л. и С. после встречи с его мамой, которая была потрясена не меньше меня, увидев сына на улице, пошли к С.

Я незаметно проводила их до парадной. Как же мне хотелось быть рядом, чтобы Л. мог опереться на мое плечо, но он не позволил себе помочь даже С.

Позже я скользнула вслед за ними в парадную и поднялась на этаж выше, чем находилась квартира С.

Там я пару часов ждала, пока Л. выйдет, и шла за ним до его дома. Подойти к нему я не смогла. Он наверняка решил бы, что я сумасшедшая, стоило ему ступить за порог – я тут как тут. Я целую ночь не спала, все думала, как мне быть в новых реалиях. Конечно же, мои планы по уничтожению С. были тут же отметены. Это было бы примерно как взять с улицы котенка, полюбить его, быть благодарной судьбе за него, но при этом пойти и убить его мать-кошку. С. теперь была для меня неприкосновенна. И я испытывала к ней столь сильное чувство благодарности, что боялась при встрече не выдержать и кинуться к ней на шею или в ноги, умоляя простить меня.

Когда мы на следующий день столкнулись в гардеробе, я с трудом сдерживала улыбку, испытав прилив радости при виде ее. Подобный восторг у меня прежде вызывал лишь Л. Похоже, я сосредоточила все свои чувства и эмоции от выхода Л. на улицу в одном человеке – в С.

Для меня перестала иметь значение ее внешность, одежда, недостатки. Я смотрела на нее теперь другими – благодарными и восторженными – глазами. Она, понятно, перемен во мне не поняла и вела себя настороженно. Кинула в лицо, что я ей противна. Но для меня ничего не имело значения, кроме ее власти над Л.

В школе я наблюдала за С. и ПМ строго-настрого запретила трогать ее. ПМ была недовольна, но меня это не интересовало, у меня начал складываться новый план – идеальный в своей простоте! И я была готова оберегать С., чтобы ни один волос не упал с ее драгоценной головы, поскольку она была центральной фигурой моего плана.

На одной из перемен я заметила, что С. говорит с Б. Я их подслушала. Наконец его мотивы были раскрыты. Он начал ухлестывать за С., чтобы заполучить мой дневник и отдать его брату в качестве белого флага. Вот уж от кого никогда бы не ожидала хитрой игры! А С. тоже хороша, она даже словечком не обмолвилась, что общается с Л.

У Б. не вышло достать сам дневник, но он отправил распечатку. Я знала ответ на главный вопрос – Л. читал мой дневник и наверняка уже возненавидел меня. Но меня это не смущало, я была готова к битве за его любовь. Я так долго ждала этого шанса!

После разговора С. и Б. я заявилась к дорогому тренеру в бассейн. Мы еще не разговаривали с тех пор, как распечатка прогулялась по школе.

Б. заполнял журнал в тренерской, я вошла и закрыла дверь.

Он поднял на меня глаза и, глянув на закрытую дверь, сказал:

– Мне, если честно, уже не по себе.

– Как я понимаю, – начала я без предисловий, – распечатка моего дневника не помогла тебе вернуть дружбу Л.

Б. нахмурился.

– Кто тебе сказал? – Он усмехнулся. – Впрочем, какую чушь я сейчас спросил. Ты повсюду.