Я позволила ему выплеснуть эмоции, а когда он успокоился, горестно произнесла:

– Ромео, мое сердце разбито. Только я подумаю, что мне уже нельзя причинить боль, как снова получаю кинжалом в сердце. Что мы такого сделали, что у нас все отбирают? Я теряю всех, кого люблю: маму, папу, бабушку, а теперь и нашего малыша. Я больше не могу выносить эту боль. Не могу с этим справиться… я просто больше не могу.

Вздрогнув, Ромео прижал меня к груди.

– Я не знаю, почему забрали твою семью, детка, и знаю, что ты раздавлена. Но в гибели нашего малыша виновата моя мать. Шелли все рассказала Элли. Про записку, обвинения. Бля, я с ними покончил. Они для нас как яд, Мол. Ты – это все, что у меня осталось… Не убегай от нас. Просто… не убегай.

Я ощущала лишь оцепенение, мое тело блокировало боль, устанавливая защитные барьеры, которые Ромео сломал несколько месяцев назад. Нежно лаская мое лицо, он стал отчаянно покрывать его поцелуями.

– Что со мной произошло? Я почти ничего не помню.

– Прибыла скорая и увезла тебя сюда. – Заново переживая события прошлого вечера, Ромео играл с больничным браслетом у меня на руке – Я приехал с тобой. Наши друзья до сих пор в холле. Они не уходили. Ты здесь уже почти сутки. Удар о стол вызвал внутреннее кровотечение. Тебе потребовалась операция.

Я сосредоточилась на потолке, с особым увлечением считая маленькие белые плитки.

– Я смогу еще иметь детей?

Убрав мне волосы со лба, Ромео крепче прижил к себе мое ослабевшее тело.

– Да, это первое, о чем я спросил, детка. Только я… я не знаю, хочешь ли ты зачать малыша сразу же? Или нам стоит подождать, когда тебе станет лучше? Я просто… просто хочу, чтобы ты была счастлива, я все для тебя сделаю.

Я напряглась, и он обнял меня еще сильнее.

– Прости, Мол. Я не должен был пока ничего говорить. Еще слишком рано, рана еще свежа. Прости меня. Просто прости меня за все. Я так сильно тебя люблю, а наш маленький ангел делал нас счастливыми… делал нас семьей… я… я боюсь, что потеряю и тебя. Это все, о чем я думал, пока ты спала.

Я попыталась расслабиться, вдыхая неповторимый аромат Ромео – аромат мяты и мыла. Я не могла ничего сказать. Знала, что он нуждается в моих заверениях, что все будет хорошо, обещании остаться, но не могла. Я не хотела думать. Не хотела быть здесь, на больничной койке, без ребенка, с моим подавленным парнем.

Я сжала в кулаках его любимую красную футболку «Тайд» и держала до тех пор, пока постепенно волны скорби не вынесли нас на мель пустоты.

* * *

Друзья зашли повидать меня. Выразив сердечные соболезнования, они постарались отвлечь меня своей болтовней, аккуратно обходя запретной темы детей.

Им не стоило волноваться. Я совершенно ничего не чувствовала… и ни разу не отозвалась.

Ромео все время лежал рядом со мной на койке. Игнорировал странные взгляды со стороны врачей и не стеснялся, когда медсестры заходили ко мне в палату поглазеть на преданного парня, который отказывается покидать свою девушку. Они понимали, что понятие «часы посещения» ничего не значит для квотербека «Кримсон Тайд», и каждую ночь разрешали ему оставаться со мной.

Такова сила футбола в Алабаме.

Ромео снова и снова пытался заговорить со мной, но я не отвечала. Я много спала, а когда бодрствовала, то лежала возле него в коматозном состоянии. Я была живым, дышащим зомби.

По прошествии нескольких дней реабилитации, врач сказал, что меня можно выписать на следующее утро. Ромео сразу же начал собирать вещи в сумку, которую принесла Элли, даже не скрывая облегчения от того, что мы наконец-то едем домой.

Дом.

Я нигде не чувствовала себя как дома. В Англии были воспоминания о семье, которую я потеряла, в Алабаме теперь были воспоминания о потерянном ребенке. Я нигде не чувствовала себя в безопасности.

Звонила профессор Росс, расстроенная и сочувствующая моей утрате. Сегодня вечером она улетала в Оксфорд на презентацию – они с Ромео решили, что мне лучше не ехать. Ромео осторожно сообщил мне об этом, ожидая, что я стану возражать и настаивать на представлении своей части статьи, учитывая, что работала над ней почти год, но я только пожала плечами и снова заснула. Раньше я бы стала возражать. Но сейчас у меня просто не осталось на это сил.

Ромео удрученно вздыхал всякий раз, когда я отворачивалась от него, закрываясь в себе. Он следил за мной, постоянно наблюдал за каждым движением. Он видел, что я сломлена. Я знала, что и он тоже, но если бы я дала волю чувствам, то навряд ли бы смогла справиться с нахлынувшей болью. Он снова и снова говорил, как сильно меня любит, и умалял не оставлять его.

Я этого не обещала.

Когда мои вещи были собраны, а на город опустились сумерки, у Ромео зазвонил телефон.

Повернувшись, я увидела, как он сжимает переносицу.

– Что случилось?

– Это тренер. Он хочет, чтобы сегодня я пришел на благотворительную акцию на стадионе. Я пропустил много тренировок, и ему нужно показать, что квотербек все еще с командой на пути к чемпионату.

– Тогда иди.

Он посмотрел на меня.

– Я не могу тебя так оставить.

– Нет, можешь. Я все равно устала. Мне нужно поспать.

Громко зарычав от раздражения, он со злостью ударил кулаком в стену.

– Господи, Мол! Как ты могла устать? Ты спала целыми днями, ты ничего не делала! Я понимаю, ты перенесла операцию, но врач сказал, что сейчас тебе должно быть гораздо лучше. А ты просто валяешься тут, Шекспир! Пора бы уже с этим завязывать! Я старался, очень старался быть терпеливым, но с меня хватит! Я тоже потерял ребенка, не только ты, но ты закрылась от меня и ведешь себя так, будто я долбаный незнакомец. Я был его отцом, черт возьми! Я не могу справляться со всем в одиночку. На меня слишком много навалилось: твое состояние, чемпионат, надежды всего штата на моих плечах! Мне нужна твоя помощь, Мол, а ты тонешь в своем гребаном отчаянии. Кто меня поддержит? Мне тоже больно!

Я наблюдала, как старый гнев, преследовавший его до нашей первой встречи, снова переполняет его. Ромео остановил на мне взгляд, подлетел к койке и, подхватив меня на руки, прижался губами к моему рту.

Я не ответила на поцелуй, и он, едва не рыча от досады, опустил меня на матрас.

– Черт подери! Пожалуйста. Пожалуйста. Ты меня, блядь, пугаешь! Тебе пора начать справляться, справляться со всем, что произошло.

Я просто отвернулась и уставилась в никуда.

– Ты даже не можешь на меня смотреть, да?

Я сузила глаза и повернулась к нему.

– Вот! Я смотрю на тебя! Скажи, Роум, с чем конкретно мне нужно справиться? С тем, что твоя гребаная мать убила моего ребенка?

Ромео отпрянул, будто я ударила его, и процедил сквозь зубы:

– Нашего ребенка, никогда не забывай это. Я прошел с тобой весь путь до конца… и сейчас рядом! Я все еще, бля, здесь и пытаюсь вытянуть тебя из этого ада!

Я равнодушно пожала плечами и отвернулась, горе и чувство вины пытались вырваться наружу, но я их сдержала – оставила глубоко-глубоко внутри. Я не могла позволить себе чувствовать.

– Знаешь что? На хрен все! С меня хватит! – Ромео вышел из палаты, и я смотрела, как он с прямой от напряжения спиной удаляется по коридору.

Я медленно выдохнула и закрыла глаза, мечтая больше никогда не просыпаться.

* * *

Меня вырвал из сна звук газеты, брошенной на тумбочку. В стельку пьяная Кэтрин Принс стояла в ногах моей койки, дверь в палату была плотно затворена, жалюзи закрыты.

Я оказалась в ловушке.

– Что вы здесь делаете? – сердито спросила я, торопливо поднимаясь с подушек.

Улыбнувшись, она доковыляла до стула и уселась возле меня, от нее снова разило виски. Выглядела она совершенно растрепанной, ее обычно ухоженные светлые волосы были взъерошены и спутаны, под глазами залегли большие темные круги, а красная помада слегка размазалась.