Ну и хитрец этот Казик, вывернулся-таки! Как же мне назваться? Яном Богинским или своим настоящим именем? Пожалуй, лучше настоящим. У нас с этим парнем предстоит откровенный разговор, и нет нужды хитрить. И я осмелился.
— Гнидюк моя фамилия. А в Ровно меня больше знают как Яна Богинского, коммерсанта…
— А как разрешите мне представить вас моим домашним — жене и теще? — спросил Жукотинский.
— По-вашему, как будет лучше? Вы хозяин, вам и карты в руки. Во всяком случае, вы понимаете, что я пришел сюда не как коммерсант и беседовать с вам; буду не по торговым делам.
— Это я понимаю. — Он задумался. — Пожалуй, пока что вам лучше будет оставаться для моих дам господином Яном Богинским. Нет необходимости вмешивать их в наши дела.
Осторожность Жукотинского мне понравилась.
Долго пояснять ему цель своего визита не пришлось, как не пришлось ожидать, пока он решит: да или нет. Да разве могло быть «нет», если и он, и его товарищи на заводе давно уже считают себя подпольщиками и все время только об одном думают — как бы навредить оккупантам!
— У меня есть мысль — уничтожить одного ненавистного фашиста, директора нашего завода, — признался Жорж. — Негодяй, каких свет не видывал. Глумится над работниками, за самую малую провинность увольняет с работы, принуждает работать по двенадцать часов в сутки, взятки берет, а кто не даст — тех стращает гестапо. Многих ни в чем не повинных уже арестовали и вывезли неведомо куда.
— Но разве это выход — убить одного гада? — заметил я. — Не станет одного, назначат другого, может, еще злее, чем этот…
— А мы и того…
— Кто это «мы»?
— Да у нас есть там несколько ребят — не буду называть кто. Для начала могу вас познакомить с моим шурином Владеком. Парень хоть куда. Познакомитесь — увидите.
— Так у вас что же — подпольная организация, что ли? Поддерживаете с кем-нибудь связь?
— Какая там организация? Просто собираемся и советуемся, как бы швабам насолить. А я предложил мерзавца прикончить…
— Я не советовал бы этого делать. Дело не в одной личности — пусть он и фашист, и директор. Бороться нужно более эффективными средствами и так, чтобы наносить ощутительный вред гитлеровцам. Я плоховато представляю себе технологию производства цемента, но знаю, что бывает цемент хороший, а бывает и плохой. А что делать, чтобы вместо хорошего цемента немцы получали плохой, — не мне вас учить. Вот о чем вам надо бы подумать! И это не только мое мнение. Перед тем как идти к вам, я беседовал со своими товарищами, разведчиками нашего отряда. Они тоже считают, что на цементном заводе можно развернуть диверсионную деятельность. Правда, у меня не было еще возможности снестись с командованием отряда, но я уверен, что и оно поддержит эту идею.
Спустя несколько дней мы получили из штаба шифровку, в ней полностью одобрялись наши планы насчет цементного завода. Когда Жукотинский узнал об этом, он с радостью заявил, что считает себя и своих товарищей в полном подчинении у командования отряда.
За короткое время, прошедшее с нашей первой встречи, Жорж успел сделать немало. Прежде всего нашел общий язык с лаборантом, который определял качество цемента и выписывал свидетельство на каждую очередную партию. Это требовалось для того, чтобы всегда было достаточно продукции, которой предстояло идти на сооружение объектов специального назначения. А на эти объекты, как правило, отправляли цемент высших марок.
Затем вместе со своим родственником — Владеком Пилипчуком — они вывели из строя канатную дорогу, и завод остановился. А пока стояло производство, подпольщики познакомились с работниками вращающихся печей и сотрудниками лаборатории, объяснили им, что к чему, и очередную партию цемента специального назначения, изготовленную по «новой технологии», после лабораторного анализа сплавили в Германию.
Позднее Жукотинскому удалось найти надежных людей в канцелярии, и мы начали получать сведения, куда и в каком количестве отгружается цемент. На первый взгляд могло показаться, что сведения эти незначительны, но тщательный анализ заказов на продукцию завода и нарядов на отпуск этой продукции, а также бухгалтерских документов о банковских операциях давал возможность делать достаточно серьезные предположения о месте строительства важных военных объектов и даже определять объемы этого строительства. Несомненно было, что эти объекты имели стратегическое значение, поскольку в сопроводительных бумагах и нарядах называлась высшая марка цемента.
Но и этим не ограничилась деятельность подпольщиков Жоржа Жукотинского и Владека Пилипчука: они включились в широкую пропагандистскую и агитационную работу.
Как-то, встретившись со мной, Жорж спросил:
— Нельзя ли нам регулярно получать из отряда сообщения Советского Информбюро?
— Хорошо, — сказал я, — передам вашу просьбу командованию. А что вы собираетесь делать с этими сообщениями?
— У нас в канцелярии есть ротатор и машинка с латинским шрифтом. Хотя восковка дефицитна — каждый экземпляр на учете, — но мы сумеем достать ее. Сообщения Информбюро будем переводить на украинский, польский и чешский языки и распространять среди населения. Да и на немецкий язык не мешало бы перевести, чтобы незаметно подбрасывать солдатам, едущим на фронт.
— А скажите, пожалуйста, вы только еще собираетесь печатать листовки, или на вашем ротаторе кто-то их уже изготовлял?
— Почему вы об этом спрашиваете?
— Да вот, — я вынул из кармана листовку, которая попала ко мне вместе с книжкой, и показал Жукотинскому. — Это, случайно, не ваша продукция?
Жорж взял листовку, осмотрел, прочитал, подумал немного, оживился:
— Листовка в самом деле с нашего ротатора. А я и не знал о ней. Значит, ребята тайком сделали-таки. Молодцы! Как-то зашел разговор о том, что стоило бы изготовить листовку… Это после поражения фашистов под Сталинградом. У одного из наших товарищей есть плохонький детекторный радиоприемник, и этот товарищ часто слушает, что творится на белом свете. Он и рассказал про Сталинград. Мы радовались, как малые дети. Тогда, собственно, и родилась идея — печатать листовки. Я только не знал, что такую листовку все же напечатали.
В штабе отряда замысел цементников использовать ротатор был одобрен, и мы начали регулярно привозить в Здолбунов с партизанского «маяка» свежие сообщения Советского Информбюро.
Наступило лето сорок третьего года.
Хотя гитлеровцы и лелеяли надежду на реванш за поражение на берегу Волги, положение на фронте у них было не блестяще. Но здесь, на захваченной земле, оккупанты всячески стремились задушить надежды людей на освобождение, принудить их покориться, стать послушными рабами. Как важно было в это время принести людям правдивое слово советских сводок! А разве не стоило открыть глаза немецким солдатам, которые, подстегиваемые лживыми речами Геббельса, шли навстречу собственной гибели?
Клименко прятал в условленном месте маленькие листки бумаги с сообщениями, принятыми нашими радистками. Он не знал, кто придет за этими сообщениями. А приходил Владек Пилипчук. Брал их и относил Жоржу. И уже через несколько часов, переведенные и отпечатанные в сотнях экземпляров, листовки расходились — сперва по заводу, потом по городу, потом еще дальше, в окрестные села, в Ровно, а оттуда через наших людей — в разные концы Ровенщины и Волыни. Скородинский и Шорохов завозили листовки в Ковель, там их передавали машинистам, которые вели поезда на Брест, — и вот уже листочки бумаги с обращением к народам, стонущим под ярмом гитлеровской оккупации, попадают на польскую землю. И там, как здесь, в Здолбунове, эти пламенные слова правды вселяют веру в сердца патриотов, вдохновляют их на борьбу.
Почти каждый раз, приезжая в Здолбунов, я заходил к Жукотинскому. Его жена Марыся и неродная мать Мария Львовна радушно принимали меня, и мне приятно бывало провести в этом доме несколько часов, а то и целую ночь. Для всех домашних я был паном Янеком, коммерсантом и хорошим приятелем Жоржа.
