На одной из таких прогалин и расположился Говард. До конца зимы работа его шла успешно. Но начало лета выдалось таким сырым и душным, что весь лес гудел от обилия комаров и мошек. У Говарда не хватило сил противостоять им. К тому же работа не была неотложной, и землемер решил устроить себе двухнедельный отдых.

Ранчо Говарда находилось на вершине холма, западный склон которого вплотную подходил к сельве. На закате солнечные лучи окрашивали холм в золотистые тона, и воздух наполнялся такой прозрачной свежестью, что в один прекрасный день тридцативосьмилетний Говард вспомнил о проделках своего детства.

Бумажный змей! Что может быть прекраснее, чем запустить в предвечернее небо покачивающийся бочонок, волнующийся шар или неподвижную звездочку! Когда солнце заходит и стихает ветер, змей успокаивается. Хвост его повисает, а нитка описывает дугу. И там, высоко-высоко, едва заметно покачиваясь в воздухе, змей победоносно парит в небе нашего изобретательного детства.

В десять лет у Говарда лучше всего получалась звезда. Особенно ему удавалась форма: его змей действительно напоминал звезду и легко поднимался в воздух. Удавались ему и трещотки. Кому не известно, что для того, чтобы веревка не цеплялась за них, им следует придать особую форму. Помнится, он долго клеил и переклеивал трещотки, прежде чем добился успеха.

Удивительно живо представил себе Говард всю эту детскую технику, о которой ни разу не вспомнил, с тех пор как стал взрослым. И вот теперь вместе со своим помощником он срезал тростник и старательно заострил его концы, оставив почти нетронутой середину. «Змей, сломавшийся посредине, навсегда опозорит своего творца», — с детским опасением размышлял Говард.

И вот змей готов. Сначала мужчины смастерили два квадрата и наложили их один на другой так, чтобы получилась звезда. Среди вещей Говарда они нашли кусок красного шелка, которым обтянули каркас. За неимением бахромы от кашемировой шали, из которой принято делать хвосты, землемер смастерил его, по всем правилам Искусства, из одной штанины своих брюк. И, наконец, трещотки.

Змей запустили на следующий день. Это бесхитростное сооружение являло собой чудо устойчивости, тяги и взлета. Солнечные, лучи, проникая сквозь пунцовый шелк, окрашивали его в ярко-алый цвет. А когда Говард запустил змей, тот стремительно взмыл вверх, сопровождаемый легким гудением.

На другой день, когда змей парил высоко в небе, послышался отдаленный барабанный бой. Казалось, звуки эти сопровождали какую-то процессию: там-там-там… трататам…

Говард и его помощник в недоумении переглянулись.

— Что это?

— Не знаю, — ответил помощник, оглядываясь по сторонам. — Кажется, они идут сюда.

— Да, я вижу людей, — подтвердил Говард.

И в самом деле, по тропинке, ведущей к холму, двигалась процессия, впереди которой несли хоругвь.

— Они идут сюда… Что бы это могло значить? — спрашивал себя Говард.

Он слишком мало сталкивался с местными жителями, чтобы знать их обычаи.

Однако минуту спустя ему все стало ясно. Процессия подошла к его ранчо, и землемер получил возможность внимательно ее осмотреть.

Во главе процессии шел человек с барабаном — босой индеец с повязанным на груди платком. За ним следовала необычайно толстая негритянка с маленьким мулатиком на руках. Она несла эмблему. Это была настоящая хоругвь пунцового цвета, украшенная развевающимися по ветру лентами. На самом ее верху красовалась розочка из ажурной бумаги. За хоругвью следовала процессия: старуха с огромной сигарой во рту, мужчина с мешком за спиной, молоденькая девушка, еще один мужчина в брюках с поясом из грубого холста, еще одна женщина с грудным ребенком на руках, еще один мужчина, еще одна женщина с сигарой и негр.

Так выглядела свита, которая, как узнал впоследствии Говард, имела в тех местах немаловажное значение. Они несли божество, о чем свидетельствовала восковая голубка, завернутая в тряпку и привязанная к хоругви. Время от времени божество обходило район, неся исцеление его жителям. Чем лучше ему платили за услуги, тем большее счастье оно приносило.

— А барабан зачем? — поинтересовался Говард.

— Это их музыка, — пояснили ему.

Несмотря на то что у Говарда и его помощника было отличное здоровье, они радушно отнеслись к паллиативному вмешательству святого духа. Говарду вручили хоругвь, и он стоял, держа ее в руках, в то время как барабан выбивал свой причудливый аккомпанемент, а свита пела:

И дальше в том же духе. И хотя у Говарда никакой сеньоры не было, песня звучала как обычно.

Несмотря на то что единственной целью процессии было приносить с собой счастье, Говард ясно видел, что все мысли и взоры людей были обращены к змею, которого держал в руках его помощник; таким образом, их раскрытые рты и хвалы были обращены прямо к звезде.

Никогда в жизни не видели они ничего подобного. Да это и не удивительно, ибо даже значительно южнее о змее не имеют ни малейшего представления. В конце концов Говарду пришлось спустить свой змей на землю и запустить его снова. Люди были вне себя от радостного изумления, но в глазах их светилась зависть, Наконец они ушли. Женщина, несшая хоругвь, привязала полученные два песо к шее голубки и, надо сказать, сделала это гораздо более тщательно, чем того требовало воплощение божества — ведь божество приносит здоровье и охраняет деньги.

Все шло бы своим чередом, если бы к концу следующего дня, в тот момент, когда Говард запускал свою звезду, на холме вновь не появилась процессия.

На этот раз Говард не на шутку испугался — именно в тот день ему слегка нездоровилось. Он уже собирался вежливо выпроводить незваных гостей, когда двое из них изложили ему свою просьбу: не мог ли он отдать им своего змея, чтобы сделать из него божество? Они хотели привязать к нему голубку, К тому же трещотки…

Процессия глупо улыбалась, заранее предвкушая радость обладания змеем. Казалось, откажи им в их просьбе, и они могли бы умереть с горя.

Превратить его змей в святой дух! Это обстоятельство представилось Говарду глубоко казуистическим. Правда, он был землекопом и творцом своего змея, но имел ли он право помешать этой, если ее можно так назвать, транссубстанции?

Он решил, что нет. В результате священное существо было вручено свите. Люди немедленно привязали голубку к звезде и подняли ее вверх на тростниковой палке, Поблагодарив Говарда, процессия гордо удалилась, сопровождаемая громким барабанным боем. Впереди нее с победоносным видом высился превращенный в божество змей Говарда с гудящими трещотками.

Это необычайное божество, с треском и хвостом, которое к тому же еще и летало — вернее, которое по-видимому когда-то летало, потому что никто не решался вернуть ему его былую функцию, — пользовалось несомненно самым большим успехом на сто лиг в округе.

Много раз видел Говард, как гордо проплывал его священный змей, сея вокруг себя добро. Он с удовольствием соорудил бы себе новую звезду, но какая-то религиозная предосторожность мешала ему сделать другой такой же змей.

И все же как-то раз один местный старик, работавший консультантом — в былые времена ему довелось работать в более цивилизованных странах, — дал понять Говарду, что, подарив людям змея, он посмеялся над ними.

— Никоим образом, — произнес в свое оправдание Говард.

— Да, никоим образом… Да, да, — задумчиво повторил старик, пытаясь вспомнить, что же означает это «никоим образом». Да так и не вспомнил.