Трудитесь, подружки, думая о том, что цель наших усилий — счастье всех — превыше усталости каждого из нас в отдельности. Люди называют это идеалом, и они правы. И не должно быть на свете иной философии, чем эта.
Анаконда
I
Было десять часов вечера; стояла удушливая жара. Ветер стих, и черное, как уголь, предгрозовое небо тяжело нависло над сельвой. Время от времени, рассекая непроглядный мрак, на горизонте вспыхивали молнии и слышались глухие раскаты грома; но шумный тропический ливень был еще далеко.
С медлительностью, свойственной ядовитым змеям, Лансеолада осторожно скользила по тропинке среди зарослей белого дрока. Это была на редкость красивая полутораметровая ярара{19}, покрытая с боков — чешуйка к чешуйке — ровными черными зубцами. Она пробиралась вперед, ощупывая дорогу раздвоенным кончиком языка, который, как известно, у змей служит органом осязания.
Лансеолада вышла на охоту. На перекрестке двух троп она остановилась, свернулась не спеша клубком, поерзала немного, чтобы поудобнее устроиться, и, медленно опустив голову на кольца своего гибкого тела, замерла в ожидании.
Минута за минутой прошло пять часов, Лансеолада ничем не выдавала своего присутствия. В эту ночь ей не везло! Начинало светать, и она уже собиралась уйти ни с чем, как вдруг изменила свое решение. Прямо перед ней, на бледном предрассветном небе отчетливо выступала огромная неподвижная тень.
— Проползу-ка я около Дома, — прошептала ярара. — Вот уже несколько дней, как оттуда доносится шум… Надо быть начеку…
И она осторожно заскользила в сторону тени.
Дом, который занимал внимание Лансеолады, был старым деревянным бунгало, еще сохранившим следы побелки. Вокруг виднелось несколько навесов. С незапамятных времен здание было заброшено, и в нем никто не жил. А теперь оттуда слышались непривычные звуки: топот ног, лязг железа, ржание коней — все говорило о присутствии человека. Плохо дело…
Однако опасения следовало проверить, и это удалось Лансеоладе гораздо раньше, чем она ожидала.
До слуха змеи донесся протяжный скрип открываемой двери. Она вытянула шею и при свете занимавшейся зари увидела высокую плотную фигуру, которая двигалась по тропинке в ее сторону. Шум шагов — твердых, уверенных, гулких шагов — издалека возвещал приближение врага.
«Человек!» Лансеолада вмиг сжалась в клубок и приготовилась к нападению.
И вот тень уже над ней. Где-то совсем рядом опустилась огромная нога, и ярара, рискуя жизнью, хищно выбросила вперед голову и сейчас же отдернула ее назад.
Человек остановился; ему почудилось, будто его ударили невидимым хлыстом по ногам. Не сходя с места, он внимательным взглядом окинул заросли и, ничего не обнаружив в обманчивом полумраке зарождавшегося дня, решительно зашагал вперед.
И Лансеолада поняла, что на этот раз Дом действительно начал жить привычной жизнью Человека. Она поползла к своей норе, унося уверенность в том, что ее ночное приключение было лишь прологом великой драмы, которая не замедлит разыграться в ближайшие дни.
II
На следующий день Лансеолада сразу же вспомнила об опасности, нависшей над змеиным родом с появлением Человека. С незапамятных времен два понятия — человек и опустошение — слились воедино для Царства животных. Для змей эти два понятия воплотились в стальном мачете, беспощадно пролагающем себе путь в сердце девственной сельвы, и в огне, который вслед за ним пожирает вековую чащу, а заодно и скрытые в ней змеиные логова.
Необходимо было действовать быстро и решительно, но не раньше, чем наступит ночь. Лансеолада разыскала двух подруг, которые помогли ей разнести по сельве тревожную весть; они успели до полуночи заглянуть во все змеиные гнезда и норы, и к двум часам собрался Конгресс, хоть и не в полном составе, но с достаточным количеством голосов для решения вопроса о дальнейших действиях.
У подножья пятиметровой скалы, в глубине леса, притаилась в зарослях папоротника пещера.
С давних пор она служила жильем Террифики, старой-престарой гремучей змеи, с длинным хвостом, на конце которого красовались тридцать две погремушки. В ней не было и полутора метров длины, зато толщиной она была с пивную бутылку. Словом, прекрасный, ядовитый хищник с желтыми ромбами вдоль мускулистого тела, упорный и настойчивый, способный семь часов подряд, не двигаясь с места, подстерегать врага, чтобы затем внезапно вонзить в него свои острые полые зубы, которые, уступая по размеру клыкам других ядовитых змей, не имеют себе равных по совершенству внутреннего строения.
В этой-то пещере и открылось перед лицом неотвратимой опасности и под председательством гремучей змеи заседание Змеиного Конгресса. Кроме Лансеолады и Террифики, на нем присутствовали и другие змеи страны: общая любимица, крошка Коатиарита, с заостренной головой и яркой красноватой полоской вдоль всего тела; стройная, самоуверенная красавица с кофейно-белым узором на спине и боками цвета лососины, прозванная Нойвид, по имени открывшего ее натуралиста; Крусада, которую на юге зовут крестовой гадюкой, — дерзкая соперница Нойвид, не уступающая ей по красоте рисунка; Атрос{20}, одно имя которой наводит страх; а в глубине пещеры притаилась Золотая Уруту; ее черное бархатистое тело, покрытое косыми золотистыми полосами, достигало ста шестидесяти сантиметров.
Надо сказать, что отдельные разновидности страшного змеиного рода Лахезис, или Ярара, к которому, за исключением Террифики, принадлежали все участницы Конгресса, издавна соперничают друг с другом по красоте и яркости своего узора. И действительно, на свете найдется немного существ, столь щедро одаренных природой.
По змеиным законам ни одна из слабо распространенных и малочисленных разновидностей не имеет права председательствовать на заседаниях Конгресса. Поэтому Золотая Уруту — грозная, ядовитая гадюка, которая встречается, однако, довольно редко, — не претендовала на эту честь, охотно уступив ее менее сильной Гремучей змее, представляющей весьма известную и удивительно плодовитую ветвь змеиного рода.
Итак, большинство членов Конгресса было на местах, и Террифика объявила заседание открытым.
— Друзья! — сказала она. — Лансеолада принесла весть о пагубном присутствии Человека. Я думаю, что выражу общее желание, поднимая вопрос о необходимости оградить нашу Империю от вражеского нашествия. У нас остается только одно средство, — ведь опыт показал, что территориальные уступки не спасают положения. Этим средством, как вы отлично понимаете, является непримиримая, беспощадная война против Человека, война, которая должна начаться сегодня же ночью, дав каждой из нас возможность проявить свои способности и таланты. При создавшейся обстановке мне особенно отрадно сообщить Конгрессу, что я не признаю имени, данного мне Человеком: я не гремучая змея, а такая же ярара, как и все здесь присутствующие. Смертоносная ярара! Итак, дорогие друзья, мы поднимаем черное знамя Смерти! А теперь пусть кто-нибудь из вас предложит план боевых действий.
Ни для кого не секрет, по крайней мере в Змеиной Империи, что длина зубов Террифики обратно пропорциональна ее умственным способностям. Она отдает себе в этом отчет, и, как опытная королева, проявляет достаточно такта, чтобы помалкивать в тех случаях, когда речь идет о разработке плана.
Тогда, лениво потягиваясь, выступила Крусада:
— Я тоже придерживаюсь мнения Террифики и считаю, что не следует ничего предпринимать без определенного плана. Я очень сожалею, что на Конгрессе отсутствуют наши неядовитые родственники — ужи и удавы.
Настало длительное молчание. Очевидно, последнее замечание пришлось собравшимся не по вкусу. Крусада кисло улыбнулась и продолжала: