За много переходов от ее родных мест Паранаиба называлась совсем иначе, Анаконда совершенно точно знала это. А еще дальше находилась неведомая пропасть, куда неудержимо устремлялась река. Но неужели не существует преграды, какой-нибудь громадной запруды, которая остановила бы этот непрерывный поток воды?

Несомненно, оттуда приходят люди со своими железными палками и мулами, которые заражают всю сельву. О, если бы перекрыть Паранаибу, возвратить ей первобытную тишину, вновь обрести блаженство, когда она темной ночью переплывала реку, громко шипя и высоко, почти на три метра, подняв над пенистой водой голову! Да, построить плотину, которая запрудила бы реку… Анаконда тут же подумала о зарослях камалоте.

Не так уж много прожила на свете Анаконда, но на ее памяти не раз паводки обрушивали в Парану миллионы вырванных с корнем деревьев, кустарников и огромные глыбы вязкого ила. Куда все это девается? Какое лесное кладбище может вместить горы камалоте, принесенные бурным потоком к неведомой бездне?

Анаконда хорошо помнила половодье 1883 года, наводнение 1894… И несомненно, после одиннадцати засушливых лет тропики должны были испытывать такую жажду, какую чувствовала она своею пересохшей глоткой. Ее змеиное чутье подсказывало, что еще не все потеряно, и Анаконда с надеждой шевелила чешуйками. Она ощущала приближение дождя. И, подобно Петру Отшельнику, Анаконда бросилась призывать к крестовому походу в руслах пересохших ручьев, речек, у лесных родников.

Само собой разумеется, засуха не распространилась по всему бассейну реки. За много переходов отсюда различала Анаконда приятную сырость болот, покрытых зарослями виктории-регии и едкий запах маленьких муравьев, строивших на них свои бесчисленные галереи.

Немного труда потратила Анаконда, чтобы убедить зверей. Человек был, есть и всегда будет самым жестоким врагом сельвы.

— Если перекрыть реку, — заявила в заключение Анаконда, подробно изложив свой грандиозный план, — то люди больше не смогут проникнуть сюда.

— Но пойдут ли спасительные дожди? — спросили водяные крысы, не в силах скрыть обуявший их страх. — Вот что неизвестно!

— Пойдут. И раньше, чем вы думаете. Я наверняка знаю!

— Да, она знает наверняка, — подтвердили змеи. — Она жила среди людей. Она в этом разбирается.

— Конечно, разбираюсь. И знаю, что один камалоте, всего лишь один камалоте, плывя по течению бурного потока, может унести на себе гроб человека.

— Надо думать, — лукаво улыбнулись змеи. — Чего доброго, и двоих…

— И даже пятерых, — прохрипел нутром старый ягуар. — Но скажи мне, — обратился он к Анаконде. — Ты уверена, что камалоте смогут перекрыть реку? Я это спрашиваю просто так, из любопытства.

— Конечно, с запрудой не справиться ни здешним камалоте, ни всем их сородичам в радиусе двухсот лиг. Но признаюсь тебе, ты попал в точку: это единственное, что меня беспокоит. Нет, братья! Всех камалоте бассейнов Паранаибы и Рио-Гранде с притоками не хватило бы для плотины длиной в десять лиг. И если бы я рассчитывала только на них, то уж давно бы распростерлась перед первым двуногим с мачете за поясом. Но я питаю великую надежду на то, что ливень захватит всю страну и затопит также долину реки Парагвай. Вы не знаете о существовании такой реки. Это великая река. Если там пойдет такой же дождь, какой неминуемо разразится здесь, победа обеспечена. Братья! Зарослям камалоте нет там ни конца ни края: всей нашей жизни не хватило бы на то, чтобы их обойти!

— Превосходно! — с трудом открывая глаза, проговорили крокодилы. — Там прекрасная страна… Но как мы узнаем, идет ли там дождь? У нас такие слабые ноги…

— Не бойтесь, бедняжки, — улыбнулась Анаконда, хитро подмигивая тапирам, благоразумно расположившимся метрах в десяти от нее… — Мы не пошлем вас так далеко. Я полагаю, что любая птица долетит туда за три перелета и принесет нам добрую весть…

— Мы не любые птицы, — сказали туканы, — и мы сможем добраться туда только за сто перелетов, ведь мы очень плохо летаем. Но зато мы ничего не боимся. Мы полетим по доброй воле, никто нас не принуждает. Мы никого не боимся.

Проговорив это залпом, туканы оглядели всех своими большими желтыми глазами с голубой каймой.

— Это мы всего боимся, — проскрипела, проснувшись, пепельно-серая гарпия.

— А мы никого и ничего. У нас слабые крылья, но зато мы бесстрашны, — настаивали туканы, призывая всех в свидетели.

— Ладно, ладно, — прервала их Анаконда, видя, что спор разгорается, как неизменно случалось, когда почтенные лесные жители начинали похваляться друг перед другом. — Здесь никто никого не боится, нам всем это отлично известно. Благородные туканы полетят и принесут нам весть о погоде у наших соседей и союзников.

— Мы это сделаем, потому что нам так угодно, и никто нас не принуждает, — твердили свое туканы.

Анаконда вдруг поняла, что если так будет продолжаться и дальше, то о борьбе за реку все скоро забудут.

— Братья! — взвилась она с громким шипением. — Мы напрасно теряем драгоценное время. Все мы сильны, пока едины. Каждый из нас сам по себе стоит мало. Вместе мы — это все тропики. Нападем на человека, братья! Он все разрушает! Вырубает и загрязняет лес! Устремимся в реку всей сельвой с дождями, зверями, камалоте, лихорадкой и змеями! Сбросим в реку весь лес, пока не остановим ее течение! Истребим и вырвем все с корнем, но пошлем тропики вниз по реке!

Змеиные речи всегда обольстительны.

Взбудораженная сельва поднялась в едином порыве!

— Верно, Анаконда! Ты права! Обрушим тропики в реку! Вперед! Вперед!

Наконец-то Анаконда вздохнула с облегчением — битва была выиграна. Душу, — если можно так выразиться, — душу целой земли с ее климатом, животным и растительным миром трудно, почти невозможно растрогать, но нет ни малейшего сомнения, что когда чудовищная засуха до предела взвинтила ее нервы, то напряжение разрядится благодатным ливнем.

К логову, куда возвращалась огромная змея, также неумолимо подкрадывалась засуха.

— Ну как? — с тревогой спрашивали животные. — Они там заодно с нами? Пойдет у нас дождь? Ты уверена, Анаконда?

— Да, уверена. Еще не кончится месяц, как мы услышим грохот ливня по всему лесу. Ливень, братья, и надолго! Большая вода!

Вода! Это волшебное слово не сходило с уст всей сельвы; как эхо отчаяния повторяли его бессонными ночами истощенные звери.

Вода! Вода!

— Да, океаны воды! Но мы не сразу бросимся на приступ! Мы рассчитываем на верных союзников, они вышлют нам гонцов, когда придет пора выступать. Неусыпно следите за горизонтом. Оттуда, с северо-востока, должны прилететь туканы. Как только они прилетят, победа будет за нами. До тех пор — спокойствие.

Но как требовать спокойствия от существ, чья кожа потрескалась от зноя, глаза воспалились и покраснели, а обессиленные тела едва влачатся по земле?

День за днем раскаленное солнце поднималось над ослепительно сверкающей степью и, точно задыхаясь, опускалось в кроваво-красный туман. С наступлением ночи Анаконда скользила к Паранаибе, стараясь угадать в темноте малейшие признаки дождя; его должны были принести тучи с далекого безжалостного Севера. К берегу приползали истомленные животные, все те, кто еще мог держаться на ногах.

Сгрудившись на берегу, они ночи напролет с вожделением вдыхали далекий бриз, насыщенный едва уловимым запахом сырой земли.

И вот наконец однажды ночью свершилось чудо. Особенный, ни с чем не сравнимый ветер принес отчаявшимся животным легкое дыхание напоенных влагой листьев.

Вода! Вода! — прокатился по истерзанной земле всеобщий клич. Но избавление пришло лишь пять часов спустя, на самом рассвете, когда в тишине раздался далекий глухой рокот ливня, низвергнувшегося на сельву.

В это утро взошло уже не желтое, а оранжевое солнце; с полудня оно скрылось совсем… Непроглядный, густой, как расплавленное серебро, дождь лил, чтобы напитать истосковавшуюся по воде землю. И десять дней и ночей подряд тропический ливень обрушивался на сельву, которая купалась в облаках удушливого пара: просторы, недавно сверкавшие ослепительным светом, теперь до самого горизонта были затянуты густой пеленой тумана.