– А нельзя ли прежде усилить действие вашего увеличителя, барон? – попросила девушка. – Еще немножко – и я бы разглядела постройки, а то и людей!

– Еще немножко – и стекла телескопа вашего батюшки разлетелись бы вдребезги! – смеясь, возразил барон. – Нет, усилить действие моей машинки невозможно. Да знаете ли вы, насколько увеличена сила стекол в телескопе? Я вам сейчас покажу. – И барон без лишних слов отнял проволоку от окуляра.

– Что это? – вскричала Майя. – Зачем вы передвинули трубу?

– Я и не думал.

– Да как же?.. Где же?.. Смотрите, видна только обыкновенная далекая звезда и больше ничего!

– Ну разумеется. Это и есть планета, которой вы сейчас любовались. Она ведь одна из самых отдаленных; не помню даже, как ее называют астрономы.

– Что вы хотите сказать?

– Ровно то, что говорю. В телескопе планета видна такой, какою вы ее видите теперь: блестящей, несколько увеличенной звездой, только и всего. А приложите к краю стекла мою проволоку, как я это делаю в настоящую секунду, – и блестящая звезда приблизится настолько, что станет различимо даже незначительное пространство на ее поверхности. Видите?

– Вижу. Изумительно!

– Неужели действие так сильно? – удивился профессор. – Ты совсем монополизировала телескоп, Майя! Дай хоть взглянуть.

– Посмотри, папа́, обязательно посмотри! Это просто волшебство. Барон, пожалуйста, покажите ему планету, как мне, а потом окружающее ее небо.

И Майя отступила, дав место отцу. Но в это время барон незаметно отсоединил проволоку.

– Ну, папа́, что ты видишь? Не правда ли, восхитительно?.. Невероятно!

– Гм, да… Да, очень большая звезда, – пробормотал разочарованный профессор.

– Как так «очень большая звезда»?! Целый мир! Другой земной шар, во сто раз лучше нашего. Какие цвета! Какое освещение!

Добродушный смех де Велиара привлек внимание молодой девушки.

– В чем дело? Барон, да вы сняли проволоку! Вы разъединили цепь. Ну можно ли?.. Скорее наденьте!

И Майя, забывшись, бросилась вперед, чтобы выхватить из рук барона магическую проволоку, но в ту же секунду ее словно ослепила молния. Девушка приросла к месту, ничего не видя, не слыша и не в состоянии пошевелить пальцем.

Оцепенение это продолжалось несколько секунд, но барон успел заметить свое вторичное фиаско и, не подавая в том ни малейшего вида, уже сам приблизил проволоку к стеклу и позволил профессору изумляться представшим ему зрелищем и на все лады восторгаться волшебной силой увеличителя.

И странно: должно быть, сильно было влияние средств де Велиара, когда и после этого, уже повторного предупреждения Кассиния о положительной опасности сообщений с гостем, Майя все же не удалилась, а весь вечер провела возле барона, увлеченная диковинными зрелищами, представленными им в ту дивную ночь на поверхности звезд и полной луны, вскоре царственно выплывшей на безоблачное небо.

Поздно, уже после полуночи, разошлись хозяева и гость. Майя шла в свою комнату очарованная, словно бы опьяненная даже. По крайней мере, она совершенно не сознавала действительности. Не заметила, как ее раздела горничная, как опустила в комнате все занавеси и шторы, затемнила лампадку и вышла, пожелав госпоже спокойной ночи. Майя ничего этого не запомнила и даже не слышала жалобных взвизгов запертой Газели, о которой впервые позабыла. Как сноп упала девушка в подушки и в ту же минуту заснула.

«Что это нынче с барышней? – недоумевала горничная. – Будто нездорова, что ли? И про Газельку-то не спросила. Надо будет выпустить псинку на ночь. Пусть пробежится, сердечная, а то ишь ее, как в чулане заливается!»

И горничная вышла и заперла за собою осторожно двери. Во всем доме уже было тихо и темно.

На этот раз без грез и без видений, тяжелым сном почивала Майя. Долго ль спала она? Девушка не могла бы сказать. Она не открыла еще крепко сомкнутых век, когда в ней пробудилось сознание, что необходимо проснуться.

«Что же, разве уж день и надо вставать?.. – бессознательно спрашивала она себя. – Но отчего я не могу?.. Как трудно дышать! Как тяжело…»

– Ох! – громко простонала она, разметавшись, но не в силах ни подняться, ни даже открыть глаза.

Словно в ответ в ночной тиши раздался тоскливый, протяжный вой.

Что-то налегло тяжким гнетом на грудь спящей, какой-то невыносимо яркий свет резал ей глаза. Сердце сильно, учащенно билось, и непонятная истома и страх – вместе и боязнь, и сладкое томление – захватывали дух, мутили сознание… Майю укутало, казалось ей, огненное облако и куда-то, к чему-то влекло… Влекло неотвратимо!

И среди всех этих чувств, наперекор им, всплывало сознание, что надо, надо проснуться. Хоть умереть, но открыть глаза!

И сила этого сознания восторжествовала: Майя подняла веки.

Теперь она видела, но сообразить ничего не могла и не могла двинуть ни одним членом. Она была убеждена, что лежит на своей кровати, но почему же так тяжко и так страшно холодно? Куда ее тянет?

Тоскливый, за душу хватающий вой окончательно пробудил ее.

Что это?.. Кто так открыл шторы? Полный месяц глядел в окно своим искривленным страдальческим ликом и ярко освещал бледную Майю, в одной сорочке стоявшую среди комнаты пред дверями, широко отворенными в длинный темный коридор. На дальнем конце этого коридора находились нежилые комнаты для гостей, и туда именно влекла и тянула Майю какая-то неодолимая сила.

Нет, нет! Она туда не пойдет! Там опасность, там смерть!

С нечеловеческим усилием, вся обливаясь холодным потом ужаса, Майя рванулась прочь от черных дверей и тут только осознала, что она совсем не в своей комнате, а внизу, в пустой гостиной.

«Что со мной?.. Как я здесь?.. Куда я шла?» – вихрем проносились вопросы в воспаленном мозгу девушки.

Она чувствовала, что ее охватывает дурнота, но сознание, что она сгинет, если упадет в обморок, поддерживало в ней борьбу. Без сил опустилась Майя в кресла.

В ту же минуту противоположная стеклянная дверь в сад со звоном стремительно отворилась и, точно бешеная, с визгом и пронзительным лаем, в нее ворвалась Газель, все опрокидывая на пути. Задетый ею столик со множеством фарфоровых и стеклянных безделушек упал и перебудил весь дом.

На одну секунду верная собака остановилась возле полубесчувственной Майи, потом метнулась, как угорелая, к коридору и с громким озлобленным лаем понеслась к комнате, которую занимал барон де Велиар.

Весь дом сбежался на эту кутерьму: профессор, челядь со свечами – все бросились к молодой хозяйке, но в ту же секунду она сама встала и отчаянно устремилась к дверям, открытым настежь на террасу.

Туда только что промчалась, вся ощетинившись, словно в полном припадке бешенства, ее собака, верная Газель.

– Газель! Назад! Сюда! – кричала Майя отчаянно.

И вдруг, вся задрожав, умолкла, протянула руку, на что-то указывая вдали, и замерла как статуя, вся освещенная луною.

Глаза собравшихся устремились за цветник.

Там, на поляне, облитой сиянием, у опушки парка стоял огромный зверь и, оскалив зубы, поджидал летевшую на него Газель. Собака стрелой упала на грудь хищника, и оба, сцепившись, исчезли в тени деревьев.

– Волк! Бешеный волк! Помилуй нас, Боже! – заговорили люди.

Майя сделала шаг к отцу и упала к нему на грудь без чувств. Нервы ее не выдержали потрясения. Пораженная случившимся, в последнюю минуту она еще более испугалась того, что лишь одна видела совсем не волка…

Во всем доме не проснулся от страшного шума лишь один человек – барон де Велиар.

Он вышел на другое утро из своей комнаты свежий и улыбающийся, как всегда.

Гостя поразили рассказы о загадочном происшествии. Он очень дивился, сокрушался о погибшей Газели, а еще более – о болезни m-lle Marie, которую больше не видел. Барон отбыл на следующий день, наобещав профессору с три короба всяких присылок и сведений. На самом деле де Велиар решился уехать еще накануне, убедившись, что в настоящее время, несмотря на гибель Газели, он бессилен против Майи…