С последним словом гнома Майя проснулась, вернее, она открыла глаза и увидала себя сидящей в кресле за письменным столом, но сама была уверена, что все ею виденное – не вымысел и уж никак не сон. Она сейчас же начала записывать свое новое виде́ние, но успела в тот вечер рассказать только его начало. Были ли то ее собственные мысли в то время, как она пролетала над долами и горами, стремясь ко входу в знакомый грот вслед за своим провожатым, в подземное царство, или то, что гном рассказывал ей по пути, Майя не знала. Да она никогда и не допытывалась таких определений: ей только следовало прояснить общее впечатление и запомнить сон, который, как и все ее видения, должен был оказаться последовательным звеном в длинной цепи прозрений.

Принявшись записывать, Майя скоро почувствовала приближение какого-то тяжелого ощущения. Ее охватила не то тоска, не то физическая боль, стеснение в груди, прежде ею никогда не испытанное.

Она догадывалась, что чувство это пришло недаром, что оно предвещает близость какой-нибудь опасности, чужое дурное веяние. В ту же минуту ее собака Газель, лежавшая у ног хозяйки, тоже встрепенулась, подняла голову и беспокойно зарычала.

Майя опустила руку, выпрямилась и вопросительно оглянулась: никого не видно и не слышно.

Однако кто-то был близко, она чувствовала это. И Газель тоже чувствовала: собака встала, вытянула голову по направлению к окну и глухо заворчала озлобленным и вместе испуганным рычанием.

Майя решительно пошла к окну и раздвинула тяжелую занавесь. Что-то темное, показалось ей, пронеслось в глубь сада от стекла. Ночь была светлая, осенняя; с морозного неба светила луна, серебря верхушки деревьев, не доходивших до окон в четвертом этаже. Все было тихо, недвижимо и в саду, и в расстилающемся за ним парке, и на еле мигающем редкими звездами небе. Все – кроме той черной тени, мелькнувшей так быстро, что Майя не успела ее рассмотреть. Девушка готова была бы подумать, что ей почудилось, если бы не отчаянно яростный лай, которым заливалась Газель. Собака обмануться не могла!

– Газель! – ласково погладила ее по голове Майя, задумчиво возвратившись к столу. – Газель!.. Что ты видишь? Кто там, за окном? Дурное что-нибудь, злые силы, враги?..

Питомица жалобно визжала, обнюхивала воздух, заглядывала тревожно в лицо хозяйке и не хотела успокаиваться.

Девушка задумчиво оперлась о глубокое кресло и вопросительно уставилась в серую раму окна, но между стеклами и небом ничего не показывалось.

«Неужели мне изменяет духовное зрение? – тревожно размышляла Майя. – Неужели я вижу хуже, чем прежде? Не может быть!»

И она стала звать Кассиния.

Что-то тихо зазвенело над нею, словно над головой ударила по струнам невидимой арфы чья-то рука.

Майя вздрогнула и выпрямилась во весь рост с блаженной улыбкой ожидания на оживившемся лице. Она знала давно этот гармонический аккорд, предвещавший близость ее друга.

Но тот не появлялся. Напрасно Майя обводила глазами всю комнату… Вместо Кассиния явился лишь его голос.

«Не могу прийти! – говорил он. – Будь осторожна и готова к борьбе… Приближается время испытаний. Я, как друг, буду помогать тебе. Только не забывай, что дух сильнее плоти, и мужайся!»

Знакомый, милый с детства голос затих.

– Барышня, пожалуйте вниз. Барин вас просят! – раздался голос горничной в дверях.

– Он возвратился? – удивилась Майя, вспомнив, что отец ее в тот день уезжал в город.

– Вернулись… С каким-то барином.

– С барином? – переспросила Майя и подумала: «Господи, вот уж не в пору!.. Занимай еще теперь гостей». – Хорошо. Скажи, иду, – прибавила она.

И направилась вслед за служанкой. Собака весело вскочила, встряхнулась и побежала за хозяйкой.

Майя миновала почти бессознательно две лестницы и несколько комнат нижнего этажа и очнулась только на пороге кабинета, и то оттого, что бежавшая впереди Газель вдруг остановилась, ощетинилась и зарычала.

– Газель, что ты?.. Не стыдно ли! – воскликнула девушка, удивленная такой необычайностью.

Ласковая, прекрасно дрессированная собака никогда не оказывала негостеприимства посторонним, коль скоро они вступали в дом ее хозяев. Но в этот раз Газель положительно сошла с ума: она уперлась в пол, рычала и не хотела двигаться.

– Фу!.. Гадкая собака! – вполголоса прикрикнула Майя. – Молчать! Ложись сейчас же.

И, уверенная в послушании своей любимицы, девушка приподняла портьеру и вошла без опасений.

Отец ее и высокий пожилой человек стояли у стола. Увлеченные разговором, они не слышали ее прихода.

Но тут Газель, словно взбесившись, со злобным рычанием и лаем устремилась на гостя, стоявшего к ним спиной. Собака, казалось, готова была растерзать чужака. Ринарди и Майя бросились между ними, но тут случилось нечто совершенно неожиданное.

Незнакомец лишь повернул голову и устремил пристальный взгляд на животное.

Газель, словно ужаленная, вдруг приросла к месту, дрожа всем телом и жалобно визжа. Потом вся съежилась, тихонько повернулась и вышла из комнаты.

Высокий представительный господин улыбнулся, приветливо глядя на дочь профессора, очень сконфуженную и вместе с тем встревоженную поведением любимой питомицы.

– Извините! Не понимаю, что с нею сталось, – пролепетала Майя смущенно.

– Да, что это сегодня с Газелью?.. Никогда не бывала она так глупа. Ее надо наказать, мой дружок! – прибавил Ринарди.

– О нет, прошу вас! – вступился приезжий. – Разве неразумные животные ответственны за свои симпатии или антипатии? Прошу вас, профессор, представьте меня m-lle Ринарди.

Гость говорил по-французски и не был похож на русского.

Профессор сказал:

– Моя дочь – м-r le baron de Veillart [2].

Майя подала руку в ответ на протянутую ей выхоленную, аристократическую руку посетителя и только теперь в первый раз взглянула ему в лицо.

Взглянула и тотчас опустила глаза.

Едва рука ее почувствовала прикосновение ладони барона, а глаза встретили его глубокий, пристальный взгляд, дрожь пробежала у Майи по всему телу и сердце тоскливо сжалось, но одновременно она почувствовала желание; по некоторым демонологическим представлениям, злые эманации отличаются привлекательностью и лживым красноречием.

Девушке хотелось убежать и спрятаться скорее, как спряталась бедная Газель, забившись в другой комнате под диван.

«Так вот что! В нем и опасность? Его мне и надо остерегаться, этого старика? – мелькнуло в уме ее. – О, каким от него веет холодом!.. Какой злой магнетизм окружает этого человека!»

Барон Велиар остался на несколько дней в деревне Ринарди. Он был давно желанным, но нежданным гостем профессора: известный натуралист-любитель, археолог, механик, доктор философии, магнетизер и член бесконечного числа обществ. Ринарди давно состоял с ним в переписке по некоторым ученым вопросам. Профессор знал, что барон приехал в Петербург, и даже собирался туда съездить для свидания, но Велиар остановил его, написав, что вскоре отправляется на Волгу, на Кавказ, в дальнее путешествие по России, но на обратном пути, вероятно следующей весной, сам посетит Финляндию. С тех пор прошло несколько месяцев, и вдруг, приехав на день в Гельсингфорс, профессор узнал, что знаменитый ученый находится в городе и расспрашивал о нем и его имении. Ринарди очень обрадовался встрече, как рассказал он дочери в тот же вечер, а еще более обрадовался тому, что барон изъявил желание его сам навестить, посмотреть на изобретенный им воздухоплавательный снаряд и другие, новые приспособления открытой профессором силы, свойства и суть которой он содержал в величайшей тайне.

– Ради бога, отец! – вскричала Майя, вспомнив свое видение в царстве гномов. – Неужели ты все расскажешь и откроешь неизвестному нам человеку? Будь осторожен! Не доверяйся сразу!

– Зачем же осторожничать и не доверять! – смеясь, вскричал профессор. – Что я ему буду открывать, душа моя, когда он сам все гораздо лучше меня знает? Послушала бы ты, как на пути в наше имение он говорил мне о своих опытах с одним изобретателем в Филадельфии! Тот американец, как видно, дошел до таких же результатов, как и я, и точно так же не умеет справиться с окончательным подчинением действий найденной им силы своей воле: не хватает у нас главного, чего-то неуловимого, для овладения энергией…