Адуми пожал плечами.

— Если сын не врет насчет покупки машины, что подтвердил тот малый, раввин, — тогда, скорее всего, это просто запись встречи. — Он посмотрел в окно и пробормотал: — Ходит везде и записывает разговоры, а? Хорошее прикрытие, если подумать. Он говорит с кем угодно и заявляет, что записывал это для своей книги.

— Думаешь, агент? ЦРУ?

— Как и все эти американские корреспонденты, — сухо сказал Адуми. — Если они и не платные агенты ЦРУ, по крайней мере, обмениваются с ним информацией. Что-нибудь еще о нем?

Иш-Кошер покачал головой.

— Не считая того, что он уехал на пару дней в Тель-Авив. Он позвонил оттуда в отель спросить, были ли для него какие-нибудь звонки, и сказал, что проведет пару дней в «Шератоне».

— В «Шератоне»? Это интересно.

— Что тут интересного?

— Только то, что именно туда он поехал, прилетев в Израиль. Вместо того, чтобы ехать прямо в Иерусалим, он отправился в Тель-Авив и остановился в «Шератоне».

— Вы следили за ним?

Адуми едва заметно нехорошо улыбнулся.

— Мы следили не за ним. Там была румынская балерина, прима-балерина румынского балета, выступавшего в Тель-Авиве, Ольга Рипеску. Она русский агент. Мы следили за ней. Когда Стедман зарегистрировался, она почти сразу заметила его, и они общались какое-то время. Что ты об этом думаешь?

— Они могли быть когда-то знакомы. В конце концов, эти иностранные корреспонденты ездят повсюду.

— Это так, но все равно интересно. А ты узнал что-нибудь об этом раввине?

— Только то, что сказал тебе сразу после допроса. Он кажется достаточно безобидным. Ничем не занят, просто гуляет по городу, иногда со Стедманом, иногда по утрам ходит в синагогу…

— И просто случайно живет в доме 5 по Виктори-стрит, в том доме, дорогу к которому кто-то спрашивал у парней из гражданской обороны в тот вечер, когда на соседней улице взорвалась бомба, — сухо сказал Адуми.

— Это может быть чистым совпадением и ничего не доказывает.

— О-ох, Хаим, ты — полицейский. Ты всегда рассуждаешь на языке доказательств, того, что прокурор сможет представить в суде, — цепь свидетельств, ведущих к определенному выводу. Но в разведке мы заняты безопасностью государства и не можем позволить себе роскошь абсолютного доказательства. Мы ищем канву, или какую-то странность, или — еще лучше — канву странностей. — Он постучал по столу коротким указательным пальцем.

— Что ты называешь странностью в данном случае?

— Тут их полно, Хаим. Возьми любого из тех, кто нас интересует. Каждый из них ведет себя не совсем нормально. Начнем со Стедмана. Он прибывает в Израиль и вместо того, чтобы ехать прямо в Иерусалим, где живет его сын, едет на пару дней в Тель-Авив.

— Но у него там друзья…

— Можно объяснить и так, конечно, но все же это немного странно, потому что сына он давно не видел и всегда мог съездить в Тель-Авив позже. Странно даже то, что сын не встретил его в аэропорту. Но вдобавок ко всему, одна из первых, с кем он встречается в Тель-Авиве, — Рипеску, известный агент. Опять странно. Но на этом дело не заканчивается. Он приезжает в Иерусалим и занимается странным делом, которое может служить прикрытием. Оно позволяет ему запросто, и с виду совершенно невинно, говорить с кем угодно. Никаких встреч в особых местах, никаких замечаний шепотом, проходя мимо, все открыто и честно. Если мы прямо спросим, почему он говорил с кем-то, за кем мы ведем наблюдение, он просто скажет, что это его обычный метод сбора материалов.

— Но послушай, информация, записанная на пленку служит доказательством…

— Брось, Хаим, не надо считать его таким простачком. Если это опасная информация, он просто сотрет запись. Останови его на улице один из наших людей, и он может стереть ее прямо на месте, держа одну руку в кармане, пока его держат за другую. Поверь, эта идея с книгой, основанной на уличных беседах, дает прекрасные возможности. Кстати, Хаим, тебе не приходило в голову, что это он мог спрашивать, как пройти на Виктори-стрит, 5, — правда, это только добавило бы нам странностей?

— Это возможно, мы можем проверить. Свозим дружинника в «Кинг Дэвид». — Иш-Кошеру явно понравилась перспектива определенного задания.

— Стоит попробовать. Пошли дальше. В следующий раз мы натыкаемся на него в связи с Мимаветом. Вечером того самого дня, когда он идет к нему, в квартире Мимавета происходит взрыв. Чертовски странно.

— Совпадение, конечно, интересное, особенно, если это он обращался к дружиннику, — оно связывает его с обоими взрывами.

Адуми продолжал.

— И вот тебе самая интересная странность. Он отец Роя Стедмана, который не только во время взрыва у Мимавета был рядом, но еще и дружит с Абдулом Эль-Халди, которым мы давно интересуемся.

— Вы хоть раз его допрашивали?

Адуми покачал головой.

— Нет, он же из интеллектуалов. Мы обращаемся с этими арабскими интеллектуалами осторожно, особенно, если они студенты университета. Это политика правительства, и насколько возможно, мы ее придерживаемся. Так, продолжаем. Я уже назвал странным, что Рой не встретил самолет отца. И странно, зачем это еврейскому мальчику так уж сильно дружить с арабами. Но возьми обоих вместе, отца и сына, и ты найдешь еще одну странность. Мы забираем паспорт мальчика, и вместо нормальной реакции — заявить в консульство — они сидят и ждут, пока его не пришлют по почте. Ладно, мальчик ничего лучшего придумать не может, но отец, конечно, мог бы. А дальше у нас есть раввин…

— Его ты тоже подозреваешь?

— Он живет через одну улицу от той, где произошел первый взрыв, и произошел он в ту же ночь, когда раввин прибыл в город. Совпадение? Хорошо. Но кто-то, кто мог подложить эту бомбу, спрашивал о доме, где живет наш раввин. Совпадение? Возможно. Наконец, он подружился со Стедманами и идет с ними покупать машину у человека, в ту же ночь убитого взрывом бомбы. И это в шабат; раввины ходят на деловые встречи в шабат? Совпадение? Вполне может быть, но как по мне, это напоминает канву.

— И все-таки…

— Это цепь, Хаим, ты что, не видишь? — Он поднял большую руку, отмечая звенья на коротких пальцах. — Рипеску, известный агент, старший Стедман, младший Стедман, Абдул — араб, которого мы подозреваем. И рабби Смолл где-то посередке как одно из звеньев.

— Это интересно, — согласился Иш-Кошер, — и странно, и действительно похоже, что там есть какая-то канва, но там нет ничего, чтобы я мог начать что-то делать. — Он выглядел разочарованным.

И снова Адуми нехорошо улыбнулся.

— Ты не можешь, а я могу.

— Ты хочешь сказать, что пойдешь напролом и…

Адуми с сожалением покачал головой.

— Пока нет. Мне действительно не хватает данных. Но если вокруг Виктори-стрит крутился действительно Стедман, это могло бы помочь. И записка, которую молодой Стедман оставил в почтовом ящике Мимавета.

— А она чем?

— Помнишь, что в ней? «Я вернулся, как обещал». Это могло означать то, что есть, не больше, но могло и еще что-нибудь.

— Например?

— Предположим, — сказал Адуми, — что у него уже были какие-то дела с Мимаветом, возможно, не без проблем, и он говорит: «Смотри, я не забываю об этом. Я вернусь!»

— Но ты же был уверен, что Мимавета убили террористы и просто случайно, не имея ничего против него лично.

— Правильно, но в свете того, что мы знаем теперь, этот Мимавет мог быть убит потому, что кто-то хотел его убить. И может, стоит немного тщательнее проверить его деловые записи, как можно более ранние, и, пожалуй, допросить людей в мастерской.

— Я выясню, что смогу сделать, — важно сказал Иш-Кошер.

— Это даст нам повод, понимаешь?

— Понимаю. Это как раз то, что тебе надо?

— Есть еще куча вопросов к моим собственным людям. В этой сумасшедшей работе никогда не знаешь, с чем столкнешься. Все эти люди могли быть чьими-то агентами и все же каким-то невероятным образом работать на нас тоже. Я должен все проверить.

— Понимаю, — сочувственно кивнул Иш-Кошер.