– Отстань, матушка!

Походит, походит мать вокруг – и опять к Егору. И опять тот же ответ. Не выдержала – и к Ивану, который шил хомут.

– Да я – то че… зови Милантию.

Милантия, древняя старуха, на селе слыла как лучшая знахарка.

– Да, наверно, пойду. Ты не против, ежели ей курицу дам?

– Ту, которая плохо несется, – ответил Иван, шилом прокалывая очередную дырку. Но до знахарки дело не дошло. С боярского двора прибежал холоп и потребовал, чтобы Егор срочно шел к боярину.

– К боярину?! – не без испуга спросила Прасковья. – Зачем?

Тот только пожал плечами.

– Слышь, Яван, Егора к боярину кличут!

– Слышу! – он снял с колен недошитый хомут и отложил его в сторону.

Отряхнув портки, поднялся. Подойдя к Егору, повернул его к себе.

– Ты че натворил? – грозно спросил отец.

– Да ниче… батяня! С чего ето ты взял.

– С чего. С чего, – передразнил тот, – пошто тя к боярину кличут?

– Мня… к боярину? – словно проснувшись, спросил сын.

– Нет… мня! – с раздражением буркнул отец и добавил: – Пошли! Да живей.

– Входи, входи, аспид! – проговорил Осип Захарович с любопытством глядя на входящего парня.

Стоило ему сделать несколько шагов, как он влюбил в себя боярина. Высок, худощав, широкоплеч – все говорило о его недюжинной силе, ловкости. Мужественное лицо, смелый, не без дерзости взгляд. Да, теперь понятно, почему Марфа пошла противу матери.

– Это ты их? – спросил он у подошедшего Егора, кивая в сторону братьев.

Тот не стал отпираться:

– Я! – не без вызова ответил парень.

– Ты знаешь, что за это положено?

Егор отрицательно покачал головой и сказал:

– Это они на мня напали.

– Ишь, ты! На тебя напали! Они вон какие, – боярин посмотрел в сторону братьев, – а на тебе даже царапины нету!

– Есть. Шишка! – Егор склонил голову и показал пальцем на шишку, прикрытую вьющимися густыми волосами.

Боярин рассмеялся:

– Ишь ты, шишка! А вон у того верзилы, глянь.

Егор повернулся.

– Вишь, как челюсь отвисла. Да ен месяц жрать не будет.

– Не будет, не будет, – встряла Ульяна, – ето ты, асп…

– Замолчь! – рявкнул боярин. – Григорий, – официальным тоном обратился он к писарчуку, – что же положено за это преступление?

Тот полистал какие-то страницы и, прищурив глаза, ответил со вздохом:

– Тридцать рублев!

– Тридцать рублев? – раздался чей-то с надрывом голос.

Все повернули головы. Никто не заметил, как вошел Иван. Он упал на колени и пополз к боярину.

– Господин ты наш, прости. Да и где я возьму тридцать рублев? Я и рубля в глаза не видел. Прости! Не губи христианские души! – он ткнулся лбом в пол.

– Ладно! Так и быть. Ты, Егор, – он повернул голову в сторону парня, – поедешь со мной, в Новгород. Там ты отработаешь.

– Я, в Новгород? – вырвалось у Егора.

– Поедить, мил господин, поедить, – завопил от радости отец, – и те, боярин, наш низкий поклон, – Иван опять лбом бьет половицу, – за твою доброту! Да хранит тя Господь!

– Идите! Сына к отъезду собирать! Гриш, дашь рупь этим, – он кивнул на братьев, – пущай у Милантии полечутся.

Иван, проходя мимо Ульяны, чтоб не видел боярин, показал ей кукиш и прошептал: – Змеюка!

– Ты сам змей! – так же тихо ответила кума и состроила рожицу.

А вечером дома у Марфы загорелся такой сыр-бор, что впору было бежать из дому. Когда вернулся вечером Федор и узнал о случившемся, он ринулся на Марфину половину. И точно бы изувечил дочь, если бы не мать. На нее как-то подействовал недавний разговор с кумой. Мать встала ему на пути:

– Уймись! Не тронь! – заорала она.

Но Федор, как котенка, отшвырнул ее в сторону. Тогда Ульяна в горячке выхватила из ступы пест и так прошлась им по спине муженька, что тот, как сноп, упал к ее ногам.

– Еще шаг, – взревела она, – убью!

Федор свою Ульяну такой еще не видел. Когда она угрожающе взмахнула, муж поднял руку и стал отползать в сторону со словами:

– Ты че? Ты че?

Оказавшись на безопасном расстоянии, он поднялся и направился к двери. Прежде чем ее открыть, повернулся к Ульяне и зло бросил:

– Отдам за Прокла!

Муж это сказал таким тоном, что Ульяна поняла: здесь он не отступит. Прокл был сопливым сыном старосты. Это была просто месть. Месть жене за то, что она подняла на него руку. Такое в жизни бывает. Помутившиеся на миг мозги делали детей несчастными на всю жизнь. Потом, когда все вставало на свое место, поправить что-либо было поздно. Сам потом мучился остаток своей жизни. Но что упало….

Давно это было. Очень давно. Все описания того времени превратились в прах. Что сгорело, что сопрело, что разбито, что зарыто. Но не надо отчаиваться. Все может быть. Будет какой-нибудь любитель сельской жизни обустраивать свое жилье-былье, начнет копать, чтоб деревце посадить, баньку сладить… и, бах – его заступ наткнется на что-то твердое. Кто-то, выругавшись, бросит копать, уйдет на другое место, а кто-то захочет продолжать копать и дальше. И отроет он каменную плиту. Позовет соседа. Вместе они ее достанут. Увидят, что это не просто плита, а могильная и с какими-то знаками. Под ней скелет сохранился. Почешут затылок: что делать? Могут решить и так: они не убивали, никого не хоронили. А банька нужна. Извлекут кости и выбросят где-нибудь в лесу. А плиту разобьют, чтоб никто не узнал о находке и не мешал докапывать траншею под фундамент.

А может быть и другое. Позовут ученых, те и прочитают, что здесь покоится прах древнего короля пруссов Вейдевута. «Кто такой?» – заинтересуется копатель. А если будет упрям, узнает он следующее. Да, был когда-то и правил в этих местах прусский король Прутено. Тогда короли были не такие, как сейчас. Им самим подчас приходилось о себе заботиться.

Снарядился король на охоту. Долго бродил он по лесам. Но куда подевалась вся живность, одному Тору известно. Уж решил он возвращаться. Вышел из лесу на полянку. Глянул, а там такой красавец-тур спокойно пощипывает травку, что аж пот пробил короля. Копье на изготовье. Заходит слева, чтоб наверняка поразить в сердце.

Все вроде получилось. Ан нет! Взревел бычина, бросился на короля с такой яростью, что еще мгновение – и висеть его королевскому высочеству на рогах животного. Но король был ловок. Успел увернуться. Тур не стал больше покушаться на человека, а решил подальше от него уйти. Но человек был упрям. Да и добычу терять не хотелось. Пошел за зверем. И так увлекся, что не заметил опасного болотца. Да и трудно было его заметить. Сверху травяной плывун прикрыл водную гладь. Тут-то и провалился в него Прутено по самую шею. Первое мгновение король не почувствовал никакой опасности. Оперся на траву. Но она вдруг ушла под воду. Тогда решил добраться до земли. Но увязли ноги, не мог их вытащить, как ни бился. А между тем он погружался все глубже и глубже. «Что делать?» – сердце его забилось в тревоге. Король вдруг ощутил всю меру опасности. Осмотревшись, заметил, что над ним склоняются зеленые ветлы. Попытался дотянуться до них рукой. Ему даже удалось это сделать. Но, наверное, от радости он сильно дернул ветку, и ее тонкие нити оборвались. Как он ни старался, но достать ветви не мог. Между тем продолжал медленно погружаться в трясину. И тут он почувствовал, что его смерть неизбежна. О, как жаль уходить в таком возрасте! Да и что будет с его королевством? Ему с таким трудом удалось объединить пруссов. Теперь не они были добычей их врагов, а те сами стали опасаться набравших силу, объединенных соседей. Неужели все уйдет прахом? И как хочется жить! Жить!

– Господи, – взмолился он, – услышь меня! Помоги! Если свершишь чудо, буду твоим рабом!

И… чудо свершилось. Оно пришло в виде огромного мошника, пожелавшего опуститься на эту ветвь. Под его тяжестью она согнулась. И, уже захлебываясь, Прутено схватился за спасительную ветвь.

Вернулся, и, собрав вождей племен, отметил свое спасение широким застольем, которое растянулось на несколько дней. За ним-то его вожди, под действием хмельного, возгорелись желанием «навестить» соседей-литовцев. Против был только его брат Вейдевут. Он был женат на литовке и у него с соседями сложились дружеские отношения. Но его голос потонул в могучем воинственном вое вождей. Это подогрело короля, и он, махнув рукой, дал «добро».