В крошечной клетушке на кипах газет, разложенных вдоль стен, сидели маленькие газетчики. Их было шестеро. Газеты составляли всю меблировку этой комнатки, которая была, по существу, продолжением лестничной площадки и лишь отделялась от нее дощатой перегородкой, выстроенной, как подумал директор, ребячьими руками.

— Вот наш дом, — важно сказал Элиодоро и галантно добавил, — располагайтесь с удобствами, сеньор учитель.

И первый же рассмеялся. Потом он представил своих друзей, пересыпая речь острыми словечками:

— Это Виктор. Отчаянный лентяй У него всегда самая маленькая выручка. Поклонись сеньору учителю, Виктор. Вот Хосе-маленький, а вот Хосе-большой. Тот, что маленький, насвистит вам любую песню. Хосе-большой свистеть не может, но зато мяукает, как пума, и ревет, как мул. Он и птицу любую изобразит. Вот он какой. А Тобиас у нас знает названия всех деревьев. Только денег на этом не заработаешь. Вот он и продает с нами газеты. Тот, что со шрамом, — Эрнесто. Это его в шахте придавило. Он отцу завтрак принес. Он выжил, а отец… А это Фернандо. Он у нас сенатор. В самом деле. Его тетка замужем за сенатором, а Фернандо выставила на улицу… Теперь вы всех знаете, сеньор учитель.

И продавцы газет поведали директору о своей обиде. Каждое утро они получали в типографиях пачки отпечатанных газет, и через десяток минут весь Сант-Яго уже знал свежие новости. Они выкликали их так громко, что даже заспанные сеньориты подбегали к окнам. Никто не мог пожаловаться, что они плохо кричат. И газеты они распродавали быстрее всех остальных мальчишек на свете.

Но только что их собрал какой-то важный сеньор и заявил, что продавать газеты будут теперь не все. Продавать газеты будут только те, кто научится правильно их продавать. Они спросили, что значит «правильно». И вот тут началась чертовщина…

Мальчишки заголосили, перебивая друг друга.

Оказалось, что одни газеты надо было выкликать сильнее, а другие слабее. Те, которые прохожие любили меньше, надо было предлагать погромче, а которые раскупались вовсю, — засовывать в глубину сумки. Газету «Эль Сигло», которую особенно любили рабочие, мальчикам посоветовали оставлять под самый конец. И статьи ее не выкликать. А больше всего хвалить президента Гонсалеса Виделу и ни в коем случае не ругать. Ругать можно только коммунистов и профсоюзных лидеров, этих можно ругать сколько угодно. Так им сказали. И еще велели кричать насчет опасности войны. А кто так продавать газеты не согласен, пусть убирается на все четыре стороны, безработных сорванцов в Сант-Яго сколько угодно, хоть всю Мапочо[16] ими пруди. Так и сказал главный хозяин.

— Значит, вы поняли, чего от вас хотят? — спросил директор лицея.

Элиодоро ответил за товарищей:

— Поняли, но работать так не будем, — и с гордостью добавил: — Мы чилийцы, сеньор учитель, и отцы у нас были рабочие.

— Но ведь вы останетесь без куска хлеба, — раздумчиво сказал директор и вздрогнул: это как раз то самое, что помешало ему высказать новому инструктору всю правду.

— Нет, мы не останемся без куска хлеба, — сказал Элиодоро. — Мы кое-что придумали. Но только нас очень мало, чтобы сделать то, что мы придумали. Вот если бы ваши… если бы вы…

Элиодоро вдруг смутился и замолчал. За него продолжал Тобиас:

— Вы уж нас извините, сеньор… Мы и сами могли сговориться с лицеистами. Но у нас с ними война.

— Говорите прямо, что вы задумали, — спросил директор.

И он увидел, как встал с газет Тобиас и поспешно вскочил самый ленивый из них, Виктор, а за ними поднялись Хосе-большой и Хосе-маленький, и Эрнесто, и Фернандо. И это были уже не сорванцы, дерущиеся на мостовой, а маленькие чилийские граждане:

— Сеньор президент и сеньоры министры, — сказал Элиодоро, — должны вспомнить, что в Сант-Яго живет много мальчишек.

Над чилийской столицей взошло солнце. Его первые лучи, сверкнувшие из-за серебристой каймы Анд, равнодушно скользнули по водам Мапочо, заставили светиться белые и розовые башенки домов и вдруг оживили высокую гору камня и зелени, словно перенесенную какой-то могучей рукой на абсолютно плоскую подошву Сант-Яго.

Парк Санта-Лючия представляет удивительную загадку для геологов. Горная порода этого парка-холма ничего общего не имеет с горным хребтом, окружающим Сант-Яго. Можно только предполагать, сколь велика была сила стихии, перебросившей через венец хребтов или извлекшей из глубинных недр бесформенные скалы Санта-Лючии, которым город и обязан своим возникновением. Да, не будь этих скал, возможно, не было бы и города. Здесь укрепился со своими воинами испанский авантюрист Педро де Вальдивия: высокие скалы позволяли с удобством обстреливать нападающих индейцев. А спустя три века чилийские архитекторы, строители и садоводы выбили в скалах ступени и гроты, заставили здесь расти цветы и эвкалипты, кудрявые чилийские дубы и светящиеся красными ягодами золотистые перцовые деревья; прорубили русла ручьев и позволили пенистым струям низвергаться с высоты скал могучими водопадами. Над городом под тенью седых Анд вырос чудесный сад, ставший любимым местом отдыха жителей Сант-Яго.

И в это раннее воскресное утро сотни горожан целыми семьями устремились к Санта-Лючии.

Сюда же направлялся и сеньор Томас Колор. Он назначил в Санта-Лючии встречу лицеистам, которые должны были явиться послушными и усмиренными, с рюкзаками в руках. Да, да, они явятся послушными и усмиренными. Томас Колор не потратил впустую этой недели.

«Чудаковатый народ — эти архитекторы. Понастроили гроты, статуи, водопады и думают, что это вершина современной техники. Нет, Вальдивия смотрел дальше вас: он создал здесь крепость. Крепость, форты, пушки — вот что нужно сейчас миру».

Томас Колор медленно поднимался пологой тропкой к вершине холма. Сверху на него смотрел испанский завоеватель; статуя казалась быстро плывущей в легких, полупрозрачных облаках.

Наконец он увидел лицеистов. Они стояли на утрамбованной площадке перед статуей Вальдивии, и при виде их в глазах Томаса Колора заблестел огонёк удовольствия. Они пришли с рюкзаками. Пришли все до единого. Даже этот заика Эмилио, твердивший, что ему нужно гулять с сестрою. Только их слишком много для одного класса. Рядом — незнакомые лица.

Томас Колор достал из нагрудного кармана сюртука аккуратно сложенный вдвое список класса. Пусть будущие солдаты привыкают к перекличке.

— Лицеист Артуро!

Самый высокий из лицеистов коротко ответил:

— Здесь, сеньор наставник!

Он сделал неуловимое движение, и в его руках оказалось легкое полотнище, извлеченное из рюкзака. Наставник покосился на полотнище и продолжал выкликать:

— Лицеист Мануэль!

Мануэль отозвался, но с рюкзаком провозился несколько дольше. Тем временем Луис помог Артуро расправить полотнище, и наставник, случайно подняв голову, увидел слова:.

«Мы вам не солдаты!»

Он решил, что ему приснилось. Но рядом алели слова, возникшие на полотнище Мануэля.

«Мы не пойдем рыть окопы!»

Томас Колор оставался бесстрастным, и голос его был, как всегда, четок и выразителен. Он выкликал имена лицеистов Карлоса, Луиса, Эмилио, и в ответ ему появлялись поднятые юными руками полотнища…

«Франсиско Писарро не выше Фелипильо!»

«Фелипильо — герой, а не предатель. Будем как Фелипильо!»

«Мы хотим учиться, а не воевать!»

Томас Колор всё называл имена лицеистов; за их спинами поднимали свои стяги маленькие продавцы газет. Засветилось лицо Элиодоро, когда над головою его поплыла надпись: «Мы будем кричать правду!»

Хосе-маленький и Хосе-большой несли другой стяг: «Мальчишки Сант-Яго не будут разносить газеты поджигателей войны!»

Эрнесто держал плакат со словами: «Мой отец погиб в шахте. Клянусь его памятью, ни одного слова — против рабочей газеты!»

Фернандо, «сенатор» Фернандо обращался к правительству: «Сеньор президент! Сеньоры министры! Если вы за мир, — мы с вами. Если вы за войну, — мы против вас. Нас больше. Нас десять тысяч мальчишек в одном Сант-Яго!»