«Ты — ствол, а я — листва…» Ты — ствол, а я — листва. Я — песня, ты — певец. Ты — мысль, а я — слова. Начало и конец. Размышления Костанцы («Стекает сумрак. Тени залегли…») Стекает сумрак. Тени залегли. Раздумье шаг свой начинает мерный. — Как трудно верить мне твоей любви, Избранник мой рассеянный, неверный! Но дар божественный мне трудно не признать: Ты Божьей милостью любовник вдохновенный, И кажется убога и пресна Жизнь, искаженная твоей изменой. Беспечный Моцарт, баловень любви, Любимец легкомысленный, извечно Ты обречен на музыку в крови И струны сердца знаешь безупречно. Я для потомства бедного спасу Обрывки пролетевшей благодати: И венский вальс, и смех, и дождь в лесу, И вечность, спавшую в твоих объятьях. «Так уходить — впотьмах, в слезах, ни разу…» Так уходить — впотьмах, в слезах, ни разу Не оглянувшись с этих страшных круч. Направо дверь. Перед финалом — пауза. И повернувшись тихо звякнет ключ. А за тобой ночной покой клубится. Там, в темноте, не прекращает биться Будильника пустой и громкий пульс. Ты спишь. Вот так, закинув к небу лица, Спят те, кому чужда ночная грусть: Любовники, младенцы и убийцы. «С теми, с другими, — с которыми…» С теми, с другими, — с которыми Так легок любовный пыл, С негрустными, неупорными, С смеющимися, задорными, Скоро ль меня забыл? Клял ли словами черными? Долго ль в огне топил? Думаешь, вспоминаешь ли, Помнишь ли ты обо мне? Задела ли я хоть краешком По той, по молчавшей струне? «Хорошо, я буду верить…» Хорошо, я буду верить, Хорошо, я буду ждать. Буду верить, горе мерить, У окошечка скучать. Хорошо, что до обеда Собиралася гроза. Хорошо, что у соседа Развеселая беседа, Огнестрельные глаза. «Жди и слушай ночные шаги…» Жди и слушай ночные шаги. Подавляй непокорную дрожь. Не страшись одинокой тоски: Он вернется, ты лампу зажжешь. Только жди, только тихо тверди Про себя, что раскроется дверь, Ты замрешь у него на груди И простишь. Как всегда. Как теперь. О верности («Да, да, стихи, стихи. Хоть вы остались…»)
Да, да, стихи, стихи. Хоть вы остались. Вы — верные, и вас я не предам. Вас не смутит ни ревность и ни зависть, И день, и ночь за мной вы по пятам. Ее пропадаете надолго, не простившись. Вы — знаете, как страшно мне одной, И по ночам, ступать стараясь тише, Всегда вы возвращаетесь домой. Когда рассвет, внезапно протрезвевший, Сознаньем безнадежности залив, Вдруг озарит испуганные вещи, Измученные ночью без любви; Когда, покусывая молча губы, Я отойду от светлого окна, И ждавшая тоска, схвативши грубо, Потребует отчета ей сполна, — Пред неизбежностью невыносимой. Сдав все свои надежды но частям, — Себя я к жизни возвращаю силой, Бросаюсь, как к прибежищу, к стихам. Смиренная, раскаяньем казнима, — Как искупить рассеянность мою? — Я возвращаюсь к ним неотвратимо, Люблю, клянусь, прощения молю. И, страстную пообещав им верность, Даю обет — все помыслы отдать. Но слышу открывающейся двери Знакомый звук — все рушится опять. Вот он в дверях, счастливый и беспечный, Безгрешней наигравшихся стихий. Остолбеневшая, гляжу навстречу, Молчу и жду. Молчат и ждут стихи. «Какая медленная смерть…» Какая медленная смерть, Какие долгие страданья. Так убедительно гореть, Так доблестно, упорно тлеть И — расставаться, зная: впредь — Ни возвращенья, ни свиданья. Чужие дни в чужой стране Пройдут как сон, промчатся мимо. И только память обо мне, Сгоревшей заживо в огне, В твоей прозрачной тишине Пребудет неиспепелимой. «Ты меня не держи…» Ты меня не держи — Я ушла в путешествие, Я не скоро вернусь. Не несчастье, не бедствие, Только грусть. Только голос, на время замолкший в тиши. Ты меня не держи. Я ушла, но вернусь. Я как прежде гляжу на тебя, Неотрывно любя. Я себя не щажу. Я совсем не жалею себя. Я потом расскажу, Сколько горькой отваги в скитаниях было моих. Только б стихнул испуг, Только внутренний крик бы затих. Это страшно — я здесь, но ушла. Только б помнить, что я Возвращусь, наконец, Доберусь до родного угла. Только б знать, что беглец От себя, от любви Через путь одинокий, ночной, в тишине напролет, В заключенье уйдет От себя, от любви. И тогда я вернусь. |
