«Как много черных дней стоит за нами…» Как много черных дней стоит за нами, Как много белых, призрачных ночей. Мы сделались отважными бойцами, И выстрелы вспугнули голубей. Узнали ненависти праведную ярость И отомщения священный гнев За жестоко поруганную старость, За смолкший беззаботный детский смех. Летят часы — мы все дружней со смертью. Ни сожаленья нет, ни укоризн. Все ближе безразличное бессмертье, Обмененное на живую жизнь. Мы выучили твердо: не для слабых Огни свободы были возжены. …Но где мы слышали знакомый этот запах Сырой земли, дождя и тишины?… В крематории («Полувзглянув, предчувствием томима…») Полувзглянув, предчувствием томима, Увидишь ты в пылающем окне: Хватаясь за неверный облак дыма, Мертвец вскочивший мечется в огне. Ужасное, знакомое виденье! Я узнаю до жутких мелочей Свое отчаянье и исступленье И дымный вероломный облик… Чей?.. «Все это напрасно. Ненужно и глупо жестоко…» Все это напрасно. Ненужно и глупо жестоко. Подумаем лучше о чем-нибудь вовсе ином — О розах бенгальских, о нильских песчаных истоках, О мудрых народах Востока, поющих и пьющих вино. Но как же нам славить и петь, когда больше не сердит Неудачная жизнь, когда боль разучилась сердить? Пора помечтать нам о тихой, услужливой смерти, Пора уже нам перестать о себе говорить. Пора перестать уж над жизнью своей надрываться, Приладив с расчетом половче бессмысленный груз, И ждать, когда райским воротам помогут раздаться Глоток кислорода и ампул спасительный хруст. Пора позабыть о себе, вспоминая, как эхо, Все, что было и не было в жизни, доступной для всех, В этой жизни, невольной для всех, недоступной для тихого смеха, И уже нам ненужной, как брошенный наземь доспех. «Над миром, над миром молчанье…» Над миром, над миром молчанье. Засохшая грязь на стене. Ночной отупевший фонарь. Миганье И дрожь теней. В застывшей гримасе — рыданье И гнев: живут! А в мире страданье И смерть наяву. Ни спать, ни молиться, ни ждать. Облегченья Не будет. Ведь жертву Твою искупленья Отвергли впредь навсегда Безумные люди. Бескровные губы стянуло презренье, И вопли про тщетность спасенья В тенях и гримасах под кожей плывут. Оскал отвращенья И боли: живу! Над миром, над миром молчанье, И где-то, как листья засохшие, звуки. Рыданье, — И надо ль жалеть? И тени, как гады ночные, как муки, Ползут по земле. Топор(«День за днем стучит топор…»)
День за днем стучит топор, Ровен, меток и нескор. Неотступный, верный друг, Надоевший мерный стук. Зимним днем иль ночью летней Замолчит удар последний. Кончен путь, и будь доволен: Дом последний приготовлен. «Все не веришь в очевидность…» Все не веришь в очевидность. Жизни рыцарь слишком рьяный? На кого твоя обида, Неразумный и упрямый? Все не видишь ты свершенья, Соблюденья обещаний, Не признал предназначенья, Не узнал конца скитаний? Разве ты не убедился С достоверностью ужасной: Мир таков, каким он снился, — Заменимый и прекрасный? С французского(«Оторванный от ветки молодой…») — Оторванный от ветки молодой, Куда летишь ты, бедный лист сухой? — — Не знаю сам, — мне был ответ. — Разбит Грозой, во прахе дуб родной лежит. С тех пор, не уставая на мгновенье, Дыханья не щадя, преследует меня То легкое зефира дуновенье, Го бури северной суровое смятенье, Кружа, неся, стремительно гоня Через ноля, леса, холмы глухие. Во власти разыгравшейся стихии Я не ропщу, сколь рок мой ни жесток, И улетаю в дальние долины, Где исчезает все в судьбе единой — И лавра лист, и розы лепесток. Из Байрона(«Мы не выйдем ночью, как бывало…») Мы не выйдем ночью, как бывало, До полуночи бродить с тобой, Хоть любовь гореть не перестала, И луна — в тревоге голубой. Ножны износятся скорей, чем меч. Душа — дыхание переживет. И сердцу надо вздохи поберечь, Любви — приостанавливать свой лет. Вот и ночь хотя опять прекрасна И для счастья слишком коротка — Все же мы не выйдем в свете ясном, В позднем свете счастье коротать. |
