– А вы не волк, вы вредитель! – прервал его Вася. – И не просто вредитель, а государственный вредитель! Вы прячете в чулке громадные средства, которые должны быть постоянно в обороте, и этим самым подрываете экономику государства.

– К вашему сведению, экономику подрываю не я. Экономику подрывают бездельники, бюрократы и дураки. Можно сказать, такие, как вы…

– Спасибо.

– Не за что! Неужели вы хотите сказать, что пустили все средства, украденные у меня, у Фердинанда Калистратовича и у других, в оборот?

– Да, а как же иначе, – твердым голосом ответил Вася.

– Эти сказки рассказывайте маленькому Пушкину.

– Не все, конечно. Часть я оставил себе в качестве гонорара. Но все золото и остальные драгоценности, клянусь честью, отдал государству.

У Хитроумова закружилась голова. Но он быстро пришел в себя и задал самый главный для него вопрос:

– Ладно, что вы от меня хотите?

– Вот мои условия: вы сдаете государству оставшиеся средства, приобретенные мошенническим путем, и… и приходите в органы с повинной. Только на таких условиях я согласен оставить вас в покое.

– Вы в своем уме? – в оцепеневшей руке Хитроумова затрещала телефонная трубка. – Я спрашиваю, вы в своем уме?

– Только не кричите, пожалуйста. – Кукушкин был доволен, что вызвал панику у врага. – Вы сначала хорошо обдумайте мои условия. Все же лучше мирные уступки, чем война. Война, слышите?!

Всеволод Львович долго слушал короткие гудки и думал, что ему делать. Понимая, что оказался в тяжелейшей ситуации, швырнул трубку и несколько раз ударил кулаком по телефонной тумбе. Телефонный аппарат соскочил на пол.

Вся семья в глубоком онемении смотрела на своего кормильца. Даже Элонка сидела под столом, поджав хвостик, и боялась тявкнуть.

– Папа, мне нужно с тобой посоветоваться, – прохрипел Хитроумов и закурил. – Мама, так ты вспомнила, где находится клад? Нам нужно срочна уезжать.

– Куда уезжать? Зачем уезжать? – испуганно спросила жена.

– А я никуда не хочу уезжать, мне и здесь хорошо, – капризно возразила Рита. – И вообще, папа, почему я должна делать то, что хочется тебе?

– Папа, бери маму и пошли в твою комнату. Мне нужно с тобой посоветоваться «тет-на-тет». Я не могу говорить при этих двух предательницах, – Хитроумов показал на жену и дочь. – Они меня продали за улыбку смазливого подлеца и негодяя, который хочет меня, порядочного и честнейшего семьянина, загнать в гроб, упрятать в допр! Папа, понимаешь, в допр! Ты прав был, папа, этот телепат – ярый и злейший враг всего общества. Жаль, нет на него Сталина. Понимаешь, демократию развели! Все им позволено. Теперь кукушкины будут нам диктовать условия жизни. Слышишь, пап, теперь мой ум, моя деловитость будет принадлежать не мне, а каким-то кукушкиным! В противном случае – допр, решетка!

– Всеволод, возьми себя в руки, – Лев Борисович постучал пальцем по столу. – Ты позоришь мои гены!

– Пап, тебе легко говорить! Ты просто не знаешь, в какую я вляпался ситуацию…

– Запомни, Всеволод, Хитроумовы никогда и никому не подчинялись! – старый Хитроумов поднялся из-за стола, и к нему тут же подскочила Элоночка. – Весь мир в наших руках, весь мир. Ты что, забыл об этом?

– Да ладно, папа, все это древний маразм. Оптимизм – хорошо, но реально смотреть на вещи – еще лучше, – Всеволод Львович снисходительно похлопал отца по спине, затем обнял его, и они направились в его комнату. – Понимаешь, пап, я, конечно, драться буду. Я понимаю, что мое поражение – это смерть для вас всех…

– Всеволод, надо этого телепата нейтрализовать хитростью, – прищурился отец. – Всеволод, возьми себя в руки…

– Ага, легко тебе говорить. Как, скажи мне на милость, я должен бороться с человеком, который наверняка знает почти все мои тайны, а я даже не знаю, какую гадость он мне подсунет через полчаса? Не попрошу же я милицию защитить меня!

– Всеволод, надо подкупить людей, чтобы этого телепата… кокнули.

– Мокруху мне предлагаешь, папа?! Это же вышка! – Всеволод Львович вытер вспотевший лоб.

– А ты трус…

– Я не трус, но я боюсь! Не боятся только дураки…

– Ты, дорогой мой, всю свою сознательную жизнь ходишь под вышкой. Или ты хочешь сказать, что не знал и не понимал это?!

Хитроумов играл. Он прекрасно отдавал себе отчет: другого выхода у него нет. Решение укокошить Кукушкина пришло к нему уже давно, но он боялся сознаться в этом даже родному отцу.

Хитроумов решил проведать в больнице Клопа. В палате возле полуживого Фердинанда Калистратовича, который лежал с раскинутыми руками, уже сидел Шибчиков; Лицо у него было, как у сумасшедшего.

– Ложились мы с Кло-опиком, – вместо приветствия с горечью сказал он вошедшему Хитроумову. – Нас грабят, а нам никак не защититься. Мы, как воры и мошенники, вне закона!

– Почему – как? – хмыкнул Всеволод Львович, сев на ноги больному, и специально посмотрел на его лицо, чтобы увидеть, как тот отреагирует. Клоп лежал неподвижно.

– Иди пожалуйся, что у тебя украли шестьсот тысяч! – горевал Петя. – Тебе немедленно выделят койку в психиатричке или в КПЗ. Как вам это нравится?

– Мне никак, – с улыбкой ответил Хитроумов. – Хотя в этом есть доля романтики. Ты копишь, складываешь сотенки в штабелечки, в чулочки. Сединочками обогащаешься, а в один прекрасный денечек приходит один хитрющенький фраерочек и… цап! – Он больно ущипнул Клопа за колено и сказал: – Привет, молодой любовник. Твоя Люся просила передать тебе подарки, – Хитроумов вынул из «дипломата» упаковку презервативов, коробку конфет и положил ему на тумбочку.

Фердинанд Калистратович хотел что-то сказать, но вместо слов у него изо рта вылетело какое-то совиное «м-угу».

– Угу-угу, она сказала, чтобы ты конфетами подкупал чертей на том свете. Они постараются не перегревать смолу в котле, в котором ты будешь кипеть. А вот это, – кивнул он на презервативы, – будешь натягивать на свою глупую головку, чтобы не простудиться.

В глазах Клопа появились слезы, а из открытого рта потекла слюна. Шибчиков брезгливо отвернулся. Хитроумову стало жаль больного. Но вел он себя так умышленно, чтобы закалять в себе жестокость, такую необходимую в войне с Кукушкиным.

– Пошли, Шибунька, – обратился он к Шибчикову, – теперь у нас с тобой общая беда и общий враг. Будешь меня слушаться во всем – вернешь свои бабки, а не будешь…

Фердинанд Калистратович замычал, умоляюще глядя на Хитроумова. – А тебе зачем бабки? Ну зачем тебе бабки? Люсе отдать?! Спи спокойно и наслаждайся воспоминаниями. Не волнуйся, душенька, на венок мы не поскупимся. И не переживай, ведь это так хорошо, когда уже ничего не надо!

Когда они ушли. Клопом овладел невероятный страх. Он боялся умереть в одиночестве. Но сопротивляться этому леденящему ужасу он смог всего несколько минут.

Вася Кукушкин после продолжительных прогулов наконец вышел на работу. Еще в коридоре его случайно встретила Генриетта Степановна и пригласила к себе в кабинет.

– Я вам на сколько дней разрешила отпуск? – строго спросила она, едва успев сесть в свое кресло.

– Не помню, милая, – спокойно ответил Кукушкин.

– Вот когда я вас уволю по статье, тогда вы вей вспомните!

– Нет, не уволите, – подмигнул ей он.

– Это еще почему?

– А потому что я вас куплю.

– Как это?… – она в изумлении открыла рот.

– Очень просто, – Вася небрежно бросил на стол пачку денег и начал с интересом наблюдать за ее лицом.

У нее от неожиданности захватило дух, и она с трудом вымолвила всего два слова:

– Что… это?

– Деньги. И немалые.

– Сколько?…

– Два с половиной куска.

– Да как вы смеете!.. – попыталась она закричать, но голос ее почему-то вдруг сделался тихим, мягким и почти благодарным.

– Ладно, зачем выпендриваться…

Генриетта Степановна подняла руку, чтобы сердито хлопнуть по столу, но в это время в кабинет заглянула Галя – секретарша.