Он направился к выходу и, едва Александр сделал движение, чтобы встать, быстро обернулся, яростно сверкнув глазами.

— Не пытайся меня остановить, — предупредил Олег. — Ничего хорошего из этого не выйдет.

Александр мешать не стал.

На сборы у Олега ушло всего несколько минут. Отстрелившийся модуль окутал «Покорителя» дымом сработавших твёрдотопливных ускорителей и унёсся в вечно чёрное небо Луны, исчезнув среди немигающих звёзд. Выйдя наружу, Александр долго смотрел вслед уносящемуся маленькому аппарату, не зная, что в ту же минуту десятки других людей, работающих снаружи, тоже подняли вверх головы, ища среди звёздных россыпей яркую красную точку. А найдя её, шептали с тем же вожделением, с каким до этого обращались к плывущей в небесах Луне:

— Марс! Смотрите-ка, Марс! Марс. ^ТМ

Они вертятся!

Яков ХОТОМЛЯНСКИЙ

№ 6 (985) 2015

По вечерам Паша Туфелькин любил сидеть на крыльце. Дом, пристроенный к крыльцу, был старый и без удобств. Паша любил сидеть на крыльце, потому что он любил смотреть на небо. А на небо он смотрел в связи с ожиданием. Ждал Паша систему уравнений шестой степени, которая должна была быть написана для него и прямо над ним на ночном небосводе. Паша знал математику хорошо, но не настолько, чтобы самому вывести эту систему. Перемежал же он свои ожидания скрупулёзной работой над теорией вечного двигателя.

Уже на третьем курсе университета он стал жадно погружаться в квантовую механику. Главное, что уяснил Паша, — квантовая механика не описывает одиночные события, она рассматривает движение только группы частиц. Для этой группы частиц закон сохранения энергии работает нормально.

Паша назвал эту группу частиц «толпой». Сам он никогда в толпу не верил и твёрдо знал, что толпа может только одно — разрушать. Не хотелось Паше анализировать поведение толпы частиц. Он начал разбираться с индивидуальными процессами одиночных частиц. И уяснил, что для одиночной частицы закон сохранения энергии не действует.

Когда Паша, блестя глазами и энергично действуя шариковой ручкой, рассказал про это доценту Коваленко на экзамене, тот резонно заметил, что это — известные вещи, но говорить о них не принято.

— Почему? — удивился Паша.

— Потому что из этого следует, что такая теория допускает наличие механизма, который будет производить больше энергии, чем потребляет сам.

— Это нормальный вывод, — согласился Паша.

— Но это означает возможность вечного двигателя, — начал раздражаться доцент.

— И это правильно, — подтвердил Паша.

— Вечный двигатель невозможен, — выдавил доцент Коваленко побелевшими от гнева губами.

— Что вы, это не так! Смотрите, — опять застрочил Паша.

— Вот что, юноша, — прервал его доцент. — Сначала — математический аппарат. Покажите, что возможен механизм с коэффициентом полезного действия больше единицы, и приходите на пересдачу. А пока — вы свободны. Экзамен Паша пересдал заведующему кафедрой. Тот терпеливо выслушал Пашу и нарисовал в зачётке «уд». После окончания института Пашу вежливо направили работать учителем физики в ту самую деревню, где он сиживал на крыльце, и которая была пригородом. Теперь у него стало достаточно свободного времени для размышления о вечности и о двигателях, что в этой вечности крутятся.

У Паши был свой подход к решению проблемы. Нужно было всё время находиться в ней, искать разные варианты решения и уметь радоваться, когда ничего не получалось. Паша даже не заметил, как в движении к намеченной цели он перестал называть частицу одиночной. Однажды он случайно назвал частицу не одиночной, а одинокой. Свет чуть забрезжил в Пашиной голове. Видимо, Паша, сам будучи одиноким и назвав частицу одинокой, почувствовал свою близость к этой частице и ощутил её своим полным другом. Вечером некоего дня, сидя на своём крыльце, Паша в который раз разговаривал со своей одинокой частицей. Он рассказывал ей, что они оба полны энергией, которой так не хватает другим, и что мы с тобой, — говорил он своей одинокой частице, — просто обязаны помочь всем людям. И тогда на нашей полухолодной и полуголодной Земле наступит совсем другая жизнь. Именно в этот миг на небе, уже тёмном и готовым вот-вот стать ночным, вспыхнули ярко-зелёные уравнения. Их было четыре, и их сложность была настолько прозрачна, что когда они погасли, оказалось, что их и запоминать не нужно. Оказывается, Паша давно их знал, и только записать было всё как-то недосуг.

На этом вечерние посиделки закончились, а разговоры с одинокой частицей приобрели более строгие отношения. За два месяца было создано математическое обоснование Пашиной теории. Назвал он её унитарной квантовой теорией. Вывод из этой теории звучал так: «Для индивидуальных процессов с одиночной частицей закон сохранения энергии не выполняется».

Пришла пора воплощать теорию в жизнь.

Паша соорудил нечто вроде электростатической машины. Два диска из акрила, насаженные на тонкие короткие оси, с наклеенными на них шестьюдесятью четырьмя секторами из фольги, Паша установил на стойку из оргстекла. Приладил контактные съёмники и припаял к ним провода. Их свободные концы он погрузил в две банки с различными (он так и не сказал никому — с какими именно!) химическими растворами. Из этих же банок выходили другие два провода, к ним припаяна была маломощная электрическая лампочка. Когда сооружение было готово, Паша вздохнул и щёлкнул тумблером.

Диски слегка завибрировали, а потом начали вращаться. В разные стороны, как и предполагал Паша, и всё быстрее. В какой-то миг лампочка несколько раз мигнула жёлтым огоньком, потом загорелась ярко, и прежде чем Паша успел разомкнуть электрическую цепь, лампочка взорвалась со страшным грохотом. Паша убрал осколки, подключил лампочку помощнее и снова запустил диски. Процесс опять пошёл и результат вновь повторился.

Тогда Паша нагрузил своё изобретение всем электрическим, что было в доме, — плитка, старенький телевизор, утюг. Машина продолжала крутиться, плитка грела, телевизор стрекотал новостями, к утюгу — не прикоснуться. И только счётчик электроэнергии был неподвижен.

Но Паша хотел большего. Его уравнения показывали, что можно создать такой атом водорода, у которого электрон, вращающийся вокруг протона, будет ближе к протону, чем в обычном атоме. Он знал, что квантовая механика в сотнях и тысячах научных трудов категорически это запрещает, но ведь авторы этих трудов не знали Пашиных уравнений.

…Прошла зима, а за ней ещё одна, а потом ещё. В Пашиной комнате крутились те же два диска. И установка была почти та же. Только две упомянутые банки наполнены были не химикатами, а обычной водой из колодца во дворе.

А Паша опять начал привыкать к своему крылечку. Дел у него стало меньше, а раздумий больше. Постепенно из всех раздумий сначала туманно, а потом чётко выплыли две проблемы. Первая была — ну вот, работает машина, а что дальше? А вторая — ну вот, дожил до тридцати пяти, а что дальше?

А потом по ночам ему стала сниться Ирина. Она поступила в институт, когда Паша был уже на пятом курсе. Она была красивая девушка, но Паша никогда не делал попыток познакомиться с ней — понимал свои скромные перспективы после окончания института.

Он вспоминал её в первые несколько лет трудовой жизни, а потом перестал — голова была занята уравнениями.

Теперь Ира стала всё чаще возникать перед Пашиными глазами — юная, тоненькая, весёлая. Паша понимал, что прошло уже двенадцать лет, что она уже не такая юная, не такая тоненькая, и вряд ли такая же весёлая.

Когда возле дома остановилась большая чёрная иномарка, Паша даже голову не повернул — иномарке такого уровня нечего было здесь делать.

И только возглас — «Привет мыслителям!» — заставил его посмотреть на приезжего.