– Мама, а если мы корову перегоним в клуню, а в хлев поставим еще коней? – сказал молодой статный паренек, которого только сейчас заметил Палий.

– А и правда, сынок, так и сделаем.

– Так это ты, Семашко? – удивился Палий. – Прямо не узнать. Недавно я вас навещал, ты еще под столом ползал, а сейчас, гляди, за короткий час как вырос. Помнишь, как ты хотел меня за усы подергать?

Паренек смутился и тихо ответил:

– Помню, как Вы и на коне меня катали.

– Не забыл? – ласково улыбнулся Палий.

Вмешался Самусь:

– Слушай, Семен, пускай корову не перегоняют в клуню, всех лошадей не укрыть, а людей поместить в клуню, там в тепле переночуют.

Двор оказался богатым: хата, клуня, два хлева, овин, сарай. Хозяйка пригласила всех гостей в дом. Один за другим сходили с лошадей казаки. В хату вошли пять человек: Палий, Самусь, Искра и еще два сотника. Остальные пошли в клуню. В хате стало шумно и тесно. Федосья села рядом с Палием на лавке. Она рассказывала ему, как ей одной приходится вести хозяйство. Жить было нелегко, край обезлюдел. Спасало то, что хутор находился в лесу, далеко от дороги, по которой сновали татары и шляхтичи.

Палий расспрашивал, селятся ли в их местности люди, особенно интересовался тем, что делается в его отсутствие в Фастове. Выяснилось, что люди здесь оседают редко. В немногие оставшиеся села вернулись из Польши паны, и все пошло по-старому. Крестьян силой заставляют работать по пять, а то и по шесть дней на барщине. Вернулся на днях какой-то шляхтич в Фастов. Крестьяне не хотят его признавать, но он привел отряд рейтар и с их помощью принуждает крестьян отбывать барщину.

– Вот какие наши дела невеселые, – закончила Федосья.

Все, кто был в хате, запечалились, беседа не клеилась. Хозяйка принялась готовить ужин. К столу позвали глухого деда. Он не ушел на Левобережье, когда люди оставили село. «Никуда, – сказал, – я не пиду, не хочу трясти свои старые кости, помру на отцовском дворе». А его хату сожгли, старику некуда было деться, Федосья и приютила его. После второй чарки все за столом оживились, особенно дед, он охотно рассказывал о своем казаковании в старые, как ему казалось, добрые времена. Палий с Федосьей вышли на крыльцо.

Поговорили о погоде, об урожае и сами не заметили, как перешли к воспоминаниям. Они были с Левобережья, оба с Борзны.

– А помнишь, как мы косили траву возле пруда, а ты нам полдник принесла? – спросил Палий.

– Когда ты меня в воду кинул?

Оба рассмеялись.

– Ты потом перестала здороваться со мной.

– Разве только из-за этого? – Федосья посмотрела на Палия, и хоть в темноте не было видно ее глаз, все же Палий опустил голову. – Баламутом был ты.

– Оставим это, – тихо попросил Палий, – каялся после, да поздно. Я, Федосья, и сейчас ничего не забыл. Сколько лет прошло, будто все давным-давно минуло, а увидел тебя и вновь старое вспомнилось. Изменилась ты, а все осталась для меня такой, как была.

Палий умолк. Молчала и Федосья. Слушали, как шумит лес, стряхивая с себя дождевые капли. Вдруг послышался пронзительный крик птицы. Федосья невольно прижалась к Палию. Он слегка обнял ее, сказал успокаивающе:

– Сова, а кричит страшно, будто человек.

– Никак не привыкну. Иногда как начнет плакать, или смеяться, так мороз по коже проходит. Ну, пошли, Семен, казаки, верно, спать хотят. – Федосья несколько тронула Семена за плечо и тихо сказала: – Да и тебе пора отдохнуть перед дорогой. А, может, останешься хоть на денек?

– Нет, надо ехать! Ну, да я скоро опять здесь буду. Буду просить тебя переехать ко мне. Как ты, Федосья, согласна со мной жить?

Федосья помолчала, потом сказала тихо:

– Не знаю, Семен.

– Ну, ладно. Ты подумай, приеду – скажешь, а теперь пойдем.

Казаки улеглись спать в клуне, на сене, а Искре, Палию и Самусю Федосья постелила в комнате. Им не спалось. Палий достал кожаный кисет и набил люльку.

– Ну, что остаешься здесь? – повернулся Самусь к Палию.

– Федосья и Семен хорошая будет пара, – сострил Искра.

– Хотелось, но нужно ехать и вышибить из Фастова панов, чтоб, аж перья с них полетели, не дадим панам изыматься над нашим народом. Потом вернусь сюда, заберу Федосью в свою хату, свадьбу сыграем.

– Нас пригласишь? – задал вопрос Искра.

– Как же без вас!

Самусь увидел, как при свете люльки блеснули глаза Палия.

– А с кем же ты думаешь выбивать панов? – спросил Самусь.

– Вначале своим полком, прибывшим со мной из Запорожья. Пойдет со мной и кое-кто из левобережных полков, а там начнут стекаться орлята в родное гнездо. Для этого я и посылал сотника разведать, что вокруг творится, есть ли еще живые казаки.

– Да, с Левобережной Украины к тебе пойдет немало людей, однако, что гетман Мазепа запоет. Ему не захочется, чтобы с его земель уходили люди.

– Про то не ведаю. Потому и собираюсь к нему податься. Может, как-нибудь и окручу его.

– А если не ехать к Мазепе, ведь эта земля по договору принадлежит Польше? Сам король Ян Собеский дал нам с тобой право заселять пустые земли и набирать полки.

– Как бы не так! – пыхнул люлькой Палий. – Неужто ты веришь в лживые письма короля, которые он писал нам после того, как мы взяли Вену? Знай: то хитрый дьявол. Он подбивает набирать полки, ему на руку. Будет сидеть за нашей спиной, как у Христа за пазухой, а мы с татарами друг другу губы драть станем за его здравие. А как только чутьчуть поутихнет, так и сунутся толпами сюда панки и князьки из Польши. Да и свои найдутся не лучше, как грибы после дождя повырастут, и опять народ застонет.

– Та-ак, – протянул Самусь, – теперь я понимаю, на кого надежду имеешь.

– Ты только сейчас это понял, а король давно это узрел и устроил за мной слежку. Попадусь я ему, мне не сдобровать, поэтому я и в Варшаву не поехал к нему на встречу, когда тебя утверждали наказным гетманом. Поехал бы я, за связь с Мазепой в тюрьму засадили бы и вечно мне там бы сидеть. А так, пока татары будут пустошить земли Польши, он будет меня терпеть на расстоянии.

– А только подаст ли Москва нам руку? – встрял в разговор Искра.

– Подаст, непременно подаст, – продолжал Палий. – Хмеля приняли и нас примут. Свои же мы. Сами посудите: испокон веков вместе жили, веры одной, против врага всегда плечом к плечу вставали, потому что и враг у них всегда был тот же, что и у нас. Верьте, придет время, когда Украина вся соединится, и Днепр будет рекой, а не границей, что людей наших разделяет. А кто поможет мост через Днепр перебросить? Татары? Шляхта? Ну, вот ты, Захар, смеешься. Аркан и кнут они нам несут. Только русские люди помогут нам соединить оба берега Днепра. Поставим вместе с донцами на юге заслон против татар или совсем их из Крыма вышибем. Со шляхтой тоже разговор короткий. Знаете, смотреть жутковато сейчас кругом. До чего дошло: люди хлеб бояться сеять. Стонет народ, хуже скотов живет. Сосчитайте, кто только на его шее не сидит: шляхта, старшина, судья, немец-прибыльник – всех не перечесть. И нет ему жизни, нет доли ему.

Палий умолк, раскуривая люльку.

– Теперь вы понимаете, почему я выбрал Фастов? Богуслав предложил тебе Самусь? Корсунь – тебе, Захар? – спросил он тихо. – Из этих городков легче всего связь держать с Москвой. Спасаться придется через Киев, а еще вернее – через Мазепу. Пока еще не след трогать этого батуринского панка: может он и сам к нам с добром пойдет. Говорят, разум приходит с опытом, а у него опыта, дай Боже. Ты, Самусь, я думаю, когда поедешь в Польшу, должен сделать доброе дело. Сам король назначил тебя наказным гетманом, так хоть раз воспользуйся этим званием. Только, гляди, осторожнее. Постарайся выведать у Фальбовского или у Пассека, чем паны дышат, разузнай все о Мазепе, потому что Фальбовский и Пассек давно его вороги. Ведь это Фальбовский крепко угостил Мазепу нагайками, когда застал его у своей жены, а потом голого привязал к напуганному коню и пустил по лесу.