Ударил залп из шести пушек – начался пир в честь гетмана Самуся Самуила Ивановича. Выбили днища из бочек. Достали вареное мясо из больших казанов.

На лугу веселье наступило сразу. Запели казаки, некоторые перебрасывались едкими шутками.

– За нашу дружбу! – сказал Абазин, протягивая Самусю кружку.

– За дружбу! – поднял свою кружку гетман.

Тосты сыпались один за другим. Когда чуть ли не в десятый раз провозгласился тост за гетмана, Самусь взял за локоть Палия:

– Пошли, покурим на травке.

Сели на склоне холма, некоторое время курили молча.

– Семен, послушай, что я хочу тебя спросить.

– Говори.

– Вот видишь, сколько мы с тобой вместе. Вот меня зовут ласкательно Самусем от имени Самуил. А я и не знаю, почему тебя называют Палием?. Разным наговорам не верю.

– Про то, что я черта спалил? – улыбнулся в усы Палий. – Это дело давнее, я тогда только-только на Запорожье пришел. Был я молодой, горячий. На раде как-то сунул свой нос, куда не следует. Сирко посмеялся надо мной, а когда я обругал его, приказал выбросить меня из куреня. Я не стерпел обиды и поджег курень.

– Конечно, тебя поймали и судили на раде?

– Меня не надо было ловить, я сам пришел.

– И Сирко не всыпал палок?

– Нет, – улыбнулся Палий. – На этот раз не всыпал, я их позже попробовал, а тогда он только поглядел на меня и удивился: «Ага, пришел, палиюга!» (поджигатель). С того и пошло: Палий. – Они пошли к столу.

Пировали до позднего вечера, пока все не выпили и не съели. Многие казаки угощали друг друга, пока пьяные не свалились тут же, около бочек.

Полковники ушли отдыхать в шатер.

В шатре полковники разместились на приготовленных для них топчанах. Абазин разместился поудобнее и уснул. Палий, Самусь и Искра начали вспоминать эпизоды своей прошедшей жизни, с чего и как они организовали свои полки.

Палий вспомнил очередную встречу со своей женой Федосьей, а Самусь о поездке в Богуславский полк. Искра думал о своем полке.

Все предвещало грозу: и тревожно шелестевшие деревья, тянувшие свои ветви, и жалобные стоны чаек, и лошади, храпевшие при каждом новом порыве ветра.

Солнце совсем скрылось за тучами, стало темно. Вдруг ослепительная весенняя молния рассекла небо, будто кто-то стремительно вспорол его острой казацкой саблей, послышался резкий сильный удар, словно что-то огромное и тяжелое упало рядом в лесу. Невдалеке вспыхнул пожар.

По глухой, давно-давно неезженной дороге, что скрывалась в густых высоких ковылях, ехало человек пятьдесят казаков. При ударе грома лошади испуганно шарахались в сторону, иные вставали на дыбы. Всадники резко осаживали их, стараясь успокоить. Стройный тонкий конь переднего казака повел ушами и скосил глаза, понуждаемый властной рукой хозяина, ускорил шаг.

Этими всадниками были Самусь, Палий и Искра. Возвращались они из Варшавы, очередной аудиенции короля. Два полковника – Палий и Искра – возвращались в свои полки. Самусь присоединился к ним и ехал с инспекцией в Богуславский полк, который он формировал. За ними двигалась их охрана.

Начал накрапывать дождь. Тяжелые капли гулко застучали по плащам. Вскоре хлынул настоящий ливень. Палий повернулся к Самусю, лошадь которого отставала на поллошадиного корпуса.

– Что-то сотника с хлопцами давно нет, не заблудились ли часом? Я его послал вперед хутор найти, в котором должен жить сослуживец по Запорожью.

Тот прижал шпорами своего дончака и, поравнявшись с Палием, густо пробасил:

– Коль заблудились – найдутся. Хуже, если на шляхту наскочили. Да нам где-нибудь и остановиться пора: кони притомились, надо им отдых дать. Все одно до Фастова сегодня не доберемся.

– Сегодня нам и незачем туда ехать. А вот здесь как будто должна стоять большая липа, покалеченная громом. Чуть правее от нее – хутор Микиты Веника, друга моего давнего. Мы на Запорожье вместе бывали. Раз в степи татары нас окружили, а с нами и сотни казаков не было. Когда пробились, один нехристь стрелой плечо Микиты пробил, мы и отвезли друга в зимовник. С той поры больше не встречались. Вот обрадуется старик! – мечтательно улыбнулся Палий.

Гром затих, а дождь все усиливался, плащи намокли, стали тяжелыми, как вериги. За дождем и не услышали, как их догнал посланный Палием в разведку сотник с двумя казаками.

– Как ты нас нашел? – спросил Самусь.

– Чуть не с полудня шастаем по степи за вами. Дождь помог – на след напали.

– Видел Веника? – перебил Палий.

– Да где там! – махнул рукой сотник. – Даже место, где стояла хата, заросло бурьяном. Такая пустыня, что страшно. Только одну животину нашел в бурьянах, да и та одичала. Пришлось пристрелить. – Он толкнул коленом мертвую козу, притороченную к седлу. – По дороге одни пожарища, и только где-нибудь в чащобе, в стороне от шляха, живут люди. Как завидят всадников – или прячутся Бог весть куда, или готовятся обороняться. Меня дед какой-то чуть не застрелил из самопала. Черт его знает, за кого он меня принял – не то за татарина, не то за ляха.

Окружающая местность в самом деле являла собою пустыню. Много лет Россия и Левобережная Украина вели войну с Польшей. В 1686-ом году между Россией и Польшей был подписан «Вечный мир». Украинские земли на правом берегу Днепра оставались в составе польского государства, украинцы уходили на левый берег Днепра. После войны усилились татарские набеги, и за последние годы татары полностью разорили Правобережье. Не пахали хлеборобы землю, дворы зарастали высокими бурьянами. Только обгорелый дымоход, чахлый садик да остаток тына, колеса от воза или полузасыпанный колодец говорили о том, что здесь когда-то жили люди.

Но, хотя и считалась пустынею Украина, она скрывала в своих степях и лесах самовольно гнездившихся удальцов, которые, ища воли, проживали в кустах и камышах, вкушая незатейливой пищи из пойманной рыбы или застреленной дичины, шатались по безбрежной и бездорожной пустыне, нападали на татарские загоны, ходившие через степи ловить ясыр в волынских селах и городах, доставали от них оружие и добычу, освобождали из неволи своих братий-христиан. Этих людей и приглашал Палий в свой полк. Даже использовал и поездку на чествование наказного гетмана, посылая по пути разведчиков для поиска таких жителей.

Отряды Самуся и Палия приблизились к хутору. Вот и старая липа: постояв несколько минут на месте, казаки свернули вправо. Здесь дорога была еще глуше, приходилось то и дело нагибаться, чтобы не зацепиться за ветку. Усталые кони, почуяв близкий отдых, ускорили шаг. Неожиданно дорогу преградил, словно выросший из-под земли, забор из заостренных вверху кольев.

– Тьфу, черт! Чуть лоб не расшиб, – выругался какой-то казак.

– Федосья все богатеет. Вон, какие стены возвела! – пошутил Палий.

Он постучал в тяжелые, в три щита ворота. Во дворе бешено залаяли собаки. В воротах осторожно открылось маленькое оконце.

– Свои, открывай, не то на приступ пойдем! – весело проговорил Палий, слезая с коня. – Забогател – и друзей не признаешь!

– Вот так свои – на приступ собираются идти! – раздался в ответ сильный женский голос. – Хоть бы и разбейте – не открою.

– Открывай, Федосья. Это я, Палий.

– Семен!

Ворота распахнулись, и навстречу выбежала высокая дородная женщина. Она схватила Палия за руку, подалась вперед и на мгновение заколебалась, но Палий привлек ее к себе.

– Челом, челом тебе, хозяйка, – заговорил он, выпуская женщину из объятий. – О, да ты все молодеешь.

– Где уж мне молодеть, – в тон ему откликнулась женщина. – Мне с тобой не равняться, вон, как усы подкрутил! А целуешь, вроде парубок.

– Потому что жениться надумал, – засмеялся Палий.

Самусь стоял у своего коня и с любовью смотрел, как цвели Палий и Федосья, словно молодые птенцы.

– Да что я стою? Надо вам на ночь устраиваться. Ведите коней в сарай, он сейчас пустует. А вот куда остальных поставить? – забеспокоилась хозяйка.